"Нечеловеческая жестокость, чтобы уничтожить все украинское". Что россияне оставили после себя в Изюме и как живет город после деоккупации
Российская армия пыталась захватить Изюм с начала марта. В итоге смогла сделать это только в начале апреля.
10 сентября в ходе успешного контрнаступления, через два дня после деоккупации Балаклеи, ВСУ освободили Изюм. Однако радость возвращения украинского флага омрачили преступления, которые совершили оккупанты. "Русский мир" принес в мирный украинский город сотни жертв, масштабные разрушения и гуманитарную катастрофу.
Одной из самых страшных иллюстраций зверств россиян в этой войне стало массовое захоронение в лесу, где в безымянных могилах нашли почти 450 тел – преимущественно гражданских. На момент написания этого текста стало известно еще о двух подобных массовых захоронениях.
Сам город разрушен на три четверти. Кажется, что в нем не осталось ни одного здания без отпечатков войны.
"Украинская правда" съездила в деоккупированный Изюм, чтобы поговорить с очевидцами о российском терроре и местных коллаборантах, вспомнить, как город жил до 24 февраля, и разобраться, как будет жить теперь.
– В башке не укладывается. Не верится, что все это происходит здесь и сейчас, – говорит Влад Кулев, разглядывая постапокалиптические картинки за окном.
Влад – волонтер, актер харьковского театра "Мадригал", участник общественной организации "Ваш театр" и наш сегодняшний водитель.
Как только началась полномасштабная война, организация стала оказывать помощь военным на харьковском направлении, а вскоре – больницам и гражданским.
Сегодня Влад координирует доставку гуманитарки из Харькова в Изюм с международной командой волонтеров KIWI K.A.R.E Ukraine. Организацию создал в Новой Зеландии бывший военный Тенби Пауэлл, чтобы помогать пострадавшим от войны украинцам. За нашей машиной в двух микроавтобусах, набитых гуманитаркой, едут сам Тенби и его коллеги из США, Канады и Австралии.
С иностранными волонтерами Влад познакомился через телеведущего, волонтера Василия Вороновского. В состав KIWI K.A.R.E Ukraine входит его подруга Энн, боевой парамедик, которая 25 лет служила в канадской армии, ездила как миротворец в Ирак и другие горячие точки.
"Мне звонит Вася: "Моя подруга из Канады хочет в Изюм отвезти гуманитарную помощь, можешь организовать?" – вспоминает Влад. – Конечно, могу! Сейчас они активно хотят помогать харьковскому направлению и будут делать это через нас".
Выезжаем из Харькова и попадаем в золотую осень. По трассе нас встречают остатки выцветших билбордов с предвыборной агитацией. В том числе – покойного городского головы Геннадия Кернеса, умершего еще два года назад, и экс-главы области Алексея Кучера, после которого на Харьковщине сменилось уже два руководителя. Но есть и более актуальные.
"Русским солдатам здесь не рады, вместо цветов тебя здесь ждут пули", – гласит надпись белым шрифтом на черном фоне.
Пересекаем мост через реку Северский Донец, которую неудачно форсировали россияне. Проезжаем сильно покореженное войной село Коробочкино.
В освобожденном в результате контрнаступления Чкаловском пара на мотоцикле везет вешалку, на выезде – смятые машины с меткой Z. Чуть дальше – огород, полный тыкв.
В районе села Иванчуковка минуем "приунывшие" дорожные знаки и столбы, по полям расстилается дым. Проезжаем бетонные блоки с V и Z, остановку с "зеткой", закрашенную украинским флагом.
За окном мелькают указатели с названиями населенных пунктов: Веселое, Счастливое, Забавное. Кажется, будто кто-то издевательски пошутил над ужасом, который пережил этот район в последние полгода.
"Пожил и хватит"
Подъезжаем к пункту назначения и останавливаемся у стелы с надписью "Изюм" – той самой, у которой фотографировались украинские военные, освободившие город во время стремительного контрнаступления.
Здешний блокпост еще помнит оккупацию. На бетонных блоках – надпись "ПВК Барс" – название штурмового отряда российских наемников из ПВК "Вагнер", на мешках – напутствие "Бог с нами".
