Будущее путинской россии: застой или мобилизация?
Четверг, 11 декабря 2003, 17:36
Накануне выборов в Государственную Думу Федерального Собрания Российской Федерации основной политический вопрос стоял о путинском большинстве: каким ему быть — простым (226 голосов) или квалифицированным (конституционным) (300 голосов, что позволяет вносить изменения в Конституцию РФ и конституционные законы — примерно так же, как и в Украине). Теперь, после оглашения результатов выборов, основной вопрос несколько подкорректирован — он о типе конституционного путинского большинства: "твердом" или "мягком".
Варианты ролевого позиционирования высшего законодательного органа в новейшей российской истории весьма разнообразны: от "штаба оппозиции", подлежащего расстрелу из танков — как Белый Дом в октябре 1993 года, и до "законодательного департамента" Администрации президента, когда глава государства из участника законотворчества превращается в его главного субъекта, тем самым подтачивая систему разделения ветвей государственной власти и увязывая "на себя" баланс между различными политическими силами и тенденциями.
В новой ситуации президент рискует вместе с кажущимся "развязыванием рук" если не подорвать основы своей власти, то существенно сузить собственную легитимность, а ведь именно на ней держится весь нынешний российский политический режим.
Главный итог выборов — предпосылки для появления "полутораполярной" партийной системы, при которой внутри большинства отсутствует какая-либо серьезная поляризация, а принципиально важные решения принимаются "простым консенсусом" доминирующей депутатской группы и нескольких малочисленных групп, которые могут заблокировать принятие решения, но не сами по себе, а лишь объединив усилия против доминантного игрока.
"Твердое" конституционное большинство своей соглашательской позицией (или отсутствием какой бы то ни было позиции) рискует выхолостить всё многообразие политической жизни. В советском литературоведении после войны возникла теория "коммунистического реализма": если в соцреализме хорошее боролось с плохим и обязательно побеждало, то теперь хорошее должно было бороться с еще лучшим.
Но даже в идеологически и стилистически уплощенном советском искусстве эта теория так и не нашла себе места, поскольку драматическая литература в принципе не может существовать без конфликта. Столь же несостоятельной оказалась и теория "конца истории" Френсиса Фукуямы, предполагавшая тотальное торжество "единственно правильного" либерального строя. Едва ли российский "конец политики" упрочит здание национальной государственности.
С одной стороны, подобный полуавторитарный режим, в котором все значимые политические процессы "замкнуты" на личность главы государства, в течение непродолжительного времени может быть несомненным благом для страны — создать предпосылки и условия для всесторонней модернизации мобилизационного типа.
При этом главным условием успеха модернизационного проекта должна стать масштабная элитная ротация (прежде всего, в структурах президентской и исполнительной власти), создание каналов "вертикальной мобильности" — призыв новых кадров с иным набором личностных качеств и сверхличностных приоритетов.
Но, с другой стороны, элитный застой и бюрократизация элиты на фоне "неконкурентной" политики (а предпосылок к этому в нынешней России немало) ведет к ситуации "конца политического", когда властные решения носят непубличный характер, а управленческие процессы координируются из одного центра. В этом случае доминирующие элиты полностью теряют свой модернизационный потенциал, и в недалеком будущем может возникнуть феномен "путинского застоя".
"Конец политики" в России может усугубиться также некоторыми специфическими традициями отечественной политической культуры и пережитками советского опыта — неадекватно страстной, вплоть до низкопоклонства, любовью к власти и особенно к ее носителям.
По этой же причине самым актуальным вопросом внутрироссийской политики в ближайшем будущем станет вопрос о мотивациях электоральной лояльности. Иначе говоря, вопрос о том, почему, исходя из каких побуждений, граждане и прочие субъекты социальной жизни должны подчиняться этой власти, этому политическому режиму.
И на какой основе выстроится консенсус верховного правителя, правящих элитных слоев и народа — на основе "свободной лояльности" (по Ивану Ильину) либо на основе страха, личностного компромисса и приспособленческих инстинктов.
