Адвокаты и ЖЕРТВА
Четверг, 4 сентября 2003, 18:19
4 сентября 1984 года поэта Юрия Литвина нашли с распоротым животом в жилой камере барака колонии особо-строгого режима ВС-389/36 в селе Кучино на Урале. Бездыханное тело поэта Стуса – в карцере, в этот самый день, годом позже. "Сердце не выдержало, с каждым может быть..." -- передают слова одного из осведомленных, лагерного гебиста.
Мы имеем право не верить: в неслучайность страдной жизни и случайность смерти.
Местом вечного покоя Юрия и Василия назначили маленькое кладбище у дороги в селе Копально-Борисово. "В особенности опасные государственные рецидивисты" по "самым гуманным в мире" советским законам не имели права даже на скромный обелиск, не говоря уже о человеческом кресте. Только бетонные столбики с номерами. У Литвина – седьмой, у Стуса – девятый... Но уже через несколько лет друзья и родные перевезли их останки домой. Они снова похоронены рядом – на Байковом кладбище в Киеве. Пусть эта статья будет, как говорят в диаспоре, неувядающим венком на их могиле.
Стуса и Литвина многое объединяло: дар, оголенная поэтическая и гражданская реакция на несправедливость окружающего мира, наконец членство в Украинской Хельсинской группе. Не говоря уже об арестах, судах, тюрьме и ссылке. И в конце концов, смерть. В этом тоже есть знак небес, так как это произошло в один день.
Но Юрия и Василия объединяет не только общность трагической судьбы. В их жизни определенную роль сыграл молодой тогда адвокат Виктор Медведчук. Первым вслух заявил о том, что мораль и Медведчук – вещи несовместимые – кажется, Евгений Сверстюк. Философ и диссидент имел в виду ненормальность ситуации, когда государственная миссия возложена на человека, который навязывает обществу волчьи законы, имеет двойное дно, является циником и фарисеем. К сожалению, в массовом сознании слова глубокого и требовательного Сверстюка трансформировались в обывательскую формулу "Медведчук осудил Стуса". Эти слова стали неопровержимым обвинением и их изредка бросают в массы с высоких трибун. Спросите любого сторонника "Нашей Украины" или БЮТ и вас проинформируют, что именно нынешний глава кучмовской канцелярии убил украинского гения Стуса.
У каждого есть своя ответственность перед Богом и совестью за содеянное на этом свете. У Виктора Медведчука – тоже. Руководитель Союза адвокатов Украины, заслуженный юрист Украины едва ли требует моей защиты, но...
Вопрос вопросов. Адвокат ли Медведчук виновен в трагедии Василия Стуса? Он подписал себе смертный приговор еще 4 сентября 1965 года, когда на премьере "Теней забытых предков" призвал встать всех, кто выступает против арестов интеллигенции, и предупредил о восстановлении сталинизма. Ему этого не простили – сперва потерял место в аспирантуре и вообще в украинской литературе.
Арест в январе 1972 года – это конец первого акта жизненной трагедии. Мордовия, ссылка на Колыму, вынужденное соседство с матоязычным криминальным русским миром, унизительные обыски, перлюстрация писем к любимой жене и маленькому Диме, попытки физически "проучить" – это все "этапы большого пути", это все страницы еще не выписанной как следует трагедии Василия Стуса.
При чем же здесь Медведчук? В 1965-м, когда Стус и Чорновил "срывали" премьеру (кстати, Сергей Параджанов со временем расцеловал их за честный и смелый поступок), Вите, воспитывавшемуся в семье политсосланного (по одной версией – отец был членом ОУН, другие говорят – шуцман), было всего 9 лет. В 72-м он еще учился в школе и еще не поступил на юридический факультет Киевского университета. Итак, мог разве что слышать об арестах каких-то "антисоветчиков".
Стихов и литературно-критических исследований Василия Стуса будущий адвокат Медведчук тогда не читал и не мог читать – их после 1966 года в Советском Союзе не публиковали. Единственный на тот момент сборник "Зимові дерева", без согласия автора, напечатали за границей. На переплете было указано, что это сделало брюссельское издательство "Литература и искусство", а на самом деле книга увидела мир в Лондоне.
