Післямова к прелюдии
Среда, 27 октября 2004, 19:45
Сегодня мне позвонил Саша Ткаченко, и после разговора с ним я целый день ощущаю ком в горле. Коллеги делятся идеями по поводу последнего предвыборного номера "Зеркала Недели", но мне сложно поддерживать разговор: мысли совсем не здесь.
Знаете, порой запах или знакомая мелодия неожиданно поднимают целый пласт воспоминаний. Это же случилось и со мной после того, как Саша сказал: "Исполняется десять лет с первого дня выхода "Післямови" в эфир. Надо бы отметить…"
Слово "Післямова" стало ключом от закромов памяти, от давно забытых ощущений человеческого единения с коллегами. И понеслись какие-то отрывки, связанные с тем временем.
Вот мы с Мыколой Вереснем прячемся за роялем в Верховной Раде, подслушивая закрытое заседание парламента, посвященное нераспространению ядерного оружия.
Вот ненавязчиво, но серьезно, меня учат добывать информацию Ира Погорелова и Оля Мусафирова. Вот с Сережей Набокой мы перелазим через забор военного санатория, где ведутся секретные переговоры по разделу черноморского флота.
Вот Володя Скачко и Боря Клименко заваливают ко мне домой в четыре часа ночи, "отпрашивают" у отца и мы едем встречать рассвет на лесное озеро. Вот мы с Тарасом Процюком и Ростиком Хотиным в качестве единственных зрителей холодным одесским утром наблюдаем за теннисным матчем между Зленко и Козыревым.
Вот Коля Княжицкий у входа в здание "Интерньюза" знакомит меня со способным пареньком — Георгием Гонгадзе.
Вот мы с Сашей Мартыненко летим из Бразилии в президентском самолете и шепотом уже который час поем песни. Вот мы с Олей Герасимьюк на кухне Би-би-си спорим с невидимыми оппонентами об обязательности быть честнным в нашей профессии.
Вот сидим в "Карамболе" с Лешей Роднянским, который мечтает создать сильный независимый украинский канал и даже придумал название — "1+1".
Вот в захламленной штаб-квартире "Пятого кута" мы со Славой Пиховшеком беспредельно доверительно говорим об одиночестве.
Вот, вот, вот…
Как молоды и честны мы были. Как радовались победам друг друга. Как точно знали, что хорошо, а что плохо в нашей профессии. Как считали себя "шпионами от народа во власти".
Как сильно отличались мы от старшего поколения журналистов, не умевшего работать "с колес" в номер, боявшегося задавать острые вопросы и считавшего, что в нашей профессии есть запретные темы и недосягаемые объекты для интервьюирования.
Мы, все выше названные, а также Саша Кривенко, Вика Кулакова, Таня Коробова, Саша Юрчук, Наташа Кондратюк, Сережа Рахманин, Лариса Жаловага, Света Рябошапка и еще несколько человек, чьи фамилии я просто сейчас не вспомню, сделали революцию в украинской политической журналистике.
Принятые принципы работы оказались простыми: честно, оперативно, компетентно и обязательно плюралистично. Как просто нам было общаться, как легко мы понимали друг друга. Казалось, чувство локтя никогда не изменит…
Для меня символом измены и стало это самое слово "Післямова". Это был самый интересный и дерзкий телевизионный проект, который убили первым и который мы позволили убить. Несмотря на то, что к его созданию и существованию в той или иной степени каждый из нас имел отношение. Післямова стала первой ощутимой жертвой цензуры. Сколько их еще было потом…
Был еще один проект — "Зеркало недели". Цензура власти, начавшая отвоевывать свое собственное пространство в нашем журналистском мире, породила необходимость создания "экологически чистой" территории.
Почти все журналисты, называемые сегодня "старой гвардией", стали авторами "Зеркала недели", сохраняя за собой рабочие места в различных СМИ. В нашей газете мои коллеги самореализовывались.
Со временем "ЗН" стало своеобразным интеллектуальным и профессиональным Ноевым ковчегом. Но с кем-то из авторов возникли недоразумения, кто-то сделал для себя слишком одиозный выбор, а кто-то не смог разорваться между материальным и моральным.
И общей территории не стало. Ее не стало вообще. Как и атмосферы доверия и единого понимания своего долга между нами.
Мы позволили себя растащить, по сути предав не только идеалы молодости (Бог с ними), предав профессию. И те, кто пришли за нами оказались в подавляющем большинстве без лица.
В этом наша вина, потому что журналистика превратилась в ремесло, а ему не нужны не таланты, ни личности. К сожалению, мы остались лучшими и непревзойденными, потому что после нас уже никто не летал.