Очень похожая дилемма приходит на ум и при разборе итогов выборов в Государственную Думу.
Результат "Единой России" можно назвать впечатляющим успехом: это первая партия в новейшей российской истории, которая на парламентских выборах набрала более 30%.
Однако этот успех перестает впечатлять, если учесть сопутствующие обстоятельства:
- прямую, а не косвенную, как в 1999 году, поддержку партийной избирательной кампании президентом, чей рейтинг доверия — почти 80%;
- институциональное объединение "Единства" и "Отечества — Всей России", повлекшее почти полное сложение электоратов;
- колоссальный административный ресурс и достаточно успешную в технологическом отношении агитацию (отказ от публичных теледебатов и т.д.).
Кроме того, мотивацией значительной части избирателей, проголосовавших за партию власти, была именно мотивация голосовать "против всех".
У украинских наблюдателей напрашивается аналогия: "Единая Россия" — "За єдину Україну". И возникает закономерный вопрос - почему при похожих исходных условиях такая разница в результатах: твердые 37,4% против Бог весть как натянутых 11,8%?
Главное — это не сами эти избирательные проекты, которые, как и любые порождения партии власти, обречены быть "лобовыми", тупыми, скучными и админресурсными. Главное — это проекция рейтинга доверия президентов — Путина и Кучмы.
Если целевой электорат "Заеды" в 2002 году — это обитатели зон, воинских частей, госслужащие, жители Донецкой области и прочий преимущественно подневольный люд, то основной электорат "ЕдРа" — это, как правило, простые люди, верящие в мистическую харизму российского президента и в провиденциальность почти всех его действий.
Важное преимущество "ЕдРа" — организационное единство по сравнению с аморфной, созданной из четырех партий "Заедой".
КПРФ, кажется, впервые получила только свой собственный электорат — "идейных" коммунистов плюс ностальгистов по брежневским временам среднего и старшего возраста. От КПРФ "ушел" протестный неидеологический, а также патриотический некоммунистический электорат, ранее голосовавший за нее и за Зюганова как за "меньшее зло" — на фоне Ельцина и либеральных партий.
В Думе предыдущих созывов КПРФ не создавала президентской власти непреодолимых препятствий — ни политических, ни в законотворчестве, но позиционировала себя в качестве оппозиционной силы и заставляла тратить немало человеческих, организационных и прочих ресурсов на нейтрализацию собственной "оппозиционности".
Нынешняя полномасштабная антикоммунистическая PR-кампания власти, инкриминировавшая борцам с "антинародным режимом" поддержку Ходорковского, связь с Березовским и олигархические источники финансирования, стала серьезным вызовом, которому КПРФ оказалась не в состоянии противостоять.
Главные стратегические и имиджевые "прорехи" КПРФ, лишившие ее предвыборной привлекательности — устаревший культурный язык, отсутствие динамизма, идейная исчерпанность, дефицит новых ярких личностей, истощение витальной энергии лидеров партии.
На фоне 12,7%, полученных КПРФ, прошлогодние 20% КПУ кажутся просто-таки колоссальным успехом. В России антикоммунистическая технология оказалась весьма эффективной даже в регионах "красного пояса" — регионах, кстати сказать, со значительной долей украинского или близкого по характеру и темпераменту к украинскому населения — на Кубани и Ставрополье, в Ростовской, Курской, Белгородской, Брянской областях.
Для повторения такого предвыборного "фокуса" на следующих парламентских выборах в Украине необходимы, как минимум, два условия.
Во-первых, надо грамотно сконструировать левопатриотический блок. В украинских условиях это представляется непростой задачей, поскольку иным образом, нежели в России, понимается патриотизм: не исключено, эффективным может стать в некотором смысле лево-антипатриотический блок. Хотя с эстетической точки зрения оптимальный вариант — это национал-коммунизм в духе Скрыпника, Хвылевого и харьковских строителей "загірних комун" 1920-х годов.