Впервые судьбы Медведчука и Стуса пересеклись вероятно летом 1980 года, когда Виктор Владимирович работал обычным киевским адвокатом, а Василий Семенович находился в камере следственного изолятора КГБ на улице Владимирской.
14 мая 1980 года Стус был арестован сотрудниками следственного отдела Управления КГБ по г. Киеву и Киевской области по обвинению в проведении "антисоветской агитации и пропаганды". Во время обыска дома изъяли стихи, записные книжки, письма, материалы дела 1972 года, документы о положении политзаключенных, вызов на выезд в Соединенные Штаты. В протоколе обыска указано, что Стус его не подписал, мол, "с представителями кровавой организации никаких разговоров вести не хочет".
Прощаясь с женой Валентиной, Стус сказал, что не будет брать участия в предварительном следствии и суде, отказывается от адвоката (! – В.К.), не будет обращаться в высшие кассационные инстанции, согласится свидетельствовать лишь при условии открытого судебного процесса и участия международных правозащитных учреждений, включительно с Мировым конгрессом свободных украинцев.
Стусу инкриминировали написание писем к Андрею Сахарову, Петру Григоренко, Левку Лукьяненко, Анне-Гале Горбач из Германии, члену "Международной Амнистии" Кристине Бремер (в материалах следствия она фигурирует как "националистка из ФРГ" – хотя, на самом деле, была членом Социалистической партии Германии), заявление в защиту Николая Горбаля и еще многое. Обыски, изъятия документов и писем прошли у Ирины Стасив-Калинець, Евгения Пронюка, Валерия Марченко, Евгения Сверстюка, Раисы Руденко, Светланы Кириченко.
Следствие шло все лето. Вот тогда и познакомились Медведчук и Стус. Мог ли политзаключенный выбрать себе другого адвоката?
Вспоминает Василий Овсиенко, член Украинской Хельсинской группы, политзаключенный 1973-1977, 1979-1988 гг.:
-- В те года существовал список адвокатов, из которых только и можно было выбирать себе защитника, если ты проходил по политическому делу. Это, конечно, были проверенные люди, которые имели от КҐБ так называемый "допуск" к делам такого рода. Но в этих списках были и исключения. Например, Сергей Макарович Мартыш, который, слава Богу, еще жив. Он имел такой "допуск". Оксана Яковлевна Мешко попросила его написать кассационное дело в деле защиты его сына Олеся Сергиенко, также арестованного по политической статье. Мартыш написал его с блеском, так что его сразу вышвырнули из того перечня избранных... После этого он мог защищать только криминальных преступников. Когда в 1979 году меня обвинили, что я якобы напал на сотрудника милиции и поотрывал на нем пуговицы, Мешко посоветовала мне воспользоваться услугами Мартыша. И он хорошо меня защищал. Он предложил судье закрыть уголовное дело, меня освободить по причине отсутствия состава преступления, вместе с тем подвергнуть наказанию милиционеров, которые фальсифицировали дело. Прокурор просто побагровел от злости! И просил судью прислать в адвокатскую коллегию Дарницкого района Киева заявление "о неполном служебном соответствии" Мартыша.
Никто сейчас не знает, была ли возможность избрать "меньшее зло" у Стуса. Тем не менее, есть свершившийся факт, что предоставленного и поддерживаемого госбезопасностью адвоката звали Виктор Медведчук. На тот момент он уже имел опыт защиты по крайней мере одного политического узника.
В декабре 1979 года Медведчук защищал в суде в Василькове другого члена УХГ. Это уже была четвертая "посадка" поэта Юрия Литвина – раньше он наказывался за "политику" в 1951-1955, 1955-1965 и в 1974-1977 гг. Литвина традиционно для конца 70-х обвинили не в преступлении против советского государства, а в том, что он, якобы, "будучи в нетрезвом состоянии и нарушая общественный порядок оказывал сопротивление работникам милиции с использованием насилия". Снова диссидент бедного мента побил!
