На пределе возможностей

Человек в обязательном порядке попытается увидеть ясность в размытости, наделить несущественное сущностным, натянуть экзистенциальность на повседневность и ошибиться, решая сложное простым.

Впрочем, в обстоятельствах войны и порождённом ею хаосе приобретение подобных точек твёрдости – условие безусловной необходимости.

Для религиозного типа сознания происходящее предстанет борьбой добра со злом, где неизменно общим остаётся тревожный интерес к кругам дантовского Ада и холодное равнодушие к описанию Рая.

Последователи хантингтоновской традиции расскажут о конфликте западной и православной цивилизаций, о противостоянии суши и моря. Только в реальном мире московский патриарх будет благословлять убийство православных, а католический понтифик – топорно, но упрямо призывать к примирению.

С "цивилизацией суши" тоже не всё гладко. Непонятен геополитический план в условиях потепления и появления, допустим, у России тысяч арктических километров свободной ото льда океанической береговой линии.

Сторонники киссинджеровской школы реализма укажут на интересы и ресурсы, природу и географию, где Бог – ничто, ценности – ничто, а земля, нефть etc – нечто. Впрочем, и при этих условиях остаётся проблема пояснительной неполноты. Мотивация борьбы за стоимость бака бензина явно проигрывает в столкновении с возможностью "лицезреть Аллаха".

Ряд подобных и прочих интерпретаций можно продолжить, и каждая из них будет иметь родовые изъяны практической неподтверждённости. И поэтому трудно не поддаться желанию поиска формулы универсального, выбрав в качестве опоры некую константу определённости. А немногое, о чём можно говорить с толикой уверенности, – так это о постоянстве перемен и повышении сложности. О рисках достижения предела приспособляемости и в итоге – о прогрессе как источнике глобального кризиса.

Россия – агрессивный ответ неконкурентоспособности

Не поэтому ли в момент маршевого постиндустриального перехода и цифровой трансформации, дискуссий об особенностях конца постмодерна и начала метамодерна Россия ответила современности колоннами ржавой бронетехники и заключёнными в штурмовых отрядах? Когда университетские сообщества обсуждают проблему представленности аватаров в метавселенной, российские селебрити предлагают "рожать в поле, не отходя от бороны".

Создаётся ощущение, что Россия в цикличности своих цивилизационных потуг подошла к границе собственных адаптационных возможностей. Оказываются более не действенными работавшие столетиями мобилизационные практики, исчерпан лимит попыток модернизации. Эскалация становится агрессивным ответом неконкурентоспособности, а насилие – главным аргументом политики.

На этом фоне Китай смотрится страной с вполне сформированным, хотя и специфическим проектом будущего – "нормальной" цифровой диктатурой "всеобщего блага", в котором интересы Пекина и Москвы расходятся. Зачем миллионам китайских электромобилей российская нефть, а тысячам ветряков – газ "Силы Сибири"? Ориентация Поднебесной на современную стратегию "зелёного перехода" конфликтна интересам Москвы с её реликтовой экономикой ископаемого топлива.

Кризис идей прогресса

Но сложность ситуации не ограничивается проблемой России – она лишь первое лопнувшее от перенапряжения звено. К границе возможностей принятия изменений подошла значительная часть человечества. У многих сложилось ощущение предела способности, желания дальнейшего ускорения и связанных с ним сложностей. Стоит ли бежать дальше? В этом движении сопротивления переменам Россия путинской сборки становится "публичным" лицом и драйвером процесса.

И речь не о линейном разделении на некое выдуманное Кремлём "глобальное большинство" и "коллективный Запад". И не о противостоянии сторонников "прогресса" в лице первого мира и адептов "традиционализма" – в лице второго и третьего. Комьюнити "напуганных и агрессивных" глобализировано и интернационализировано.

"Прогрессисты" и "традиционалисты" перемешались в гремучей разнокультурной смеси. Жители швейцарского кантона в своём неприятии трансгендерных новаций могут солидаризироваться с обитателями бразильских фавел. А выходцев из Силиконовой долины и бомбейских трущоб может объединять вера в спасительную способность новых технологий покончить со старостью или бедностью. К слову, симпатии Трампа к Путину, как и наблюдаемый в Европе выборный "триумф" ультраправых, уходят корнями в эту "песочницу".

Популярность в мире путинизма в его охранительном архаизме – в большей степени реакция на испуг от скорости, чем принятие ценностей. И дело не столько в тяге к "сильной руке", сколько в страхе перед неопределённостью будущего.

Трудно быть осознанным и психологически устойчивым, потребляя в день информации больше, чем другие поколения за всю жизнь. Люди, дезориентированные быстротой коммуникации, ищут спасения в мифологизированных "старых и добрых" временах, но, находя вместо них "новые и злые", накапливают гнев раздражения и протеста.

Существует только то, что описано

В итоге мир разделяется на тех, кто согласен на риски трансгуманизма, и тех, кто не готов к судьбе постчеловека, – линия, по которой проходят главные расколы и тектонические сдвиги.

При этом неизменным остаётся размежевание на сторонников и противников свободы. Одна группа "традиционалистов" может мечтать о возрождении патриархальной семьи, другая – о гуманитарном ренессансе. Часть "прогрессистов" видят будущее как цифровую демократию, часть – как сетевую диктатуру.

Результат этого противостояния кажется предрешённым. Стремительная поступь нано-, био-, генно- и прочих технологий отдаёт победу "прогрессистам", где преимущество в забеге на тёмной стороне.

За теми, кто отбрасывает за ненужностью морально-нравственные, этические и прочие ограничения. А поскольку существует только то, что описано, остаётся выбор между будущим разной степени апокалиптичности. Разнообразие сценариев фильмов-катастроф на эту тему великое множество.

На этом разломе российская война против Украины значимой частью наблюдающих не воспринимается как проявление российского имперского реваншизма, а приобретает символическое значение борьбы за возвращение мира к доцифровой "нормальности".

Но не в этом её главная миссия и цель.

Война, имеющая все шансы подвести мир к предельному рубежу, ставит ультиматум необходимости поиска иного основания, новых смыслов и объединяющих идей. Как соединить возможности прогресса и приумножения счастья, как развивать технологии и не потерять человеческую природу, как сосуществовать множеству политических устройств, при этом не уничтожив друг друга. Ведь говорят, что у одних вид пропасти вызывает мысль о бездне, у других – о мосте.

Что лучше, чем ужас открывшейся тьмы, может заставить искать новые пути и кто лучше, чем Россия, может справиться с задачей приоткрытия дверей в ад? И кто в мире имеет мужество не дать аду прийти на землю, если не тот, кто триста лет изучал его изнутри.

Андрей Демартино