Заезжаем в освобожденный город, минуем на удивление работающую заправку. Чуть дальше – сосновый лес с тем самым массовым захоронением, где нашли 447 тел.
Среди разбитых домов, магазинов и кафе показывается напоминание из мирного прошлого – билборд, рекламирующий "Ізюмське пиво". Бабушка переходит дорогу с велосипедом.
Проезжаем здание с предупреждением: "Внимание! С 20:00 до 7:00 комендантский час, движение запрещено!", рядом – кибитка с буквой Z. Чуть дальше – выкрашенный краской серебрянкой советский памятник с поблекшим красным знаменем, рядом – разбитые "Кулиничи" и остановка в цветах флага Украины.
У дороги валяются ржавые железки – трубы от российской РЗСО "Солнцепек" и сгоревшие шасси от нее же.
На земле разбросаны снаряды, среди мусора находим упаковку от тефтелей из говядины. "Московская область, город Раменское, деревня Никулино", – значится на ней.
"Две недели назад (попали по "Солнцепеку"), под самый конец, когда они (русские – УП) уже выходили, – рассказывает местный житель Влад. – Я с военными разговаривал, говорят: "Смартом упороли, подгоняли их немного". Такой же хренью, кстати, сбили телевышку, на моих глазах она падала.
Когда по "Солнцепеку" наши выстрелили, они ретировались. Сутки тикали. 6 сентября включили комендантский час с 12 дня и все – не выходи никуда.
Они местное радио запустили, кричали: "На Балаклею отбито наступление ВСУ". Я через спутниковое украинские каналы смотрел, включаю – уже в Балаклее жовто-синій флаг, а они по радио звездят, что все под контролем".
До войны Влад работал в Харькове водителем, из Изюма не уезжал из-за родителей.
"Старший брат уехал, а родители 52-го и 56-го года (рождения), куда их бросать? – объясняет он. – Связи ж тоже нет, звонить надо на гору (Кременец) поехать, а туда тоже регулярно "кассеты" прилетали. "Кассетами" насыпали и кричали: "Это Украина обстреливает!"".
"На этот перекресток зашли 7 марта, – воспроизводит он события. – За речкой самая жо… ужасно было. До этого, в начале марта, самолеты летали, бомбили. А потом, как сюда добрались, начали артиллерией гатить по городу. Я, если честно, ни разу не прятался. Оно если на судьбе написано – и в погребе застрелят".
Влад вспоминает, как в 2014-м раскрашивал столбы в Изюме в желто-синий. После 24 февраля помогал строить в городе блокпост. 29 апреля россияне взяли его в плен и трое суток держали "на подвале" Изюмского приборостроительного завода (ИПЗ) в наручниках, с мешком на голове.
"Кто-то из моих бывших друзей на меня написал, что я в терробороне был. На самом деле мест не было, чтобы записаться (в терроборону), – рассказывает он.
Завод ИПЗ у нас есть, они мою жилетку развернули капюшоном на голову, скотчем обмотали, посадили в машину, думали, что не пойму, куда меня везут. Но я ж то водитель, город свой знаю.
В подвале там емкость стояла с нафталином, он на заводе для чего-то применялся. Провонялся нафталином, пипец".
В плену узников кормили раз в день, в туалет приходилось ходить в бутылку, выводили только по-большому. Сокамерников Влада пытали током.
"Комнатка вообще маленькая, нас шесть человек, двум некуда было лечь – по очереди спали, – вспоминает он.
Один на рынке торговал, дедушка 71-го или 72-го года, у него сын в АТО. Второй – фотограф известный по городу, на него сосед написал, что он взрывчатку делает. Пацанов тоже (держали) за то, что в терробороне были.
До меня, если честно, не добрались по допросам, а пацанов тягали, током били, нормальненько пригревали. Один из ихних только заглянул: "Сколько тебе лет?". Говорю: "39". Отвечает: "Ну, пожил и хватит". На мораль давили.
Потом, на следующий день как (начальника Генштаба РФ Валерия) Герасимова ранили, нас всех полностью распустили".
Однако и после выхода из плена злоключения Влада не закончились. Оккупанты восемь раз проводили у него дома обыски, "ходили как к себе домой". Искали "автомат и две гранаты".
