Почему я – кырымлы. И вы тоже

– Вы обе такие черноглазенькие, в кого?

– Это потому что мы из Крыма... Мы – крымские татары, – отвечает моя дочь таксисту и внимательно смотрит на меня. – Обычно моя мама говорит: "Я – крымская татарка по выбору и политической позиции".

Слушаю дочь и чувствую, как у меня по щекам текут слезы. Крупными каплями они падают в мой записной блокнот. Он как раз лежит у меня на коленях.

В расписании на неделю дата 27 октября обведена красной ручкой. Это день, когда лидеры крымскотатарского народа Ахтем Чийгоз и Ильми Умеров прилетели в Киев из Анкары. Кто знает, что происходит сейчас в Крыму с крымскими татарами, те понимают, какое это чудо.

Я хочу рассказать, как, рожденная в Крыму, дочь русского и украинки, стала крымской татаркой.

То, что я – "кырымлы", осознала не сразу.

В марте 2014-го, когда крымские татары вышли под стены Верховного Совета Крыма, чтобы защитить территориальную целостность Украины, я плохо понимала всю опасность положения.

Как и многие, видела огромное количество людей с украинскими и крымскотатарскими флагами под зданием парламента, а также сторонников "Русского Крыма" с российскими флагами. Наблюдая этот митинг только по телевизору, я точно знала, под какими флагами мое место.

В марте 2014-го, когда "зеленые человечки" стали блокировать украинские военные базы, я знала: крымские татары оказались той самоорганизующейся силой, которая системно помогала нашим военным – продуктами, деньгами на топливо, микроавтобусами, чтобы вывезти семьи.

За их проукраинскую позицию "русскомирные" граждане жестко мстили. Решат Аметов – первая, но далеко не последняя жертва. Сейчас, по данным "Крым SOS", больше 16 человек числятся без вести пропавшими.

Я выросла в небольшом поселке в Крыму на берегу Черного моря, в окружении гор, рек, скал с крымскотатарскими названиями, со сборником крымскотатарских легенд на книжной полке. Впервые о крымских татарах узнала в младшей школе, на экскурсии в доме-музее Чехова.

У него сохранились вещи из "крымскотатарского быта", фотографии писателя с его соседями-татарами. Он был дружен с крымскими татарами. И даже одному из своих друзей Чехов писал в шутку:

"Я перешел в магометанскую веру и уже приписан к обществу татар деревни Алупки близ Ялты… Осман Чехов".

Но загадкой детства было – куда делись эти люди? Где их потомки? Почему они тут больше не живут?

В девяностые, когда крымские татары наконец возвращались в Крым, я очень хорошо запомнила, как у нас в поселке перекрывали трассу и не пускали их машины. Они селились вдоль трассы. Строили дома из ракушняка.

"О, посмотрите, татарские самозахваты", – презрительно говорили взрослые.

Мы не раз слышали, что крымские татары тренируют своих бойцов где-то в районе Ай-Петри. За годы жизни в Крыму я так и не имела возможности ни познакомиться, ни подружиться с кем-то из крымских татар.

Они были для нас чужими.

Летом 2014-го я, наконец, познакомилась с крымскими татарами из батальона "Крым", которые участвовали в операции по взятию Саур-Могилы.

Это были немногословные мужчины с печальными глазами и большими натруженными руками. Когда попыталась заикнуться об их боевой подготовке еще в Крыму (на том самом Ай-Петри), они только печально улыбались.

Никаких спецбойцов в их рядах, конечно, не было. Как и не было той самой "боевой подготовки" на плато Ай-Петри. Все это оказалось вымыслом, страшилкой, забытой советским режимом в сознании граждан. 

Украинскими добровольцами в 2014-м стали крымские татары самых разных профессий: простые строители с серыми мозолистыми руками, и врачи, и предприниматели.

Я слушала их рассказы о том, как они детьми возвращались в Крым, как жили этой идеей их бабушки и дедушки, как восстанавливали свои поселки. Когда слушала об этом параллельном мире, у меня горели щеки и кончики ушей: было стыдно, что я ничего об этом не знала раньше.