Литвин тогда получил 3 года лишения свободы в колонии строгого режима. Из последнего слова, провозглашенного 17 декабря 1979 года:
"...Сфабрикованное против меня дело является не чем иным, как подлой провокацией, авторами которой является КГБ Украины, исполнителями же – Васильковский райотдел милиции, суд и прокуратура г. Василькова. Провокация, содеянная против меня, -- это сознательное преступление, осуществленное органами т.н. советской власти не только против меня как лица, как литератора, как члена Украинской Общественной Группы "Хельсинки", но и против всех тех, кому дороги и близки идеалы демократии, свободы и гуманизма. Прокурор строил свои обвинения не на объективных фактах (которых не было), а на шатком фоне фальсификаций и прямых лжесвидетельств "потерпевших", которые бесстыдно врали на суде под опекой "Влады" и "Закона"...
Пассивность моего адвоката Медведчука в защите обусловлена не его профессиональным профанством, а теми указаниями, которые он получил свыше, и подчиненностью: он не смеет раскрывать механизма содеянной против меня провокации. Адвокатское участие в таких делах сведено на нет – это еще одно свидетельство отсутствия в СССР института адвокатуры при рассмотрении политических дел, где садят людей "инакомыслящих"...
Как суд, так и прокуратура, так и государственная безопасность, так и милиция являются узлами на кнуте, которым лупят, и будут лупить Литвина за его вольнодумство, за его литературное творчество и правозащитную деятельность".
И снова риторический вопрос – мог ли адвокат (кто либо) спасти подзащитных Стуса и Литвина? Нет, так как их судьба решалась не в зале суда. Не в Василькове, и даже не в Киеве. Сохранились архивные документы, которые свидетельствуют: репрессии в отношении членов Московской, Украинской, Литовских, Грузинской и Армянской Хельсинских групп начались после соответствующей санкции ЦК КПСС. Глава КҐБ СССР Юрий Андропов доложил, партия утвердила решение, затем его передали республиканским комитетам госбезопасности и те уже спустили на диссидентов "цепных псов" из 5-го идеологического управления...
Все другие колесики советской тоталитарной системы лишь обеспечивали реализацию московско-цековских решений. Менты и гебисты фальсифицировали дела. Чорновилу и Горбалю не повезло больше всех – им приписали "попытки изнасилования", Ярославу Лесиву – наркотики, Олесю Бердныку – подбросили валюту и порнографию и т.п.. Народные суды штамповали сроки – по максимуму. Адвокаты откровенно "отбывали номер", не забывая, правда, сдирать гонорары с убитых горем семей...
Мы все вышли не из гоголевской, а из брежневской шинели. Кто говорит, что без греха, пусть не врет... Пресса регулярно печатала статьи о "перерожденцах", "литературных власовцах", "агентах ЦРУ", "фашистах в сутанах", "украинских буржуазных националистах". Союз писателей был откровенно погромным учреждением. Инженеры человеческих душ, подкупленные режимом, почти единодушно осуждали "неправильное поведение" Ивана Светличного, Валерия Марченко, Евгения Концевича. Они талантливо прославляли Ленина, выдавались в престижных московских издательствах, ездили за границу, где позорно врали в глаза "прогрессивным" украинцам и избегали встреч и дискуссий с "националистами".
Почему национал-патриоты и нынешние оппозиционеры не могут простить конформизма, приспособленчества и откровенного коллаборационизма только Медведчуку? Вы хотите сказать, что галичанин и бывший член юнацтва ОУН Дмитрий Павлычко не знал, что врет, когда писал бред о бандеровцах...
Почему никто из орденоносных интеллигентов – писателей, музыкантов, ученых – не нашел в себе мужества попросить политического приюта в Канаде или США, и рассказать миру о фальши коммунистической системы, о русификации, о голодоморе? Почему так не сделали мудрые ныне Константин Ситник, Борис Олейник, Владимир Яворивский, Павел Мовчан?
Кто должен был знать истинную цену поэтическому гению Стуса "сын полицая" или руководители Союза писателей? Почему в уже перестроечном 85-м еще живого, но заключенного Стуса выдвинул на Нобелевскую премию по литературе немец Генрих Бьолль, а не украинец Иван Драч? К сожалению, украинское общество еще не созрело, чтобы о таком спрашивать у людей, которые пнуться считать себя элитой.
