Кто защищает сектор М

В обед позвонил знакомый бизнесмен и спросил, не хочу ли поехать с ним в зону АТО. Ложка шмякнулась в тарелку, и жирная капля попала на любимую бирюзовую рубашку. Ответ был очевиден.

"Поедем в Волноваху через Мариуполь. По дороге подберем охрану. В Волновахе я буду пару часов занят, а ты сможешь в это время встретиться с мэром и посмотреть наш городок", – огласил мой попутчик план на ближайшие полтора дня. Формат поездки – "туда-обратно".

Когда к моему дому подъехала машина знакомого Олега, я почувствовала себя девочкой-скаутом, отправляющейся в свой первый поход.

Это было начало сентября. Тогда как раз ожидали наступления на Мариуполь. Говорили о том, что Путин намерен "рубить" проход в Крым. И это должно случиться со дня на день. Мариуполь дружно окапывался и формировал добровольческий батальон.

Дорога из Донецка на Мариуполь как раз проходит через Волноваху.

Риск попасть на линию огня был очевиден. Но Олег был спокоен. "Думаю, проскочим", – заявил он, услышав мои опасения.

От моего дома до границы, где начинается зона АТО, всего 8 часов пути. Все это время мы болтали, смеялись, обсуждали ленту новостей в Фейсбуке. Так, как будто бы никакой войны и не было.

В пути Олег рассказал, как построил свою компанию, в которой сейчас работает полтысячи сотрудников. Он начинал бизнес в середине 90-х с одной грузовой машины, а сейчас у него больше сотни фур, стоимость каждой – более 140 тысяч евро.

"Проблема нанять нормального водителя, – сокрушался он. – Они нормальные, пока кто-то один не начинает воровать. За ним подтягиваются остальные. И это становится нормой. Мне надо каждый раз думать, как построить систему так, чтобы лишить их этой возможности".

Зарплата дальнобойщиков в компании Олега достигала 10-14 тысяч гривен. И, тем не менее, многие готовы были рисковать работой ради килограммов зерна или литров топлива, которые им удавалось украсть.

Когда на трассе мы встречали колонны оранжевых фур, он по-детски радовался: "Вон, смотри, мои поехали".

В начале лета Олег с женой и четырьмя сыновьями переехал в Киев. Решение обезопасить семью созрело после того, как одного бизнесмена из Волновахи, у которого было всего-то три магазина, выкрали ради выкупа. Теперь Олег руководит компанией из Киева. Но каждые две недели ездит в Волноваху на совещания.

Когда я об этом узнала, попросилась с ним. В первые несколько поездок, после того, как он перебрался в Киев, он ездил в сопровождении телохранителей – а потом познакомился с "Азовом". Теперь его сопровождают бойцы батальона.

По дороге мой попутчик много рассказывал про "Азов". В прошлый раз одним из его сопровождающих был боец с позывным Сатана. "Суровый малый", с бородой как у чеченца, в мирной жизни оказался архитектором, который ночами работал над проектами.

"Меня больше всего расстраивает что там, на передовой, генофонд нации. Дать бы вырасти этим парням – они бы и в бизнесе, и в политике реализовались. И у нас через 10-20 лет было бы совсем другое общество", – эту мысль Олег повторял всю дорогу.

К четырем утра добрались до Бердянска. В местной гостинице нам с трудом нашли два номера для некурящих. Окна выходили на порт. Южный теплый ветер врывался в комнату, а каждый порыв отдавался многомерным эхом в вентиляционной шахте.

"Ветер перемен веет над моим континентом…" – я безуспешно пыталась вспомнить имя автора этой фразы. В эту ночь мне было как никогда спокойно.

Уже в 8 утра, наскоро выпив кофе, отправились за Евгением, бойцом "Азова". Пейзаж за окном напоминал степной Крым. Мы подъехали к трехэтажному дому, который, судя по всему, обычно сдавался курортникам. Из дома вышел Евгений. Он был похож на Люка из "Звёздных войн", только с бородой. "Там–там-там-там та да дам", - в голове играл имперский марш из "Звездных воин". 

Евгений был камуфляже, на плече автомат. Следом за ним вышла взволнованная женщина в халате. Она смотрела ему в лицо, очень старалась улыбнуться.

Пока мы ехали в Урзуф, чтобы подобрать еще двоих бойцов, Евгений – 24-летний менеджер по продаже топливных котлов – рассказал и про то, как участвовал в революции, и про то, как ушел добровольцем.

Бронежилет и другую амуницию ему купил собственник компании, в которой он работал. Женя до сих пор числился в штате фирмы и планирует вернуться в компанию после войны.

Мы въехали в Урзуф и попали в типичное курортно-приморское утро – с толпами людей с матрасами, детьми, торговцами с лотками фруктов, прохожими, которые чешут через дорогу, не обращая внимания на светофор, так, словно автомобиль еще и не изобрели.