Во-вторых - и это главное - надо обрести собственного "украинского Путина", чья харизма не вызывала бы сомнений, создать "под него" эффективную и безоговорочно рейтинговую партию власти и отправить на время выборов в СИЗО двух-трех олигархов-"глитаїв".
Большую часть, отколовшуюся от электората КПРФ, "подхватил" блок "Родина", чья технологически успешная конструкция и грамотное "вписывание" в существующий политический контекст дополнились индивидуальными качествами ее двух основных "фронтменов": активной харизмой Дмитрия Рогозина как "начинающего Жириновского" и уникальной "лунной" харизмой Сергея Глазьева, "экономиста-патриота", борца за справедливое перераспределение — за изъятие у сырьевых олигархов природной ренты, уроженца Запорожья, кстати.
Одна из причин успеха блока — поддержание иллюзии единого электорального поля с КПРФ (отсутствие негативного "послания" в адрес коммунистов, недостаточное присутствие последних на телеэкране, имитация коммунистической символики), позволившее выстроить позитивный образ в глазах левого электората как почти таких же коммунистов, что и "зюгановцы", только "молодых" и "энергичных".
Вторая причина успеха, повлиявшая уже на иную часть электората — консервативно-революционный имидж "третьей силы" по отношению и к партии власти, и к коммунистам, и к либералам.
Как это ни странно, но по своей риторике и миропониманию в украинских реалиях 2002 года с блоком "Родина" уместно сравнить БЮТ. Юлия Тимошенко — это Сергей Глазьев и Дмитрий Рогозин в "одном флаконе": и державническо-патриотический пафос, и обещание "замочить" олигархов, и присущая "третьей силе" консервативно-революционная онтология.
Бренд-идея Глазьева об изъятии природной ренты у сырьевых корпораций хорошо коррелирует с тимошенковским слоганом "Воля до справедливості".
Неожиданно высокий рейтинг ЛДПР может объясняться исключительными артистическими способностями Владимира Жириновского, помноженными на его беспрепятственный доступ к "телеящику".
Именно предвыборная кампания ЛДПР доказала, что в нынешних российских политических и культурных условиях подлинной, первичной реальностью для электората является реальность виртуальная — пространство телеэфира. ЛДПР, как и "Родина", прибрала к рукам часть стихийно-коммунистического протестного электората, отколовшегося на этих выборах от недостаточно твердых симпатиков КПРФ.
Украинская виртуальная реальность выказывает прямо противоположные свойства: доверие к "ящику" подорвано всерьез и надолго. Тот же контрхаризматичный Медведчук в свое время усугубил восприятие собственного образа частым появлением в телевизоре, так что теперь оптимальной стратегией для него оказалось просто оттуда исчезнуть.
Среди причин поражения на выборах СПС и "Яблока" можно назвать:
- политтехнологические (неспособность "освоить" новый культурно-политический язык, неправильно сформулированное "послание" СПС, участие Анатолия Чубайса в кампании в качестве центрального "фронтмена");
- тактические (неартистичные инвективы со стороны СПС в адрес "Родины" на теледебатах, обвинение этого блока в национал-социализме, взаимные претензии СПС и "Яблока", доходившие в регионах до стадии "холодной" войны);
- политические (государственное давление на ЮКОС, перекрывшее финансы для "Яблока", локальное "включение" админресурса против этих двух партий);
- идеологические (отвращение к олигархам у большинства населения, непопулярность либеральной идеи о минимализации роли государства в социально-политических процессах, шире — кризис либерализма как системы ценностей).
Лидеры "Яблока" и СПС на собственном примере продемонстрировали работу механизма элитной ротации: обновление правящего слоя происходит не тогда, когда старая элита стареет или "зажирается", а тогда, когда она не справляется с новым ощущением бытия, с новыми вызовами времени.
После неизбрания СПС в Госдуму эта партия, судя по всему, утратит статус правящей — правящей в том смысле, в котором ее представители и близкие к ним люди занимались целеполаганием, выработкой идеологии, мировоззрения и стратегий власти, несмотря даже на заверения Путина, что идеи либералов и их кадровые возможности будут востребованы нынешней властью.