Так все же, какую роль сыграл Медведчук в жизни Василия Стуса. Единственным объективным источником о их сосуществовании является 58-ме число московского самиздатовского журнала "Хроника текущих событий". Именно там мы и можем прочитать отчет о судебном процессе 29 сентября-2 октября 1980 года, который проходил в зале Киевского горсуда. Председательствовал судья Фещенко, обвинение поддерживал прокурор Аржанов, защищал Виктор Медведчук. Кстати, Стус чудесно понимал, что дело не в конкретном исполнителе, поэтому неоднократно отказывался от услуг адвоката. Вообще!
По данным источника "Хроники...", Медведчук на суде признал, что все "преступления", якобы содеянные его подзащитным, "заслуживают наказания". Но просил учесть, что Стус, работая на производстве, "выполнял норму", а и к тому же имеет ряд хронических заболеваний. Такие аргументы, надо понимать, должны были смягчить жестокость спущенного с Москвы приговора.
На самом деле защищали Василия две смелых женщины – Михайлина Коцюбинская и Светлана Кириченко (жена другого политзаключенного Юрия Бадзя). Михайлина Фоминична, выступая в суде, назвала Стуса "человеком с оголенной совестью, неспособным пройти мимо наименьшей несправедливости", заявила, что "счастлива от того, что судьба свела ее с подсудным". Светлана Кириченко не отвечала на вопрос палачей, так как "не считает процесс законным", а затем заявила, что " будет свидетельствовать на том суде, где Стус будет обвинять, а не сидеть на ряде подсудных", и в знак протеста покинула зал.
Вот как эту деятельную, а не формальную поддержку Василю подает "Хроника...":
СТУС. Известно ли свидетелю, что в Декларации прав человека записано право на свои взгляды?
КОЦЮБИНСКАЯ. Да.
СТУС. Известно ли свидетелю о тайне личной переписки?
КОЦЮБИНСКАЯ. Да.
СТУС. Известно ли свидетелю, что во время предварительного следствия ко мне 8 августа применяли пытки ("физические пытки" – ХТС)? Вот их автор (Стус показал на стоящего в двери зам. начальника следственного изолятора КГБ – ХТС).
КОЦЮБИНСКАЯ. Не известно. Но если так говорит Стус, то это правда.
По словам очевидцев, у Стуса "украли" последнее слово. Спецпублика, которая играла роль "массовки", покорно потянулась к выходу. Василий зычно, как он это умел, завопил: "Палачи! И вы не смоете всей вашей черной кровью поэта праведную кровь!"
Приговор прозвучал будто выстрел: десять лет лишения свободы в лагере особо-строгого режима и пять лет ссылки. Признан "особо опасным рецидивистом". Конець срока заключения – 15 мая 1990 г. На свидании, сразу после суда, сказал жене, что такого срока "не вытянет".
После жестокого, в сущности, смертельного приговора, из горьковськой ссылки на весь мир прозвучал одинокий, но сильный голос академика Андрея Сахарова: "Нечеловечность приговора украинскому поэту Василию Стусу – стыд советской репрессивной системы. Так жизнь человека ломается бесповоротно – это расплата за элементарную порядочность и нонконформизм, за верность своим убеждениям, своему "я"...
Кстати, еще немного информации профессиональным "борцам за моральное здоровье нации". Василий Овсиенко публично упоминал о том, что его следователь Николай Цимох работает в... Администрации Президента Украины, а другой – Анатолий Чайковский возглавляет Житомирское СБУ. Ноль реакции. Владимир Малинкович не раз писал о негативной роли, которую играл бывший следователь КГБ и нынешний секретарь СНБОУ Владимир Радченко в истязаниях его жены. Никакой реакции, никого это не волнует. Прокурор Виталий Бойко, который засадил за решетку писателя-фронтовика Николая Руденко и Алексея Тихого, много лет проработал председателем Верховного суда и теперь роскошествует на эксклюзивную государственную пенсию. Снова никакой реакции. Евгений Марчук так и не рассказал о том, что же он столько лет делал в идеологическом управлении Комитета госбезопасности УССР. Кому это интересно?!