"Только ротация – опять приезжают с обыском, – сетует он. – Бывший милиционер устроился к ним, на рынке ко мне подходит: "Сказали тебя привести". Он раньше работал в полиции, но его на взятке хлопнули, таксовал в итоге. Пришли эти, он обратно вернулся – уже ходит "участковый", важный.
Я говорю: "Позавчера обыск был!". "Нет, пошли". Привел, два военных сидят: "Давай автомат и две гранаты". Я говорю: "Покажите, где его купить, я вам его куплю и принесу!". Мурыжили так постоянно, промучался полгода, выйти со двора боялся".
С оккупацией Изюма, по словам Влада, у местных маргиналов появился шанс сделать быструю "карьеру".
"У нас один сидел, торговал всякой б/у-шной хренью, тоже "участковым" стал, – улыбается он. – На другом районе лыган такой (у него велика нормального даже не было) уже на мотоцикле катается – "замучасткового".
Есть тут такие коллаборанты, у которых… Допустим, сын в АТО служит, а она им (оккупантам – УП) помогала все время, ее не трогали никогда, плюс по хатам лазила, весь гараж забитый всякой хренью.
Таким Украина невыгодна, потому что они при кацапах начали нормально себя чувствовать, наворовали дохрена. Кто был никем – те поднимались. Все дерьмо повсплывало".
"Кацапы отбирали телефоны – наши включили Starlink"
Коллаборанты в Изюме не только занимались доносами и собственным обогащением, но и способствовали тому, что русские смогли полностью взять город. Правда, на это противнику понадобился почти месяц.
"Они месяц речку не могли перейти, – подчеркивает Влад. – Им коммунист местный (депутат Изюмского горсовета от ОПЗЖ Анатолий Фомичевский – УП) показал, как сделать переправу, и только тогда перешли".
Секретарь Изюмского горсовета Константин Петров называет коллаборантами подавляющее большинство местной фракции ОПЗЖ.
"Фракция ОПЗЖ в местном совете – фактически полностью коллаборанты і предатели, – утверждает он. – Только 10-15% выехали из города, не сотрудничали (с оккупантами)".
В начале марта россияне скинули перед зданием Изюмского горсовета авиабомбу. Представители администрации переехали в здание управления образованием, провели там три дня в подвале, затем перебрались в подвал местного профессионально-технического лицея. А 14 марта эвакуировались в соответствии с распоряжением Харьковской областной военной администрации. Две недели спустя, 1 апреля, город полностью оккупировали.
"Изюм всегда называли воротами на Донбасс. Наш город стал форпостом, он не дал оккупантам двигаться дальше в сторону Славянска и Краматорска, – заверяет Петров.
Русские не могли захватить Изюм в течение трех недель, тем самым нашим военным удалось подготовить фортификационные оборонительные сооружения к востоку и юго-востоку от города.
Когда город уже был в оккупации, мы не могли здесь находиться, думаю, нас бы уже в живых не было. Были рядом: несколько дней – в Славянске, далее – в Барвенково, потом – в Лозовой.
Постоянно общались с военной администрацией, с волонтерами. Нам удавалось вывезти людей из центральной части, завезти сюда продукты питания".
Пока местная власть пыталась дистанционно помогать с эвакуацией местных жителей и доставкой гуманитарки, оккупанты продолжали стягивать в Изюм свои войска.
"Они сделали здесь логистический центр, – объясняет Константин. – Здесь кого только не было: и "ЛНРовцы", и кадыровцы, и буряты, и Росгвардия – все стягивали сюда в Изюм, а потом уже шли дальше".
"На блокпостах, в основном, "лугандоны" стояли, – добавляет Влад. – В районе ж/д вокзала – чеченцы. Тут даже 64-ая славноизвестная бригада была, что в Буче творила дела. Отсюда метрах в 500 стояли, по домам там расселились".
После оккупации россияне установили в Изюме свою "власть". Так называемым "народным мэром" стал Владислав Соколов, бывший сотрудник милиции, который родился в Изюме, но работал в Крыму еще до аннексии. На последних местных выборах 2020-го он баллотировался на должность городского головы от партии "Наш край", но уступил действующему мэру Валерию Марченко, набрав мизерное количество голосов.