В мае 2015-го меня задержали в Москве на акции возле "Матросской тишины", организованной в поддержку украинской заключенной Надежды Савченко. Из полицейского участка меня забирал коллега, и первыми его словами были: "Если тебе страшно, Айдер Муждабаев сказал, чтоб ты срочно ехала к нему".

Крымский татарин Муждабаев в тот момент работал заместителем главного редактора "Московского комсомольца". Он был одним из немногих российских журналистов, кто публично не признавал аннексию украинского полуострова и называл ситуацию на Донбассе российским вторжением.

Мы познакомились на следующий день после акции в поддержку Савченко, во дворике возле офиса партии "Парнас" в день презентации доклада "Путин. Война". Айдер Муждабаев был автором главы о захвате Крыма "вежливыми людьми".

Я узнала его сразу. Большие печальные глаза. И синяя футболка с крымскотатарской тамгой в районе сердца. Он говорил, глядя прямо в глаза коллегам:

"Режим Путина совершил преступление против Украины. И вы, и ваши дети будут нести ответственность за это. Санкции будут продолжаться до тех пор, пока РФ не уберется с Донбасса и Крыма".

В мае 2015-го я поехала в Крым. Там уже шли во всю обыски и аресты крымских татар. На полуостров не пустили Мустафу Джемилева и Рефата Чубарова, а Ахтема Чийгоза посадили в СИЗО за "организацию беспорядков 26 февраля".

В Симферополе меня встретил Ильми Умеров. Он много лет возглавлял Бахчисарайский район до того, как его оккупировали российские войска.

Мы пили кофе в крымскотатарском ресторане, и говорили о том, как ФСБ пытается ломать крымских татар через колено.

Все это время, пока мы общались, к нам подходили посетители – не только крымские татары, но и русские, и украинцы. Я помню, как удивленно сказала: "Ильми-ага, у вас столько почитателей!"

"Знаешь, что самое обидное? Что мы только стали выходить из этого крымскотатарского гетто, только стали налаживать отношения, и опять на нас навешивают ярлыки "террористы", "экстремисты" и опять загоняют в гетто", – спокойно говорил Ильми Умеров.

А потом рассказал, как он, 30-летний врач, в конце восьмидесятых впервые приехал в Бахчисарайский район, откуда депортировали его родителей. Его приняли на работу в больницу. Но потом, когда узнали, что он – крымский татарин, – уволили со словами: "Вы же татарин! Вы же – экстремист!"

Ильми Умеров не только не озлобился. Он простил этих людей, простил власть, которая покалечила судьбы целого народа. Он был счастлив, что можно, наконец, просто жить на своей земле.

Спустя годы он стал одним из самых авторитетных людей не только в Бахчисарайском районе, но во всем Крыму.

Летом 2015-го в Киев переехал крымскотатарский телеканал АTR. Телеканал активно освещал события Майдана, аннексию Крыма и, конечно, имел проукраинскую позицию.

"Убить" крымскотатарский медиахолдинг (помимо ATR, детский канал Lаle, и несколько радиостанций) было несложно –достаточно отказать в лицензии на вещание.

Коммерческого смысла в том, чтобы перевозить канал "на материк", у Ленура Ислямова не было. Но не организовать вещание для 300-тысячного крымскотатарского народа он не мог.

Я помню наше первое интервью с Ленуром Ислямовым.

Он чеканил слова и был очень жесток в оценках политической ситуации в Украине.

"Самым большим разочарованием для меня в Киеве стало то, что я думал, что украинцев, которые хотят реформ и построить страну, гораздо больше. А ведь мы вернемся на родину только, если построим новое государство", – говорил он в сердцах.

Его "Джаст-банк" в РФ уже тогда начали банкротить, как и компанию-автодилера. Остановило ли это Ислямова? Нет.

В сентябре 2015-го он стал одним из лидеров "Гражданской блокады" Крыма, целью которой было прекратить торговые отношения с полуостровом и "удорожить" Крым для оккупантов.

