"Могилизация" VS "Бусификация"

Ровно два года назад, 21 сентября 2022-го, в России была объявлена мобилизация. Первая мобилизация со времен Второй мировой войны. Мобилизация, которую Кремль оттягивал до последнего и без которой все-таки не смог обойтись.

Российскую речь тут же обогатил звучный неологизм – "могилизация". Вражеское государство было охвачено паникой. Сотни тысяч россиян поспешили выехать за границу. Бесчисленные скандалы вспыхивали по всей Российской Федерации: от Дагестана, где местные жители перекрыли федеральную трассу в знак протеста против мобилизации односельчан; до Усть-Илимска, где 25-летний парень открыл стрельбу в военкомате и ранил начальника призывной комиссии из обреза.

Довольно точную картину "могилизационных" мероприятий в РФ нарисовал советник Банковой Михаил Подоляк: "Мобілізація по-російськи: 1. Кілометрові черги на виїзд. 2. Людей забирають з дому. 3. Протести у нацреспубліках. 4. Стрілянина у військкоматах. 5. Тисячі скарг на незаконний призов, відсутність екіпірування/підготовки".

Тогда, в сентябре 2022 года, мы могли от всей души потешаться над российской "могилизацией". Потому что в тот период лицом ВСУ были высокомотивированные добровольцы. Граждане, вставшие на защиту своей Родины по зову сердца. Люди, которых не приходилось силой загонять в армию.

Но, к сожалению, по прошествии двух лет вспоминать вражескую мобилизацию с прежним злорадством уже не получается: слишком много проблем успела породить наша собственная мобилизация.

За эти два года в Украине родился свой ироничный неологизм – "бусификация". Вместо километровых очередей на выезд мы получили многочисленные случаи нелегального бегства за границу. Наших военнообязанных нередко забирают в армию прямо с улиц.

Зафиксированы и протесты обывателей на местах, и прецеденты вооруженных нападений на работников ТЦК. И жалоб на незаконную мобилизацию у нас тоже хватает.

Ну а тому же Михаилу Подоляку приходится объяснять мобилизационные эксцессы в Украине человеческим фактором: "Це рішення людини, яка займається цією роботою і може використовувати ті інструменти, які здаються їй нормальними". Правда, позапрошлой осенью нечто подобное можно было сказать и о вражеских военкомах – они тоже использовали инструменты, которые казались им нормальными…

Конечно, неприятно сознавать, что украинская мобилизация не стала эталоном цивилизованности на российском фоне: хотя именно Украина воюет за правое дело. Вероятно, похожие чувства испытывал антифашист Джордж Оруэлл в республиканской Испании: "Мы защищаем демократию от фашизма, мы на справедливой войне, а нам приводится терпеть такое скотство и унижение, словно мы в тюрьме".

Еще неприятнее видеть определенное сходство между нами и нашим злейшим врагом – хотя для такого сходства имеются объективные предпосылки. Сколько бы мы ни рассуждали о генетическом российском рабстве и о врожденном украинском свободолюбии; но и современная Россия, и нынешняя Украина вышли из одной советской колыбели.

Россия гордится своим советским происхождением и старается подражать покойному СССР. Украина стыдится бесславного советского прошлого и пытается начать новую жизнь. Однако в некоторых ситуациях общий генезис все-таки дает о себе знать. И необходимость массовой недобровольной мобилизации стала именно таким случаем.  

Правовой нигилизм; произвол государственной машины в отношении собственных граждан; стремление выполнить план любыми средствами – эти советские приметы в той или иной мере сопровождают мобилизацию и в РФ, и у нас. А ценностные отличия между двумя странами частично размываются.

Тридцатилетний опыт конкурентной демократии не спас Украину от случаев незаконной "бусификации". Но и два десятилетия авторитаризма не слишком облегчили проведение "могилизации" в России: среди послушных путинских подданных она оказалась крайне непопулярной.

Фактически разницу между мобилизацией по-российски и мобилизацией по-украински обусловили не столько ценностные, сколько демографические и экономические факторы.

Во-первых, мобилизационный ресурс РФ существенно больше. Именно это позволило российскому режиму провести мобилизацию с открытыми границами. Логику Кремля было нетрудно понять: лучше беспрепятственно выпустить недовольных граждан из страны, нежели накапливать их внутри России и создавать потенциальный источник проблем.

Киев не пошел тем же путем из опасений, что в случае выезда всех немотивированных граждан наш мобилизационный ресурс сократится слишком сильно.

Впрочем, наиболее недовольные мужчины призывного возраста все равно покинули страну в 2022–2023 годах, когда нелегальный выезд из Украины оставался сравнительно доступной опцией.

Во-вторых, у РФ больше финансовых ресурсов. Поэтому, спешно заткнув дыры на фронте, Кремль предпочел притормозить непопулярную "могилизацию" и сосредоточился на покупке новых солдат. Преимущества такого подхода очевидны; и дело не только в том, что, в отличие от "чмобиков", контрактники воюют добровольно.

Не менее важно то, что среднестатистического российского "чмобика" все-таки ждут дома – и когда он погибает на чужой земле, это негативно отражается на настроениях в российском тылу. А от вражеского контрактника дома ждут денег, в том числе заработанных ценой его жизни. И сколько бы контрактников ни погибло в ходе мясных штурмов на Донбассе, это не сильно стимулирует антивоенные настроения в России.

Но загвоздка в том, что даже в убогой российской провинции нет бесконечного количества желающих продать себя на пушечное мясо. С мая 2024-го в РФ наблюдается показательная тенденция: единовременные выплаты контрактникам в российских регионах приходится резко повышать. Кое-где они выросли сразу в 2–2,5 раза, а в Карачаево-Черкесии – аж в 13 раз. И причина такой щедрости очевидна: находить новых добровольных наемников становится все труднее.

Этот метод пополнения российской армии постепенно заходит в тупик – и, вероятно, уже не удовлетворяет потребности агрессора в живой силе.

А, значит, вскоре российский режим окажется перед выбором: либо отказаться от активных наступательных операций в Украине, либо приступить к новой "могилизации".

Но если Кремль все-таки решится на "могилизацию 2.0", то она окажется еще жестче и непопулярнее, чем предыдущая (например, военнообязанных россиян вряд ли продолжат выпускать из страны). Она создаст серьезные риски для внутрироссийской стабильности – и Украина охотно этим воспользуется.

Если сейчас российские спецслужбы пытаются сорвать мобилизацию в нашей стране, то в случае "могилизации 2.0" аналогичный козырь появится у отечественных спецслужб. Если сейчас вражеская пропаганда смакует примеры жесткой мобилизации в Украине, то в случае "могилизации 2.0" многочисленными видео из РФ будут оперировать наши собственные пропагандисты.

И если сейчас сообщения о нарушениях законности в наших ТЦК пробуют объявлять "российскими ИПСО", то в случае "могилизации 2.0" врать про "украинские ИПСО" придется уже россиянам.

А для украинского общества "могилизация 2.0" стала бы своеобразной моральной сатисфакцией за отечественную "бусификацию". Подтверждением того, что в деспотичной России дела обстоят еще хуже, чем у нас. И даже если украинская мобилизация далека от идеала, то вражеское население страдает от беззаконий и произвола еще больше.

Михаил Дубинянский