"Набрал 300 с хвостиком голосов, последнее место занял, – рассказывает Петров. – Теперь мы понимаем, для чего он это делал – чтобы как-то фамилия засветилась, чтобы люди понимали хоть, кто это, поскольку его не знали – в милиции он работал не в Изюме. Теперь мы понимаем, и наши спецслужбы – тоже, что он – завербованный агент".
Помимо псевдоправоохранительного органа, "народной милиции" из представителей так называемых "Л/ДНР", в оккупированном Изюме работало ФСБ. Оккупанты вылавливали всех, кто потенциально может противостоять оккупации.
"В первую очередь они искали активистов с активной проукраинской позицией, ветеранов АТО и ООС, депутатов местного совета, руководство города, руководителей предприятий и простых изюмчан, которые не соглашались с тем, что "русский мир – это классно", – объясняет Петров.
Кроме подвала на заводе ИПЗ, где три дня удерживали нашего героя Влада, оккупанты организовали тюрьмы-пыточные еще в нескольких локациях.
"Узников держали "на подвалах", пытали, над ними издевались, насиловали, – рассказывает секретарь горсовета. – У нас есть пыточные в подвалах помещения полиции, которое в начале войны было разрушено авиабомбой. Также – в подвале Дома культуры "Железнодорожник". Говорят, там нашли ведро с кровью, но лично я не видел".
10 сентября над Изюмом снова подняли флаг Украины, ВСУ удалось освободить город без новых разрушений. В восемь утра, когда в Изюм зашла "Карпатська Січ", Влад встречал военных с украинским флагом.
"Тоже разница великая, – вспоминает он. – Кацапы отбирали телефоны, не разрешали звонить. Наши пришли: включили Starlink, если у тебя нет смартфона – дают свой: "Звони". По машинам капитально – "Мицубана" кацапы отжали у пацана, ВСУ нашли его в Веселом, пригнали по адресу, домой поставили, а хозяева вообще в Германии".
12 сентября, через два дня после деоккупации, в Изюм вернулся городской голова и представители местной власти. А коллаборанты сбежали в Россию.
"Помните, был у нас депутат Верховной Рады (Спиридон) Килинкаров, коммунист? – спрашивает Петров. – Наш Фомичевский в 2019 году выступал на НТВ в России, Килинкаров его приглашал, интервью он там давал. У них остались какие-то дружеские (отношения)… Он мог приютить его (в РФ)".
Влад считает, что даже несмотря на разрушительное пришествие "русского мира", в Изюме до сих пор остается много "ватников".
"Местная "вата" говорила: "Не дай бог Украина придет освобождать, тут будет бойня, вас всех перестреляют, зайдут украинцы и вас будут пытать", – ухмыляется он. – Сейчас нет телевидения, нет радио, и опять распускают слухи, что пол Славянска захвачено, будет наступление. И местные ж дебилы верят".
"И врагу не пожелаешь такое пережить"
Международная команда волонтеров паркуется возле обгоревших остатков российского "Солнцепека" и раскрывает двери микроавтобусов, заставленных коробками с гуманитаркой. На улице ветрено и малолюдно.
С соседней стороны к автобусам подходят трое пенсионерок.
– That's for sharing, – протягивает большой пакет один из волонтеров.
– Поділити, він має на увазі, – переводит координатор волонтеров Влад Кулев.
– А, поділити? Хорошо, спасибо!
– You're welcome.
– Як вам, подобається наш Ізюм? – спрашивает одна из пенсионерок.
– We've just arrived in Izyum, – отвечает волонтер.
– Даже сожженный красивый Изюм! – внезапно восклицает другая пенсионерка.
– Наші достопрємічательності, церкви поїдьте покажіть йому! – подхватывает первая.
Из ниоткуда к автобусам выстраивается очередь из людей зрелого возраста. Волонтеры выдают им молоко, масло, бананы, зажигалки, свечи, средства личной гигиены и многое другое.
– Можна свічку в церков? – спрашивает одна из ожидающих своей очереди.
Кроме свечей Валентина получает у волонтеров картошку, лук, моющее средство, корм для собак.
"Собаки худые такие сделались, коты худые, капец! – сокрушается она. – Сейчас вот понемножку стала Украина, Польша, все страны привозить нам (гуманитарку) – коты уже более-менее".
С началом войны дети Валентины выехали в Киев, сама она осталась в Изюме с 86-летней мамой, которая "практически не видит и плохо ходит".