(И здесь приходит на ум украинский опыт, когда лидеры провалившихся "Озимых" (2% против яблочно-"эспеесных" 8%) Валерий Хорошковский и Инна Богословская через некоторое время вместо депутатских кнопок обрели весьма респектабельные министерские кабинеты.)
Есть надежда, что без "комиссаров" от СПС, без руководящей и направляющей роли этой партии власть откажется от понимания модернизации как вестернизации (европеизации, американизации и т.д.) в пользу идеологии "модернизации-без-вестернизации".
И едва ли не самым основным вопросом ближайшей российской политики станет вопрос о том, кто сформулирует "проект страны" — отчетливое и исторически мотивированное видение национального будущего. Так что на ближайших президентских выборах основная борьба разгорится не между различными кандидатами, а между различными "проектами России".
Впрочем, если борются не люди-правители, а идеи-правительницы, такая страна имеет все основания думать о себе в будущем времени.
Говорить же, что новая Госдума будет суровее относиться к Украине, чем предыдущая, не стоит: активно высказывающиеся по украинской проблематике Жириновский, Рогозин, Митрофанов и много кто еще — настоящие старожилы Охотного Ряда.
Разве что "главным по Украине" вместо Вячеслава Игрунова, зампредседателя комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками в Думе третьего созыва, теперь будет, скорее всего, прошедший по мажоритарному округу и хорошо известный украинскому "политикуму" "оборонец русского Севастополя" Константин Затулин, но это уже детали.
В контексте российско-украинских отношений Госдума всегда была и останется теперь не центром принятия значимых решений, а органом, издающим довольно обидные для Украины декларации. Настоящий центр — он в структурах президентской и исполнительной власти (Администрация президента, Правительство, МИД).
Так что украинскому политическому сообществу если кого и стоит опасаться в России, так это не депутатов-статистов из пропрезидентского большинства, а "либерального императора" Чубайса и прочих идеологов СПС, мечтающих о превращении Украины в колонию транснациональных корпораций с российской регистрацией.
Но вместо тихой радости по поводу непрохождения СПС в Госдуму украинские интеллектуалы источают слезы по русской демократии. Вот уж точно, всем не угодишь.
Варианты ролевого позиционирования высшего законодательного органа в новейшей российской истории весьма разнообразны: от "штаба оппозиции", подлежащего расстрелу из танков — как Белый Дом в октябре 1993 года, и до "законодательного департамента" Администрации президента, когда глава государства из участника законотворчества превращается в его главного субъекта, тем самым подтачивая систему разделения ветвей государственной власти и увязывая "на себя" баланс между различными политическими силами и тенденциями.
В новой ситуации президент рискует вместе с кажущимся "развязыванием рук" если не подорвать основы своей власти, то существенно сузить собственную легитимность, а ведь именно на ней держится весь нынешний российский политический режим.
Главный итог выборов — предпосылки для появления "полутораполярной" партийной системы, при которой внутри большинства отсутствует какая-либо серьезная поляризация, а принципиально важные решения принимаются "простым консенсусом" доминирующей депутатской группы и нескольких малочисленных групп, которые могут заблокировать принятие решения, но не сами по себе, а лишь объединив усилия против доминантного игрока.
"Твердое" конституционное большинство своей соглашательской позицией (или отсутствием какой бы то ни было позиции) рискует выхолостить всё многообразие политической жизни. В советском литературоведении после войны возникла теория "коммунистического реализма": если в соцреализме хорошее боролось с плохим и обязательно побеждало, то теперь хорошее должно было бороться с еще лучшим.
Но даже в идеологически и стилистически уплощенном советском искусстве эта теория так и не нашла себе места, поскольку драматическая литература в принципе не может существовать без конфликта. Столь же несостоятельной оказалась и теория "конца истории" Френсиса Фукуямы, предполагавшая тотальное торжество "единственно правильного" либерального строя. Едва ли российский "конец политики" упрочит здание национальной государственности.