Другие статьи Вахтанга Кипиани о поэте и правозащитнике:
"Тени забытых предков. Тридцать лет спустя"
Свидетель ухода. Леонид Бородин в последних днях Василия Стуса
"Рождая, нас не спрашивают. А жаль..."
"Василий Стус. Миф текста и реальность имени"
Мы имеем право не верить: в неслучайность страдной жизни и случайность смерти.
Местом вечного покоя Юрия и Василия назначили маленькое кладбище у дороги в селе Копально-Борисово. "В особенности опасные государственные рецидивисты" по "самым гуманным в мире" советским законам не имели права даже на скромный обелиск, не говоря уже о человеческом кресте. Только бетонные столбики с номерами. У Литвина – седьмой, у Стуса – девятый... Но уже через несколько лет друзья и родные перевезли их останки домой. Они снова похоронены рядом – на Байковом кладбище в Киеве. Пусть эта статья будет, как говорят в диаспоре, неувядающим венком на их могиле.
Стуса и Литвина многое объединяло: дар, оголенная поэтическая и гражданская реакция на несправедливость окружающего мира, наконец членство в Украинской Хельсинской группе. Не говоря уже об арестах, судах, тюрьме и ссылке. И в конце концов, смерть. В этом тоже есть знак небес, так как это произошло в один день.
Но Юрия и Василия объединяет не только общность трагической судьбы. В их жизни определенную роль сыграл молодой тогда адвокат Виктор Медведчук. Первым вслух заявил о том, что мораль и Медведчук – вещи несовместимые – кажется, Евгений Сверстюк. Философ и диссидент имел в виду ненормальность ситуации, когда государственная миссия возложена на человека, который навязывает обществу волчьи законы, имеет двойное дно, является циником и фарисеем. К сожалению, в массовом сознании слова глубокого и требовательного Сверстюка трансформировались в обывательскую формулу "Медведчук осудил Стуса". Эти слова стали неопровержимым обвинением и их изредка бросают в массы с высоких трибун. Спросите любого сторонника "Нашей Украины" или БЮТ и вас проинформируют, что именно нынешний глава кучмовской канцелярии убил украинского гения Стуса.
У каждого есть своя ответственность перед Богом и совестью за содеянное на этом свете. У Виктора Медведчука – тоже. Руководитель Союза адвокатов Украины, заслуженный юрист Украины едва ли требует моей защиты, но...
Вопрос вопросов. Адвокат ли Медведчук виновен в трагедии Василия Стуса? Он подписал себе смертный приговор еще 4 сентября 1965 года, когда на премьере "Теней забытых предков" призвал встать всех, кто выступает против арестов интеллигенции, и предупредил о восстановлении сталинизма. Ему этого не простили – сперва потерял место в аспирантуре и вообще в украинской литературе.
Арест в январе 1972 года – это конец первого акта жизненной трагедии. Мордовия, ссылка на Колыму, вынужденное соседство с матоязычным криминальным русским миром, унизительные обыски, перлюстрация писем к любимой жене и маленькому Диме, попытки физически "проучить" – это все "этапы большого пути", это все страницы еще не выписанной как следует трагедии Василия Стуса.
При чем же здесь Медведчук? В 1965-м, когда Стус и Чорновил "срывали" премьеру (кстати, Сергей Параджанов со временем расцеловал их за честный и смелый поступок), Вите, воспитывавшемуся в семье политсосланного (по одной версией – отец был членом ОУН, другие говорят – шуцман), было всего 9 лет. В 72-м он еще учился в школе и еще не поступил на юридический факультет Киевского университета. Итак, мог разве что слышать об арестах каких-то "антисоветчиков".
Стихов и литературно-критических исследований Василия Стуса будущий адвокат Медведчук тогда не читал и не мог читать – их после 1966 года в Советском Союзе не публиковали. Единственный на тот момент сборник "Зимові дерева", без согласия автора, напечатали за границей. На переплете было указано, что это сделало брюссельское издательство "Литература и искусство", а на самом деле книга увидела мир в Лондоне.
Впервые судьбы Медведчука и Стуса пересеклись вероятно летом 1980 года, когда Виктор Владимирович работал обычным киевским адвокатом, а Василий Семенович находился в камере следственного изолятора КГБ на улице Владимирской.