"Самые сильные обстрелы были в конце марта, – вспоминает она, – Потом пошли у нас "жабки" – такие, шо падают на землю, наступаешь – и взрывается. Потом кассетные (боеприпасы) – очень сильно было.
В погребе сидели, кто за домами. Хотя у нас погреба предназначены только для хранения овощей. Света, газа не было, в хате 0-1-2 градуса. Мама в зимней шубе, в сапогах, это ужас!
Один чай пили, голодные сидели. Тут дует-льет, там бомбят, сухарь если есть – уже хорошо. Вы знаете, и врагу не пожелаешь такое пережить, не дай Бог, спаси и сохрани!".
Внезапно раздается громкий звук, похожий на взрыв. Очередь поеживается, но не расходится.
"Русские? Мы их не ждали, – невозмутимо продолжает Валентина. – Это наша родина, никто не имеет права вторгаться под любым поводом и взрывать, и бомбить. Ходили, спрашивали, обыскивали, искали, мародерство – все было.
(К нам заходили), проверяли все и в доме, и кастрюльки, и огород ходили смотреть, все на свете. (Искали) солдат наших. Не нашли, просто уходили, извинялись".
Валентина радуется деоккупации и возвращению в Изюм священников УПЦ. Пусть даже света и газа у нее пока нет, вода – только в колодце, а еду приходится готовить на костре на улице.
"Слава богу, во все наши три храма – Вознесения, Преображения и Николаевский – вернулась Украинская православная церковь. Я сегодня была на службе, батюшки наши поприезжали, – с нескрываемым восторгом говорит она.
Хочется, чтобы и автобус уже пустили, чтоб старушки в храм поехали, мы то чуть помоложе и благо можем сесть на лисапед и поехать, а они ж не могут.
Сейчас, конечно, намного лучше (чувствуем себя). Потому что уже под защитой своей Родины. Она о нас, надеюсь, побеспокоится, поможет, поддержит морально. Так что мы благодарны, что пришли наши ребята, что они нас оберегают".
Пока разговариваем с Валентиной, очередь становится все плотнее.
– Чего ты давишь? – возмущается пенсионерка.
– Мы за этой женщиной занимали!
– Женщина, кто за вами занимал?
Тем временем нас окликает бабушка в косынке. Она также представляется Валентиной – Валей и делает предложение, от которого невозможно отказаться:
– На вєліку єсть номер, а на нем написано "город Ізюм", не хочете посмотрєть? Вам любий тоді повіре, шо ви були в городі Ізюмі! Я щас прикачу вам, стойте!
Через минуту пенсионерка возвращается со старым советским велосипедом. Над задним колесом – номер "963 г. Изюм".
"Ще 50 год назад хлопці молоді, дєтвора по 12 год, ходили в міліцію – отдавали їм номера. От вони і почепили той номер, він до сіх пор", – объясняет Валя.
Самому велосипеду за 50 – на раме написан год выпуска, "1967". При этом он до сих пор на ходу.
Как и большинство местных жителей, Валя пряталась от обстрелов в погребе.
"Молились богу, шоб не попало в нашу хату, а воно ж кудись летіло… Нам на 40-й день тока дали кусок хліба, а так їли, шо було, – вспоминает она.
(Русские себя) по-разному вели. Були і хороші, і погані. Плохіє дєбоширили, розбивали вікна. Заходили з провєркамі, проверяли телефони, забирали дєньгі. Іскали тих, які на Донбасі воювали, і даже їхні сім'ї провіряли, і вєщі у них забирали".
Валя хотела бы привлечь виновных в страданиях изюмчан к ответственности. И даже готова взять инициативу в свои руки.
"Це, Матір божья шо було! Хай бог милує! Хай буде тішіна, хай буде мир на всій Землі! І шоб більш ніколи такого не повторилося, – охает она.
– Я б усіх, шо це зробили, попривязивала би напротів тих домів, і хай би вони умерли голодной смєртью… Всіх, які в цьому віноваті, всіх! Шоб вони дивились на те, шо зробили з людьми!".
"Приезжал депутат Госдумы. Мешки выгружает, а там – вата"
Когда гуманитарку получают все желающие, трогаемся и едем дальше, в сторону отделения экстренной медицинской помощи Центральной городской больницы Песчанской Богоматери.