При этом некоторые из нас стали полководцами, ведущими за собой серую прагматичную пехоту, которая безотказно жрет и стреляет по обозначенным целям. Какое же страшное преступление мы совершили, не выполнив свое предназначение.
Ведь независимые и честные СМИ совершенно очевидно являлись кончиком дикого клубка проблем, за который можно было бы потянуть и освободить страну. Вместо этого журналисты окрасились в цвет хозяев. И даже самые талантливые утратили право на собственное мнение, приведя его в полное соответствие с точкой зрения банкоматов.
Потеря профессионализма и человеческого достоинства должна была чем-то компенсироваться. Деньги не всесильны. На освободившееся место пришли агрессия и озлобленность. В первую очередь по отношению к тем, кто знал тебя другим, кто видел путь метаморфоз, кто мог с укором посмотреть в глаза…
Вот Ткач сказал это слово - "Післямова" и я абсолютно неожиданно для себя поняла, как дорог мне каждый, с кем тогда в первой половине 90-х я была в одном окопе и воевала против совковой серости, за право использовать в своей профессии яркие цвета и полутона.
Как больно стало от ощущения глобальной разобщенности, отчужденности и враждебности. Как страшно стало от мысли о том, что мы раскололи не только журналистское братство, мы раскололи страну, поскольку многие позволили себя использовать как средство в этой дико безответственной и исторически преступной афере, которую у нас называют политикой и избирательной кампанией.
Насколько искалеченным оказалось представление о своей роли даже у тех, кто в безвоздушном пространстве национальных каналов еще пытается дышать: журналисты одного из самых рейтинговых каналов собрались и приняли решение, что абсолютно все будут голосовать за Ющенко.
Да лучше бы эта сотня протестующих душ отдали свои голоса за Януковича, но при этом своей работой не отравляли бы миллионы! Но страх, инертность и отсутствие авторитетов ( в чем главная вина "старой гвардии") закрепляет состояние коллективной журналистской покорности.
Но ведь бывало и по-другому. Причем не только на заре независимости. Именно журналисты практически всех каналов и газет стали авангардом борьбы за правду после убийства Гии Гонгадзе.
На какое-то время мы смогли объединиться, но, обернувшись, мы поняли, что слишком далеко оторвались: за нами, по большому счету, ни политиков, ни общества, а лишь корыстный страх и массовое безразличие. В тот период мы наверное наиболее остро ощутили отсутствие социального заказа на независимые СМИ.
У большинства населения отсутствие интереса к реальности существует и по сей день, но в этом есть и наша вина. Вина тех, кому не хватило терпения объяснить людям, насколько важно, чтобы у каждого гражданина могло сложиться собственное мнение.
Мы остановились на полпути, а это все равно, что разозлиться на ребенка за то, что он медленно усваивает преподаваемые тобой правила перехода улицы. Разозлиться и бросить его учить…
Но украинская журналистика пошла дальше в своих педагогически-социальных изысках. Цивилизационно недоученному обществу стали впаривать иное правило: идти на красный свет и стоять на зеленый.
Сейчас, во время предвыборной кампании, лжеучение достигло своего апогея.
Интересно, задумываются ли мои коллеги с телевидения о том, что по сути являются не людо-, а судьбоедами: обеспечивая материальное благополучие своих детей, они лишают возможности осознанного выбора родителей неизвестного им Вани и Маши, Пети и Леночки.
Неужели большинство моих коллег не осознают, насколько общественнозначимыми является каждое их слово, каждый сюжет, каждый акцент. Доведение ложного сигнала вырабатывает у общества ложные рефлексы, страхи и комплексы, обрекая его на вечный арьергард.
Ежедневно называя черное белым, а зеленое красным, мы ввергаем свою страну в состояние не только нравственной, но и экономической и политической катастрофы.
Неужели осознание этого не является поводом устыдиться и что-то в корне поменять? Пока не поздно, пока еще в профессии и обществе сохранились те, перед кем может быть стыдно.
Я представляю, какие обвинения посыпятся в мой адрес, как много слов будет сказано о неоправданном ментарстве и чистоплюйстве. Наверное, это будет неприятно, но мое желание обратиться к вам, моим товарищам по профессиональному оружию, моим бывшим друзьям, слишком велико.
И дело не только в ностальгии по атмосфере юности. Дело в надежде, что еще не поздно перестать лгать и замалчивать правду.
Дело в безысходной тоске по профессиональной журналистике, которой многие из нас посвятили жизнь и которую мы убили, похоронив под обломками возможность десятков миллионов людей сделать осознанный самостоятельный выбор.