14 мая 1980 года Стус был арестован сотрудниками следственного отдела Управления КГБ по г. Киеву и Киевской области по обвинению в проведении "антисоветской агитации и пропаганды". Во время обыска дома изъяли стихи, записные книжки, письма, материалы дела 1972 года, документы о положении политзаключенных, вызов на выезд в Соединенные Штаты. В протоколе обыска указано, что Стус его не подписал, мол, "с представителями кровавой организации никаких разговоров вести не хочет".
Прощаясь с женой Валентиной, Стус сказал, что не будет брать участия в предварительном следствии и суде, отказывается от адвоката (! – В.К.), не будет обращаться в высшие кассационные инстанции, согласится свидетельствовать лишь при условии открытого судебного процесса и участия международных правозащитных учреждений, включительно с Мировым конгрессом свободных украинцев.
Стусу инкриминировали написание писем к Андрею Сахарову, Петру Григоренко, Левку Лукьяненко, Анне-Гале Горбач из Германии, члену "Международной Амнистии" Кристине Бремер (в материалах следствия она фигурирует как "националистка из ФРГ" – хотя, на самом деле, была членом Социалистической партии Германии), заявление в защиту Николая Горбаля и еще многое. Обыски, изъятия документов и писем прошли у Ирины Стасив-Калинець, Евгения Пронюка, Валерия Марченко, Евгения Сверстюка, Раисы Руденко, Светланы Кириченко.
Следствие шло все лето. Вот тогда и познакомились Медведчук и Стус. Мог ли политзаключенный выбрать себе другого адвоката?
Вспоминает Василий Овсиенко, член Украинской Хельсинской группы, политзаключенный 1973-1977, 1979-1988 гг.:
-- В те года существовал список адвокатов, из которых только и можно было выбирать себе защитника, если ты проходил по политическому делу. Это, конечно, были проверенные люди, которые имели от КҐБ так называемый "допуск" к делам такого рода. Но в этих списках были и исключения. Например, Сергей Макарович Мартыш, который, слава Богу, еще жив. Он имел такой "допуск". Оксана Яковлевна Мешко попросила его написать кассационное дело в деле защиты его сына Олеся Сергиенко, также арестованного по политической статье. Мартыш написал его с блеском, так что его сразу вышвырнули из того перечня избранных... После этого он мог защищать только криминальных преступников. Когда в 1979 году меня обвинили, что я якобы напал на сотрудника милиции и поотрывал на нем пуговицы, Мешко посоветовала мне воспользоваться услугами Мартыша. И он хорошо меня защищал. Он предложил судье закрыть уголовное дело, меня освободить по причине отсутствия состава преступления, вместе с тем подвергнуть наказанию милиционеров, которые фальсифицировали дело. Прокурор просто побагровел от злости! И просил судью прислать в адвокатскую коллегию Дарницкого района Киева заявление "о неполном служебном соответствии" Мартыша.
Никто сейчас не знает, была ли возможность избрать "меньшее зло" у Стуса. Тем не менее, есть свершившийся факт, что предоставленного и поддерживаемого госбезопасностью адвоката звали Виктор Медведчук. На тот момент он уже имел опыт защиты по крайней мере одного политического узника.
В декабре 1979 года Медведчук защищал в суде в Василькове другого члена УХГ. Это уже была четвертая "посадка" поэта Юрия Литвина – раньше он наказывался за "политику" в 1951-1955, 1955-1965 и в 1974-1977 гг. Литвина традиционно для конца 70-х обвинили не в преступлении против советского государства, а в том, что он, якобы, "будучи в нетрезвом состоянии и нарушая общественный порядок оказывал сопротивление работникам милиции с использованием насилия". Снова диссидент бедного мента побил!
Литвин тогда получил 3 года лишения свободы в колонии строгого режима. Из последнего слова, провозглашенного 17 декабря 1979 года:
"...Сфабрикованное против меня дело является не чем иным, как подлой провокацией, авторами которой является КГБ Украины, исполнителями же – Васильковский райотдел милиции, суд и прокуратура г. Василькова. Провокация, содеянная против меня, -- это сознательное преступление, осуществленное органами т.н. советской власти не только против меня как лица, как литератора, как члена Украинской Общественной Группы "Хельсинки", но и против всех тех, кому дороги и близки идеалы демократии, свободы и гуманизма. Прокурор строил свои обвинения не на объективных фактах (которых не было), а на шатком фоне фальсификаций и прямых лжесвидетельств "потерпевших", которые бесстыдно врали на суде под опекой "Влады" и "Закона"...