С одной стороны, подобный полуавторитарный режим, в котором все значимые политические процессы "замкнуты" на личность главы государства, в течение непродолжительного времени может быть несомненным благом для страны — создать предпосылки и условия для всесторонней модернизации мобилизационного типа.
При этом главным условием успеха модернизационного проекта должна стать масштабная элитная ротация (прежде всего, в структурах президентской и исполнительной власти), создание каналов "вертикальной мобильности" — призыв новых кадров с иным набором личностных качеств и сверхличностных приоритетов.
Но, с другой стороны, элитный застой и бюрократизация элиты на фоне "неконкурентной" политики (а предпосылок к этому в нынешней России немало) ведет к ситуации "конца политического", когда властные решения носят непубличный характер, а управленческие процессы координируются из одного центра. В этом случае доминирующие элиты полностью теряют свой модернизационный потенциал, и в недалеком будущем может возникнуть феномен "путинского застоя".
"Конец политики" в России может усугубиться также некоторыми специфическими традициями отечественной политической культуры и пережитками советского опыта — неадекватно страстной, вплоть до низкопоклонства, любовью к власти и особенно к ее носителям.
По этой же причине самым актуальным вопросом внутрироссийской политики в ближайшем будущем станет вопрос о мотивациях электоральной лояльности. Иначе говоря, вопрос о том, почему, исходя из каких побуждений, граждане и прочие субъекты социальной жизни должны подчиняться этой власти, этому политическому режиму.
И на какой основе выстроится консенсус верховного правителя, правящих элитных слоев и народа — на основе "свободной лояльности" (по Ивану Ильину) либо на основе страха, личностного компромисса и приспособленческих инстинктов.
Очень похожая дилемма приходит на ум и при разборе итогов выборов в Государственную Думу.
Результат "Единой России" можно назвать впечатляющим успехом: это первая партия в новейшей российской истории, которая на парламентских выборах набрала более 30%.
Однако этот успех перестает впечатлять, если учесть сопутствующие обстоятельства:
- прямую, а не косвенную, как в 1999 году, поддержку партийной избирательной кампании президентом, чей рейтинг доверия — почти 80%;
- институциональное объединение "Единства" и "Отечества — Всей России", повлекшее почти полное сложение электоратов;
- колоссальный административный ресурс и достаточно успешную в технологическом отношении агитацию (отказ от публичных теледебатов и т.д.).
Кроме того, мотивацией значительной части избирателей, проголосовавших за партию власти, была именно мотивация голосовать "против всех".
У украинских наблюдателей напрашивается аналогия: "Единая Россия" — "За єдину Україну". И возникает закономерный вопрос - почему при похожих исходных условиях такая разница в результатах: твердые 37,4% против Бог весть как натянутых 11,8%?
Главное — это не сами эти избирательные проекты, которые, как и любые порождения партии власти, обречены быть "лобовыми", тупыми, скучными и админресурсными. Главное — это проекция рейтинга доверия президентов — Путина и Кучмы.
Если целевой электорат "Заеды" в 2002 году — это обитатели зон, воинских частей, госслужащие, жители Донецкой области и прочий преимущественно подневольный люд, то основной электорат "ЕдРа" — это, как правило, простые люди, верящие в мистическую харизму российского президента и в провиденциальность почти всех его действий.
Важное преимущество "ЕдРа" — организационное единство по сравнению с аморфной, созданной из четырех партий "Заедой".
КПРФ, кажется, впервые получила только свой собственный электорат — "идейных" коммунистов плюс ностальгистов по брежневским временам среднего и старшего возраста. От КПРФ "ушел" протестный неидеологический, а также патриотический некоммунистический электорат, ранее голосовавший за нее и за Зюганова как за "меньшее зло" — на фоне Ельцина и либеральных партий.
В Думе предыдущих созывов КПРФ не создавала президентской власти непреодолимых препятствий — ни политических, ни в законотворчестве, но позиционировала себя в качестве оппозиционной силы и заставляла тратить немало человеческих, организационных и прочих ресурсов на нейтрализацию собственной "оппозиционности".