И еще одно, в качестве Післямови: выбор, который сделают люди, будет на нашей совести. И кто бы ни стал президентом, нам с этой совестью оставаться один на один по ночам.
Знаете, порой запах или знакомая мелодия неожиданно поднимают целый пласт воспоминаний. Это же случилось и со мной после того, как Саша сказал: "Исполняется десять лет с первого дня выхода "Післямови" в эфир. Надо бы отметить…"
Слово "Післямова" стало ключом от закромов памяти, от давно забытых ощущений человеческого единения с коллегами. И понеслись какие-то отрывки, связанные с тем временем.
Вот мы с Мыколой Вереснем прячемся за роялем в Верховной Раде, подслушивая закрытое заседание парламента, посвященное нераспространению ядерного оружия.
Вот ненавязчиво, но серьезно, меня учат добывать информацию Ира Погорелова и Оля Мусафирова. Вот с Сережей Набокой мы перелазим через забор военного санатория, где ведутся секретные переговоры по разделу черноморского флота.
Вот Володя Скачко и Боря Клименко заваливают ко мне домой в четыре часа ночи, "отпрашивают" у отца и мы едем встречать рассвет на лесное озеро. Вот мы с Тарасом Процюком и Ростиком Хотиным в качестве единственных зрителей холодным одесским утром наблюдаем за теннисным матчем между Зленко и Козыревым.
Вот Коля Княжицкий у входа в здание "Интерньюза" знакомит меня со способным пареньком — Георгием Гонгадзе.
Вот мы с Сашей Мартыненко летим из Бразилии в президентском самолете и шепотом уже который час поем песни. Вот мы с Олей Герасимьюк на кухне Би-би-си спорим с невидимыми оппонентами об обязательности быть честнным в нашей профессии.
Вот сидим в "Карамболе" с Лешей Роднянским, который мечтает создать сильный независимый украинский канал и даже придумал название — "1+1".
Вот в захламленной штаб-квартире "Пятого кута" мы со Славой Пиховшеком беспредельно доверительно говорим об одиночестве.
Вот, вот, вот…
Как молоды и честны мы были. Как радовались победам друг друга. Как точно знали, что хорошо, а что плохо в нашей профессии. Как считали себя "шпионами от народа во власти".
Как сильно отличались мы от старшего поколения журналистов, не умевшего работать "с колес" в номер, боявшегося задавать острые вопросы и считавшего, что в нашей профессии есть запретные темы и недосягаемые объекты для интервьюирования.
Мы, все выше названные, а также Саша Кривенко, Вика Кулакова, Таня Коробова, Саша Юрчук, Наташа Кондратюк, Сережа Рахманин, Лариса Жаловага, Света Рябошапка и еще несколько человек, чьи фамилии я просто сейчас не вспомню, сделали революцию в украинской политической журналистике.
Принятые принципы работы оказались простыми: честно, оперативно, компетентно и обязательно плюралистично. Как просто нам было общаться, как легко мы понимали друг друга. Казалось, чувство локтя никогда не изменит…
Для меня символом измены и стало это самое слово "Післямова". Это был самый интересный и дерзкий телевизионный проект, который убили первым и который мы позволили убить. Несмотря на то, что к его созданию и существованию в той или иной степени каждый из нас имел отношение. Післямова стала первой ощутимой жертвой цензуры. Сколько их еще было потом…
Был еще один проект — "Зеркало недели". Цензура власти, начавшая отвоевывать свое собственное пространство в нашем журналистском мире, породила необходимость создания "экологически чистой" территории.
Почти все журналисты, называемые сегодня "старой гвардией", стали авторами "Зеркала недели", сохраняя за собой рабочие места в различных СМИ. В нашей газете мои коллеги самореализовывались.
Со временем "ЗН" стало своеобразным интеллектуальным и профессиональным Ноевым ковчегом. Но с кем-то из авторов возникли недоразумения, кто-то сделал для себя слишком одиозный выбор, а кто-то не смог разорваться между материальным и моральным.
И общей территории не стало. Ее не стало вообще. Как и атмосферы доверия и единого понимания своего долга между нами.
Мы позволили себя растащить, по сути предав не только идеалы молодости (Бог с ними), предав профессию. И те, кто пришли за нами оказались в подавляющем большинстве без лица.
В этом наша вина, потому что журналистика превратилась в ремесло, а ему не нужны не таланты, ни личности. К сожалению, мы остались лучшими и непревзойденными, потому что после нас уже никто не летал.
При этом некоторые из нас стали полководцами, ведущими за собой серую прагматичную пехоту, которая безотказно жрет и стреляет по обозначенным целям. Какое же страшное преступление мы совершили, не выполнив свое предназначение.