Пассивность моего адвоката Медведчука в защите обусловлена не его профессиональным профанством, а теми указаниями, которые он получил свыше, и подчиненностью: он не смеет раскрывать механизма содеянной против меня провокации. Адвокатское участие в таких делах сведено на нет – это еще одно свидетельство отсутствия в СССР института адвокатуры при рассмотрении политических дел, где садят людей "инакомыслящих"...
Как суд, так и прокуратура, так и государственная безопасность, так и милиция являются узлами на кнуте, которым лупят, и будут лупить Литвина за его вольнодумство, за его литературное творчество и правозащитную деятельность".
И снова риторический вопрос – мог ли адвокат (кто либо) спасти подзащитных Стуса и Литвина? Нет, так как их судьба решалась не в зале суда. Не в Василькове, и даже не в Киеве. Сохранились архивные документы, которые свидетельствуют: репрессии в отношении членов Московской, Украинской, Литовских, Грузинской и Армянской Хельсинских групп начались после соответствующей санкции ЦК КПСС. Глава КҐБ СССР Юрий Андропов доложил, партия утвердила решение, затем его передали республиканским комитетам госбезопасности и те уже спустили на диссидентов "цепных псов" из 5-го идеологического управления...
Все другие колесики советской тоталитарной системы лишь обеспечивали реализацию московско-цековских решений. Менты и гебисты фальсифицировали дела. Чорновилу и Горбалю не повезло больше всех – им приписали "попытки изнасилования", Ярославу Лесиву – наркотики, Олесю Бердныку – подбросили валюту и порнографию и т.п.. Народные суды штамповали сроки – по максимуму. Адвокаты откровенно "отбывали номер", не забывая, правда, сдирать гонорары с убитых горем семей...
Мы все вышли не из гоголевской, а из брежневской шинели. Кто говорит, что без греха, пусть не врет... Пресса регулярно печатала статьи о "перерожденцах", "литературных власовцах", "агентах ЦРУ", "фашистах в сутанах", "украинских буржуазных националистах". Союз писателей был откровенно погромным учреждением. Инженеры человеческих душ, подкупленные режимом, почти единодушно осуждали "неправильное поведение" Ивана Светличного, Валерия Марченко, Евгения Концевича. Они талантливо прославляли Ленина, выдавались в престижных московских издательствах, ездили за границу, где позорно врали в глаза "прогрессивным" украинцам и избегали встреч и дискуссий с "националистами".
Почему национал-патриоты и нынешние оппозиционеры не могут простить конформизма, приспособленчества и откровенного коллаборационизма только Медведчуку? Вы хотите сказать, что галичанин и бывший член юнацтва ОУН Дмитрий Павлычко не знал, что врет, когда писал бред о бандеровцах...
Почему никто из орденоносных интеллигентов – писателей, музыкантов, ученых – не нашел в себе мужества попросить политического приюта в Канаде или США, и рассказать миру о фальши коммунистической системы, о русификации, о голодоморе? Почему так не сделали мудрые ныне Константин Ситник, Борис Олейник, Владимир Яворивский, Павел Мовчан?
Кто должен был знать истинную цену поэтическому гению Стуса "сын полицая" или руководители Союза писателей? Почему в уже перестроечном 85-м еще живого, но заключенного Стуса выдвинул на Нобелевскую премию по литературе немец Генрих Бьолль, а не украинец Иван Драч? К сожалению, украинское общество еще не созрело, чтобы о таком спрашивать у людей, которые пнуться считать себя элитой.