Родители Ленура Ислямова остались на полуострове и живут там до сих пор. Я спрашивала у него много раз: "Почему вы не боитесь?".

"Боимся, но нет другого выхода. Кто-то должен оставаться в Крыму, чтобы нам было куда возвращаться", – пояснял он.

На админгранице, рядом с Чонгаром, стоит добровольческий батальон имени Номана Челебиджихана. В этом батальоне – стоматологи, учителя истории, крымскотатарского и английского, экономисты и юристы.

Крымскотатарские мальчишки-студенты, которые должны были бы учиться, своим присутствием на Чонгаре пытаются укрепить нашу южную границу.

В феврале 2016-го русские пограничники выдали мне запрет на въезд в РФ и Крым, а потом еще несколько часов допытывали. Я не помню, как вышла оттуда.

Моего отца, к которому ехала в больницу, как раз только перевели в палату. И он слабым голосом: "Как запретили въезд? За что?". До сих пор слышу этот голос.

Я стояла на той дурацкой опереточной границе и ничего не видела из-за слез и ветра. Думаю, так и стояла бы там в оцепенении еще пару часов, если бы за мной не приехали ребята из батальона Номана Челебиджихана.

Они молча усадили за стол, напоили чаем, накормили пловом. А потом оставили вдвоем с пожилым крымским татарином, и он слушал мои причитания, и плакал со мной.

Пока тебя вот так не пустят домой, ты никогда не поймешь, насколько это больно.

В прошлом году я встречалась с семьями крымским татар и расспрашивала их о депортации. В итоге получился материал "Три поколения боли". Я хотела понять феномен Мустафы Джемилева. Ведь ему был всего год, когда их семью депортировали из Крыма.

В общей сложности он провел 17 лет в тюрьмах. Только за то, что говорил о депортации и настаивал на возвращении крымских татар на Родину.

Почти 50 лет борьбы. И вот они, наконец, вернулись. Спустя 29 лет после возвращения "остатки советской империи" снова вынуждают крымских татар покинуть свои дома.

В аэропорту я была среди тех, кто встречал Ильми Умерова и Ахтема Чийгоза. Мне было важно обнять Ильми-ага, с которым виделась последний раз в Крыму.

Помню его живым и здоровым человеком. Эти два года я с болью наблюдала, как под прессингом окружающей обстановки его здоровье ухудшается. А он все так же стоит на своем и не признает аннексию Крыма.

В пятницу Ильми-ага взял меня за руку и глядя в глаза сказал: "Знаешь, я не уверен, что это хорошо, что меня выпустили. Я мог бы еще два года продержаться, надо бы других наших ребят выпустить".

За эти годы крымские татары научили меня: лидер – это не статус. Это объем ответственности, которую ты способен нести.

Лидер – это тот, кто не сломается и не сдаст интересы народа, даже если придется поступиться собственным комфортом. Или даже жизнью.

Я знаю, что кырымлы обязательно вернутся к себе на Родину.

Как сказала известная крымскотатарская журналистка Лилия Бурджурова, "Наш народ пережил Сталина. Неужели не переживет нынешние проблемы? Переживет. И выживет. И будет дальше строить свой дом на своей земле.

Да, мы сегодня прекращаем свое вещание, но мы знаем, что вернемся. Мы всегда возвращаемся".

***

Что мы можем сделать, чтобы ускорить этот процесс?

Мы, украинское общество, должны признать право крымских татар как коренного народа на Крымскотатарскую автономию в составе Украины. Эта поправка должна быть внесена в Конституцию.

Она дает больше прав и возможностей для защиты коренного народа на международном уровне.

Она навсегда и безоговорочно привязывает Крым к Украине: никаких "международных референдумов" ни под каким "протекторатом" на земле коренного народа Украины не проведешь. Точка.

Этот статус показывает миру и нам самим, что мы, украинцы, готовы признать и разделить боль крымскотатарского народа, у которого отобрали родину.

Потому что мы сами – такие же "кырымлы". Которых соседи все время пытаются, если не выдворить, так подавить, оставить колонией.

Анастасия Рингис, журналист, УП