Ведь независимые и честные СМИ совершенно очевидно являлись кончиком дикого клубка проблем, за который можно было бы потянуть и освободить страну. Вместо этого журналисты окрасились в цвет хозяев. И даже самые талантливые утратили право на собственное мнение, приведя его в полное соответствие с точкой зрения банкоматов.
Потеря профессионализма и человеческого достоинства должна была чем-то компенсироваться. Деньги не всесильны. На освободившееся место пришли агрессия и озлобленность. В первую очередь по отношению к тем, кто знал тебя другим, кто видел путь метаморфоз, кто мог с укором посмотреть в глаза…
Вот Ткач сказал это слово - "Післямова" и я абсолютно неожиданно для себя поняла, как дорог мне каждый, с кем тогда в первой половине 90-х я была в одном окопе и воевала против совковой серости, за право использовать в своей профессии яркие цвета и полутона.
Как больно стало от ощущения глобальной разобщенности, отчужденности и враждебности. Как страшно стало от мысли о том, что мы раскололи не только журналистское братство, мы раскололи страну, поскольку многие позволили себя использовать как средство в этой дико безответственной и исторически преступной афере, которую у нас называют политикой и избирательной кампанией.
Насколько искалеченным оказалось представление о своей роли даже у тех, кто в безвоздушном пространстве национальных каналов еще пытается дышать: журналисты одного из самых рейтинговых каналов собрались и приняли решение, что абсолютно все будут голосовать за Ющенко.
Да лучше бы эта сотня протестующих душ отдали свои голоса за Януковича, но при этом своей работой не отравляли бы миллионы! Но страх, инертность и отсутствие авторитетов ( в чем главная вина "старой гвардии") закрепляет состояние коллективной журналистской покорности.
Но ведь бывало и по-другому. Причем не только на заре независимости. Именно журналисты практически всех каналов и газет стали авангардом борьбы за правду после убийства Гии Гонгадзе.
На какое-то время мы смогли объединиться, но, обернувшись, мы поняли, что слишком далеко оторвались: за нами, по большому счету, ни политиков, ни общества, а лишь корыстный страх и массовое безразличие. В тот период мы наверное наиболее остро ощутили отсутствие социального заказа на независимые СМИ.
У большинства населения отсутствие интереса к реальности существует и по сей день, но в этом есть и наша вина. Вина тех, кому не хватило терпения объяснить людям, насколько важно, чтобы у каждого гражданина могло сложиться собственное мнение.
Мы остановились на полпути, а это все равно, что разозлиться на ребенка за то, что он медленно усваивает преподаваемые тобой правила перехода улицы. Разозлиться и бросить его учить…
Но украинская журналистика пошла дальше в своих педагогически-социальных изысках. Цивилизационно недоученному обществу стали впаривать иное правило: идти на красный свет и стоять на зеленый.
Сейчас, во время предвыборной кампании, лжеучение достигло своего апогея.
Интересно, задумываются ли мои коллеги с телевидения о том, что по сути являются не людо-, а судьбоедами: обеспечивая материальное благополучие своих детей, они лишают возможности осознанного выбора родителей неизвестного им Вани и Маши, Пети и Леночки.
Неужели большинство моих коллег не осознают, насколько общественнозначимыми является каждое их слово, каждый сюжет, каждый акцент. Доведение ложного сигнала вырабатывает у общества ложные рефлексы, страхи и комплексы, обрекая его на вечный арьергард.
Ежедневно называя черное белым, а зеленое красным, мы ввергаем свою страну в состояние не только нравственной, но и экономической и политической катастрофы.
Неужели осознание этого не является поводом устыдиться и что-то в корне поменять? Пока не поздно, пока еще в профессии и обществе сохранились те, перед кем может быть стыдно.
Я представляю, какие обвинения посыпятся в мой адрес, как много слов будет сказано о неоправданном ментарстве и чистоплюйстве. Наверное, это будет неприятно, но мое желание обратиться к вам, моим товарищам по профессиональному оружию, моим бывшим друзьям, слишком велико.
И дело не только в ностальгии по атмосфере юности. Дело в надежде, что еще не поздно перестать лгать и замалчивать правду.
Дело в безысходной тоске по профессиональной журналистике, которой многие из нас посвятили жизнь и которую мы убили, похоронив под обломками возможность десятков миллионов людей сделать осознанный самостоятельный выбор.
И еще одно, в качестве Післямови: выбор, который сделают люди, будет на нашей совести. И кто бы ни стал президентом, нам с этой совестью оставаться один на один по ночам.