Свернув с главной дороги, прибыли на территорию бывшей дачи Януковича, где дислоцируется "Азов". Это место напомнило "Артек" – санаторные корпуса, лавочки, бельевые веревки с полотенцами, молодые ребята в трениках и шлепках.

Пока мы с Олегом осматривались, из-за угла появился строгий бородач под два метра ростом и наорал на нас, что, мол, чужие здесь делают? Бородач на фоне других выглядел даже не как вожатый, а как директор этого самого детского лагеря. Он оказался то ли правой, то ли левой рукой комбата батальона Андрея Билецкого. В общем, – орал на законных основаниях.

Олег быстро нашелся и сообщил, что приехал к Боцману, командиру разведгруппы. После недолгих объяснений нам в сопровождение выделили еще двух бойцов.

Наконец, все уселись в машину и выехали на трассу. У Олега постоянно звонил телефон – кто-то сообщал, что, скорее всего, Волноваху возьмут к вечеру и нужно поспешить, следующий собеседник, наоборот, – опровергал эту информацию.

По трассе нам навстречу ехали колонны БТРов. Как раз с той стороны, откуда предположительно может начаться прорыв российских войск.

Проехали несколько блокпостов. Подъезд к ним был выложен гигантскими бетонными тетраподами, какими в Крыму защищают береговую линию от штормов. Здесь эти ограждения, кажется, только для того, что дополнять сюрреалистическую картинку.

В какой-то момент, как по команде, ребята направили дула автоматов в открытые окна: "Это зеленка. Оттуда могут стрелять". Я вжалась в сидение. И, кажется, впервые поняла, что все это по-настоящему.

Ребята, между которыми я сидела на заднем сидении, оказались белорусами – высокий Артем и крепкий коренастый Илья. Обоим по 19. Учились вместе в лицее в Минске. Футбольные фанаты, активные участники оппозиционных митингов. В Белоруссии им тесно. Ведь Бацька – Баобаб, его невозможно выкорчевать.

Они следили за Майданом с надеждой и восхищением. В Киев приехали в конце февраля, уже после расстрела Майдана, о чем не переставали сокрушаться. Так получилось, что на Майдане сошлись с киевскими ультрас.

В начале мая из футбольных фанатов, активистов Автомайдана, "Патриота Украины" и радикалов Социал-Национальной Ассамблеи сформировали батальон "Азов". Так белорусы и оказались там.

Я пыталась выспросить – все ли в батальоне такие молодые. Они делали вид, что не понимают, о чем я.

Пока один из них неохотно отвечал на мои вопросы, мы тем временем подъехали к Широкино. На тот момент это была передовая мариупольской обороны.

Оказалось, Олег подружился с Боцманом, командиром штурмовой группы, и заехал просто поздороваться. Боцман – белобрысый, симпатичный, коренастый, с шикарной улыбкой.  Когда он начал улыбаться, я опять забыла про войну и попала в кино.

Боцману около 40. Это его 4-й конфликт. Он тоже оказался белорусом с видом на жительство в Эквадоре и, как он уточнил, украинским паспортом в кармане. Боцман сразу предупредил – времени мало, через полчаса начнется обстрел и надо скорее прощаться.

Эту точку "Азов" удерживал вместе с николаевскими пограничниками. Их задача – не пустить российские танки в Мариуполь. Но даже мне было понятно, что задача эта непосильная.

Во-первых, граница слишком длинная и неохраняемая. Во-вторых, все, что у них было – это несколько военных джипов, автоматы. В конце августа батальону "Азов" выделили два БТРа. Но оказалось, что боевые они только на бумаге, а на деле – металлолом.

Боцман не говорит – он чеканит фразы. Только главное и по делу. Так я узнала, что из Мариуполя начали отводить войска больше месяца назад. В городе нет ни одного танка. Оборона единственного уцелевшего промышленного города Донбасса, о крепости и надежности которой нам то и дело сообщают по телевизору, на деле – "мыльный пузырь".

Удерживать ситуацию в Мариуполе без техники тяжело. Приходится заниматься военно-патриотической самодеятельностью. Так, 24 августа группе Боцмана пришлось минировать поля под Новоазовском, чтобы не прошли русские танки.

"Большего бардака, чем здесь, я не видел нигде", – ругался Боцман. Под конец и без того недолгий разговор он начинал комкать. Зрачки у него стали сужаться, как у животного перед нападением. Как будто прислушивался к пространству. Замирал на секунды, а затем начинал говорить с еще большей скоростью. В какой-то момент мы просто перестали для него существовать.

В воздухе чувствовалось такое напряжение, что у меня начала кружится голова, а к горлу подкатывала тошнота.