Нынешняя полномасштабная антикоммунистическая PR-кампания власти, инкриминировавшая борцам с "антинародным режимом" поддержку Ходорковского, связь с Березовским и олигархические источники финансирования, стала серьезным вызовом, которому КПРФ оказалась не в состоянии противостоять.
Главные стратегические и имиджевые "прорехи" КПРФ, лишившие ее предвыборной привлекательности — устаревший культурный язык, отсутствие динамизма, идейная исчерпанность, дефицит новых ярких личностей, истощение витальной энергии лидеров партии.
На фоне 12,7%, полученных КПРФ, прошлогодние 20% КПУ кажутся просто-таки колоссальным успехом. В России антикоммунистическая технология оказалась весьма эффективной даже в регионах "красного пояса" — регионах, кстати сказать, со значительной долей украинского или близкого по характеру и темпераменту к украинскому населения — на Кубани и Ставрополье, в Ростовской, Курской, Белгородской, Брянской областях.
Для повторения такого предвыборного "фокуса" на следующих парламентских выборах в Украине необходимы, как минимум, два условия.
Во-первых, надо грамотно сконструировать левопатриотический блок. В украинских условиях это представляется непростой задачей, поскольку иным образом, нежели в России, понимается патриотизм: не исключено, эффективным может стать в некотором смысле лево-антипатриотический блок. Хотя с эстетической точки зрения оптимальный вариант — это национал-коммунизм в духе Скрыпника, Хвылевого и харьковских строителей "загірних комун" 1920-х годов.
Во-вторых - и это главное - надо обрести собственного "украинского Путина", чья харизма не вызывала бы сомнений, создать "под него" эффективную и безоговорочно рейтинговую партию власти и отправить на время выборов в СИЗО двух-трех олигархов-"глитаїв".
Большую часть, отколовшуюся от электората КПРФ, "подхватил" блок "Родина", чья технологически успешная конструкция и грамотное "вписывание" в существующий политический контекст дополнились индивидуальными качествами ее двух основных "фронтменов": активной харизмой Дмитрия Рогозина как "начинающего Жириновского" и уникальной "лунной" харизмой Сергея Глазьева, "экономиста-патриота", борца за справедливое перераспределение — за изъятие у сырьевых олигархов природной ренты, уроженца Запорожья, кстати.
Одна из причин успеха блока — поддержание иллюзии единого электорального поля с КПРФ (отсутствие негативного "послания" в адрес коммунистов, недостаточное присутствие последних на телеэкране, имитация коммунистической символики), позволившее выстроить позитивный образ в глазах левого электората как почти таких же коммунистов, что и "зюгановцы", только "молодых" и "энергичных".
Вторая причина успеха, повлиявшая уже на иную часть электората — консервативно-революционный имидж "третьей силы" по отношению и к партии власти, и к коммунистам, и к либералам.
Как это ни странно, но по своей риторике и миропониманию в украинских реалиях 2002 года с блоком "Родина" уместно сравнить БЮТ. Юлия Тимошенко — это Сергей Глазьев и Дмитрий Рогозин в "одном флаконе": и державническо-патриотический пафос, и обещание "замочить" олигархов, и присущая "третьей силе" консервативно-революционная онтология.
Бренд-идея Глазьева об изъятии природной ренты у сырьевых корпораций хорошо коррелирует с тимошенковским слоганом "Воля до справедливості".
Неожиданно высокий рейтинг ЛДПР может объясняться исключительными артистическими способностями Владимира Жириновского, помноженными на его беспрепятственный доступ к "телеящику".
Именно предвыборная кампания ЛДПР доказала, что в нынешних российских политических и культурных условиях подлинной, первичной реальностью для электората является реальность виртуальная — пространство телеэфира. ЛДПР, как и "Родина", прибрала к рукам часть стихийно-коммунистического протестного электората, отколовшегося на этих выборах от недостаточно твердых симпатиков КПРФ.