Так все же, какую роль сыграл Медведчук в жизни Василия Стуса. Единственным объективным источником о их сосуществовании является 58-ме число московского самиздатовского журнала "Хроника текущих событий". Именно там мы и можем прочитать отчет о судебном процессе 29 сентября-2 октября 1980 года, который проходил в зале Киевского горсуда. Председательствовал судья Фещенко, обвинение поддерживал прокурор Аржанов, защищал Виктор Медведчук. Кстати, Стус чудесно понимал, что дело не в конкретном исполнителе, поэтому неоднократно отказывался от услуг адвоката. Вообще!
По данным источника "Хроники...", Медведчук на суде признал, что все "преступления", якобы содеянные его подзащитным, "заслуживают наказания". Но просил учесть, что Стус, работая на производстве, "выполнял норму", а и к тому же имеет ряд хронических заболеваний. Такие аргументы, надо понимать, должны были смягчить жестокость спущенного с Москвы приговора.
На самом деле защищали Василия две смелых женщины – Михайлина Коцюбинская и Светлана Кириченко (жена другого политзаключенного Юрия Бадзя). Михайлина Фоминична, выступая в суде, назвала Стуса "человеком с оголенной совестью, неспособным пройти мимо наименьшей несправедливости", заявила, что "счастлива от того, что судьба свела ее с подсудным". Светлана Кириченко не отвечала на вопрос палачей, так как "не считает процесс законным", а затем заявила, что " будет свидетельствовать на том суде, где Стус будет обвинять, а не сидеть на ряде подсудных", и в знак протеста покинула зал.
Вот как эту деятельную, а не формальную поддержку Василю подает "Хроника...":
СТУС. Известно ли свидетелю, что в Декларации прав человека записано право на свои взгляды?
КОЦЮБИНСКАЯ. Да.
СТУС. Известно ли свидетелю о тайне личной переписки?
КОЦЮБИНСКАЯ. Да.
СТУС. Известно ли свидетелю, что во время предварительного следствия ко мне 8 августа применяли пытки ("физические пытки" – ХТС)? Вот их автор (Стус показал на стоящего в двери зам. начальника следственного изолятора КГБ – ХТС).
КОЦЮБИНСКАЯ. Не известно. Но если так говорит Стус, то это правда.
По словам очевидцев, у Стуса "украли" последнее слово. Спецпублика, которая играла роль "массовки", покорно потянулась к выходу. Василий зычно, как он это умел, завопил: "Палачи! И вы не смоете всей вашей черной кровью поэта праведную кровь!"
Приговор прозвучал будто выстрел: десять лет лишения свободы в лагере особо-строгого режима и пять лет ссылки. Признан "особо опасным рецидивистом". Конець срока заключения – 15 мая 1990 г. На свидании, сразу после суда, сказал жене, что такого срока "не вытянет".
После жестокого, в сущности, смертельного приговора, из горьковськой ссылки на весь мир прозвучал одинокий, но сильный голос академика Андрея Сахарова: "Нечеловечность приговора украинскому поэту Василию Стусу – стыд советской репрессивной системы. Так жизнь человека ломается бесповоротно – это расплата за элементарную порядочность и нонконформизм, за верность своим убеждениям, своему "я"...
Кстати, еще немного информации профессиональным "борцам за моральное здоровье нации". Василий Овсиенко публично упоминал о том, что его следователь Николай Цимох работает в... Администрации Президента Украины, а другой – Анатолий Чайковский возглавляет Житомирское СБУ. Ноль реакции. Владимир Малинкович не раз писал о негативной роли, которую играл бывший следователь КГБ и нынешний секретарь СНБОУ Владимир Радченко в истязаниях его жены. Никакой реакции, никого это не волнует. Прокурор Виталий Бойко, который засадил за решетку писателя-фронтовика Николая Руденко и Алексея Тихого, много лет проработал председателем Верховного суда и теперь роскошествует на эксклюзивную государственную пенсию. Снова никакой реакции. Евгений Марчук так и не рассказал о том, что же он столько лет делал в идеологическом управлении Комитета госбезопасности УССР. Кому это интересно?!
Другие статьи Вахтанга Кипиани о поэте и правозащитнике:
"Тени забытых предков. Тридцать лет спустя"
Свидетель ухода. Леонид Бородин в последних днях Василия Стуса
"Рождая, нас не спрашивают. А жаль..."
"Василий Стус. Миф текста и реальность имени"