В Волноваху мы не ехали – летели. Примерно через час доехали до офиса Олега. Его компания располагается на въезде в город. Офис похож на любой стандартный киевский. Но в местных реалиях он казался нереально роскошным. Олег ушел на совещание. Я же с его помощником отправилась к мэру Волновахи.

Мы въехали в город по центральной дороге, вдоль которой деревья были выкрашены в жёлто-голубую краску. И без того разбитую центральную дорогу за последние недели окончательно добили колонны военной техники.

Мой попутчик Александр рассказывал, как на днях тут шла колонна сил АТО, он насчитал не менее 80 единиц техники. Со стороны поселка Новотроицк ежедневно идут обстрелы "Градами". Раньше, говорит он, в Волноваху ехали как в безопасную зону беженцы из Тореза, Марьяновки, Снежного. Сегодня – уже выезжают из Волновахи.

На днях закрылся единственный магазин сети АТБ. Из города уже выехали все проукраинские активисты.

Все это Александр говорил таким будничным голосом, что становилось жутко.

У мэра города Сергея Демченко, с которым мы встретились в городской администрации, глаза оказались печальными, как у бассет-хаунда. Улыбка в его присутствии казалась неуместной.

Он увидел во мне единственную возможность донести бедственное положение города до Киева. Поэтому подробно рассказывает о проблемах: о том, что нет бомбоубежищ, что 3 месяца воду приходится завозить цистернами, и что она не соответствует ГОСТам, и что через месяц – наш разговор состоялся в начале сентября – непонятно, как начинать отопительный сезон, когда в системе нет воды, а, следовательно, нельзя разжечь котельные. Ну и бюджет на исходе – скоро не будет возможности платить зарплату.

Рефреном он повторял: "Дайте мира, нам все равно, при какой власти".

Я смотрела в его печальные глаза и понимала, что иногда этот взрослый и солидный мужчина плачет. И, возможно, он сделает это прямо сейчас, когда за мной закроется дверь.

Он, как никто, понимает: жизнь его города и всего района – теперь другая. Не мирная, не благополучная. И это надолго. Возможно, навсегда.

По пыльной улице сквозь неприветливые городские пейзажи мы приехали в госпиталь. Главврач госпиталя – улыбчивый мужчина. Он заметно волнуется. Наш разговор начинается с шуток. Но уже через минуту он серьезно рассказывает, как во время боев каждые 10 минут привозят раненных. Как каждый день увольняются сотрудники – медики, фельдшеры, сестры, не выдерживая психологического напряжения.

"Знаете, как к нам после Иловайска на протяжении недели ехали раненные: солдаты с 2-3 дневными ранениями на БТРах, внутри БТРов, без карт, без помощи. Внутри все переворачивается, когда их видишь", – говорит он. Он просит выключить диктофон и начинает рассказывать о таких ужасах войны, что мне хочется рвать на себе волосы.

Доктор описывает войну ранами, литрами крови, километрами бинтов. Его хроника войны: легкие раны, пулевые ранения, выбитые глаза, тела, растерзанные "Градами", раны, не совместимые с жизнью, операции по 20 часов...

Я прошу показать мне бойцов, но, к счастью, оказывается, что их вывезли в больницы Харькова и Днепропетровска. Их везут до Изюма, а оттуда на "вертушках" в лучшие госпитали. Лечить в Волновахе их просто некому и нечем. Волонтерские лекарства сюда не доезжают.

В офис я возвращаюсь в таком состоянии, словно меня порезали на конфетти, а потом заново склеили. У главы компании все еще идет совещание. Под кабинетом сидит наша охрана. Уткнувшись в смартфоны, ребята читают новости.

В Широкино уже разбомбили базу, на которой мы встречались с Боцманом. Его группа подбила российский БТР, один раненый, позиция сдана. Больше базы в Широкино нет.

Белорусы не выбирают слов – злятся, что им пришлось нас сопровождать, а не быть там. Они это говорят так, что я начинаю влюбляться в их смелость, в отчаянность, в злость.

У обоих светлые и детские лица – но они с таким мужским стержнем. Я молчу и наслаждаюсь. Они точно знают, чего хотят. Они будут здесь до конца, каким бы он ни был лично для них.

На обратном пути мы заезжаем в гости к Олегу. Его дом, как и офис, не вписывается в окружающую действительность. Пока владелец собирает вещи, мы гуляем по яблоневому саду. Белорусы резвятся как дети. Боже, как же мне хочется, чтобы с ними было все хорошо!..

"Сектор М", так называют Мариуполь военные, перестал быть для меня точкой на карте, как и Волноваха, в которой люди живут без воды.

Я внимательно прислушиваюсь к новостям оттуда. Я знаю, что от Волновахи до Мариуполя полтора часа ходу. До города, который защищают бетонные тетраподы и мальчики из "Азова".

Анастасия Рингис, для УП