Украинская виртуальная реальность выказывает прямо противоположные свойства: доверие к "ящику" подорвано всерьез и надолго. Тот же контрхаризматичный Медведчук в свое время усугубил восприятие собственного образа частым появлением в телевизоре, так что теперь оптимальной стратегией для него оказалось просто оттуда исчезнуть.
Среди причин поражения на выборах СПС и "Яблока" можно назвать:
- политтехнологические (неспособность "освоить" новый культурно-политический язык, неправильно сформулированное "послание" СПС, участие Анатолия Чубайса в кампании в качестве центрального "фронтмена");
- тактические (неартистичные инвективы со стороны СПС в адрес "Родины" на теледебатах, обвинение этого блока в национал-социализме, взаимные претензии СПС и "Яблока", доходившие в регионах до стадии "холодной" войны);
- политические (государственное давление на ЮКОС, перекрывшее финансы для "Яблока", локальное "включение" админресурса против этих двух партий);
- идеологические (отвращение к олигархам у большинства населения, непопулярность либеральной идеи о минимализации роли государства в социально-политических процессах, шире — кризис либерализма как системы ценностей).
Лидеры "Яблока" и СПС на собственном примере продемонстрировали работу механизма элитной ротации: обновление правящего слоя происходит не тогда, когда старая элита стареет или "зажирается", а тогда, когда она не справляется с новым ощущением бытия, с новыми вызовами времени.
После неизбрания СПС в Госдуму эта партия, судя по всему, утратит статус правящей — правящей в том смысле, в котором ее представители и близкие к ним люди занимались целеполаганием, выработкой идеологии, мировоззрения и стратегий власти, несмотря даже на заверения Путина, что идеи либералов и их кадровые возможности будут востребованы нынешней властью.
(И здесь приходит на ум украинский опыт, когда лидеры провалившихся "Озимых" (2% против яблочно-"эспеесных" 8%) Валерий Хорошковский и Инна Богословская через некоторое время вместо депутатских кнопок обрели весьма респектабельные министерские кабинеты.)
Есть надежда, что без "комиссаров" от СПС, без руководящей и направляющей роли этой партии власть откажется от понимания модернизации как вестернизации (европеизации, американизации и т.д.) в пользу идеологии "модернизации-без-вестернизации".
И едва ли не самым основным вопросом ближайшей российской политики станет вопрос о том, кто сформулирует "проект страны" — отчетливое и исторически мотивированное видение национального будущего. Так что на ближайших президентских выборах основная борьба разгорится не между различными кандидатами, а между различными "проектами России".
Впрочем, если борются не люди-правители, а идеи-правительницы, такая страна имеет все основания думать о себе в будущем времени.
Говорить же, что новая Госдума будет суровее относиться к Украине, чем предыдущая, не стоит: активно высказывающиеся по украинской проблематике Жириновский, Рогозин, Митрофанов и много кто еще — настоящие старожилы Охотного Ряда.
Разве что "главным по Украине" вместо Вячеслава Игрунова, зампредседателя комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками в Думе третьего созыва, теперь будет, скорее всего, прошедший по мажоритарному округу и хорошо известный украинскому "политикуму" "оборонец русского Севастополя" Константин Затулин, но это уже детали.
В контексте российско-украинских отношений Госдума всегда была и останется теперь не центром принятия значимых решений, а органом, издающим довольно обидные для Украины декларации. Настоящий центр — он в структурах президентской и исполнительной власти (Администрация президента, Правительство, МИД).
Так что украинскому политическому сообществу если кого и стоит опасаться в России, так это не депутатов-статистов из пропрезидентского большинства, а "либерального императора" Чубайса и прочих идеологов СПС, мечтающих о превращении Украины в колонию транснациональных корпораций с российской регистрацией.
Но вместо тихой радости по поводу непрохождения СПС в Госдуму украинские интеллектуалы источают слезы по русской демократии. Вот уж точно, всем не угодишь.
