Владимир Зеленский и травма недоверия
Порой есть ощущение, что страна продолжает жить в отголосках выборов 2019-го.
Это особенно заметно на уровне соцсетей. Каждый скандал и каждый кризис рождает на свет волну прогнозируемых реакций. Большинство из которых так или иначе сводятся к тому, что виноват официальный Киев.
Это может касаться самых разных тем. Прошлогодние успехи российского вторжения. Драматизм нынешнего контрнаступления. "Экспортные" баталии с западными соседями Украины. Каждый кейс рождает на свет комментарии, общий смысл которых вписывается в концепцию "виновата наша власть".
Безусловно, власть, так или иначе, несет ответственность за то, что происходит в стране. Тем более, если речь идет о силе, сумевшей взять в парламенте монобольшинство. Но во всей этой истории есть моменты, которые вызывают вопросы.
Кампания 2019 года была, вероятно, наиболее эмоциональной за последние девять лет. Владимир Зеленский пугал многих отсутствием опыта, четких ценностных взглядов и изрядной политической всеядностью. Внутри его партии нашлось место как представителям проукраинского лагеря – так и тем, кто прежде чувствовал себя комфортно в лагере пророссийском.
Будущий президент не спешил расставлять точки над своими политическими "i", а потому каждый волен был додумывать его так, как хотел. Оттого одни связывали с его избранием скорый расцвет, а другие – не менее неизбежный крах.
Те, кто радовался избранию нового президента, были довольно пестрыми по своим взглядам. Одни устали от его предшественника. Другие хотели поставить на паузу украинизацию и национально-ориентированную политику. Третьи ждали скорого экономического чуда и борьбу с коррупцией. Четвертые хотели прекращения войны "здесь и сейчас". Кто-то – не вписавшись в прежнюю архитектуру власти – надеялся вписаться в новую.
Те, кто воспринимал избрание нового президента как риск, были более сплоченными. В основном, это были сторонники повестки суверенитета.
Те, кто считал главной угрозой стране не коррупцию, а войну. Этот лагерь исходил из того, что риски для выживания страны слишком велики, чтобы идти на необдуманные электоральные эксперименты.
Условно говоря, если сторонники Владимира Зеленского голосовали за него, чтобы стало лучше, то его противники голосовали против него, чтобы не стало хуже.
Следующие три года события развивались так, что ни одна из групп не могла заявить о собственном триумфе. Экономического чуда не случилось. Сдачи национальных интересов на переговорах с Москвой – тоже. Коррупция не исчезла. Украинизация страны не сменилась русификацией. Прорыва в евроинтеграции не было. Санкции против пророссийских телеканалов – ввели. К осени 21-года Владимир Зеленский подходил в привычном для украинских президентов статусе. Рейтинг снижался и перспективы второго срока выглядели не вполне очевидными.
Все изменило полномасштабное вторжение.
Военная лавина сошла и перелицевала пространство украинской политики. Сперва главной задачей стало остановить агрессора. Затем – выбить его с оккупированных территорий. Ключевой вопрос внутренней политики свелся к тому, усиливает ли то или иное решение обороноспособность, или ослабляет ее.
Украина не способна обеспечить себя всем необходимым вооружением, а потому возникла необходимость, чтобы как можно больше стран согласились быть нашим тылом. И, вопреки ожиданиям многих, Владимир Зеленский в свою новую редакцию президентской роли вписался довольно органично.
Можно спорить о том, что именно стало причиной дипломатических успехов Украины. Сторонники президента скажут, что все дело в умении Владимира Зеленского "чувствовать зал" и находить подход к лидерам других стран. Противники скажут, что поддержка нашей страны объясняется трагедией Бучи, ужаснувшей цивилизованный мир.
Скорее всего правы и те, и другие. Мы не остались один на один с агрессором по множеству причин. Но списывать со счетов лидера воюющей страны так же бессмысленно, как и сводить все происходящее только лишь к нему.
Однако даже спустя четыре с половиной года травма 2019-го продолжает жить. Те, кто на последних президентских выборах видел в шестом президенте страны катастрофу, настойчиво ищут подтверждение своим взглядам. Порой кажется, что война превратилась для них в декорацию для утверждения собственной правоты. Когда любой неуспех или ситуативное поражение превращается в удобный способ повторить сакраментальное "а я же говорил".
В результате любое противоречие, которое возникает между официальным Киевом и другими столицами, немедленно трактуется как вина украинских властей. Любой конфликт – как итог ошибок украинских чиновников. Любое расхождение в позициях – как ситуация, в которой не зазорно стать на сторону "чужого", потому что слишком уж велико недоверие к "своему".
Если Польша поступает недружественно – виноват Киев. Если где-то в Европе побеждают украиноскептики – это вина нашей дипломатии. Если в Вашингтоне нам не готовы дать все, что мы просим – то лишь потому, что помнят про "майские шашлыки".
Если Зеленский назначил Залужного – то это американцы его заставили. Если в начале войны врага не удалось остановить на границе – то это результат предательства. Вершиной этой позиции служит фраза "если бы президентом страны был другой человек – войны бы не случилось".
Многим людям сердце заменило голову. В каждой ситуации они ищут повод пощекотать собственное эго. Когда желание чувствовать себя правым побеждает инстинкт самосохранения – тогда за живучесть корабля перестают бороться. В результате любая неутешительная новость для этого лагеря становится поводом для мстительного злорадства.
Причем мы все это уже проходили. Начиная с 2018-го – когда предыдущего президента обвиняли в том, что он увеличил свой капитал в 82 раза, зарабатывает на войне, а потому и не закончил АТО за две недели, как обещал. Точно так же любое достижение объявлялось половинчатым, любой неуспех – катастрофой, а каждое решение изучалось исключительно с точки зрения его потенциальной коррупционной емкости.
Вполне может быть, что если бы не война, Владимир Зеленский уже сейчас ощутил бы на себе всю переменчивость народной любви. Лагерь его изначальных критиков уже бы активно прирастал разочарованными недавними сторонниками. Завышенные ожидания становятся проблемой любого президента, а для многих вдобавок "обвинить власть" равноценно "оправдать себя".
Если власть ужасна – я не буду идти в военкомат. Если власть преступна – я не стану платить налоги. Если там наверху сидят предатели, то я имею право на права без обязанностей.
Чужое несовершенство для многих начинает выступать как универсальное оправдание. И чем грандиознее масштаб чужого греха, тем незаметнее на этом фоне будет смотреться мой собственный. Маленький человек расправил плечи на фоне чужого несовершенства. И держится за это несовершенство как за щит – чтобы не остаться голым. Если бы не анестезия войны – "маленькие люди" вовсю и публично пополняли бы ряды скептиков, подыскивая себе нового кумира.
Правда в том, что у украинской власти достаточно грехов. Она недооценивала риски и наступала на грабли. Не верит в институты, предпочитая полагаться на персоналии. Не умеет признавать ошибки и извиняться за них. Она перепридумывает себя задним числом – не отличаясь в этом от абсолютного большинства своих сограждан. Мы смотрим на чиновников, думая о том, что это кривые зеркала, а на самом деле это обычные.
Но по властным коридорам ходят те, кто про коррупцию, и те, кто про перемены. Те, кто про карьеру, и те, кто про будущее. Там есть мстительные и конструктивные. Завистливые и договороспособные. Профессиональные и не очень. Когда-нибудь мы придем на избирательные участки и определим, каких людей там было больше. Но для этого нужна сущая безделица. Не проиграть войну.
А другой власти на время войны у истории для нас нет.
Павел Казарин, для УП