Медучреждение находится на противоположном берегу Северского Донца. 7 марта ВСУ взорвали мосты через реку, чтобы помешать наступлению россиян. Сейчас единственная автомобильная переправа на другой берег – понтон. Его построили инженеры 80-ой отдельной десантно-штурмовой бригады, которая освобождала город.
Переезжаем мост и видим жилые дома со снесенными верхними этажами и черными пятнами от копоти. Проезжаем мимо уничтоженных автовокзала и торгового центра.
Паркуемся у больницы, в глаза тут же бросается разрушенный второй этаж – русские ударили по нему в начале марта. К счастью, в это время персонал и пациенты находились в подвале, поэтому обошлось без погибших.
Нас встречает дежурный врач Игорь. Волонтеры предлагают медикаменты, но врач не может предоставить списки необходимого: в больнице нет света, и начальство уехало решать вопрос с генератором.
"У нас в пять утра сломался генератор, больница полностью обесточена, – объясняет он. – На втором этаже у нас – военный госпиталь, сейчас шумит их генератор. Мы запитали себе только на семь киловатт, у нас больница вообще без света – ни в операционной, нигде нет".
Заходим в обесточенную больницу, проходим по темному коридору, поднимаемся по лестнице. На втором этаже видим масштаб ущерба.
На полу валяются куски кирпичей, обломки плитки, изогнутые металлические конструкции, разбитые стекла, сантехника, кастрюли, тарелки, документы, упаковки от лекарств, сигареты, мусор. С потолка безжизненно свисают вырванные с проводами лампы.
Совсем недавно в больнице закончили реконструкцию, теперь снова придется делать ремонт.
"Сюда порядка 64 миллионов (вложили), ее красавицей сделали, чистенько все было, очень много было оборудования, компьютерный томограф установили, классную операционную сделали, мы гордились больницей", – рассказывает Константин Петров.
Тем временем во дворе из кареты скорой помощи на носилках выгружают пациентку.
– Вы меня хорошо слышите? – спрашивает Игорь и добавляет: – Как вас зовут?
– Елена, – невнятно отвечает пациентка.
– Язык покажите, – просит врач и тут же констатирует: – Инсульта здесь нет. Алкогольная интоксикация.
Игорь отдает пациентку персоналу и затягивается сигаретой. На вопросы о работе больницы во время оккупации отвечает неохотно.
"Работали, раненых было очень много, в подвале оперировали. Лечили только гражданских", – заверяет он.
Госпиталь россиян находился неподалеку. Завербовать персонал больницы они, по словам Игоря, не пытались.
"Та зачем оно им надо? – задается он вопросом. – Тут госпиталь из Наро-Фоминска стоял, из Подмосковья – там и хирурги, и терапевты были. Конечно (заходили к нам в больницу). Дох*я всего у нас позабирали: оборудование, кислородные аппараты".
Скорые во время оккупации ездили, но после комендантского часа, который начинался в 20:00, русские их не пропускали.
"(Пациентов) сами военные привозили, – рассказывает Игорь. – Допустим, люди говорят: "Острый живот" или "На мину наступил", они сами грузят, сюда привозят, выгружают и уезжают.
Запасы (медикаментов) были, и волонтеры какие-то российские приезжали. Ну как, пофоткаться чисто. Приезжал, бл**ь, "Я – депутат Госдумы". Мешки выгружает, а там – вата и бинты. Поселфились и уезжают".
После освобождения Изюма в больницу продолжают поступать пациенты с ранениями от неразминированных боеприпасов.
"И сейчас "лепестков" куча, противопехотных мин, "кассеты" сыпали, все как положено, – перечисляет врач. – У нас с прошлой субботы на воскресенье было пять или шесть ампутаций гражданских подряд. Вышел человек в туалет ночью или козу или собаку выгулять – минус нога".
"Смотришь – все разрушено"
От больницы идем пешком в сторону центра. Чем дальше – тем больше отдельные разрушения складываются в один большой страшный пазл.
Проходим уничтоженное здание в неоготическом стиле – это школа, в которой учились наши герои, Константин и Влад.
Школу построили в 1882 году в качестве реального училища, она была памятником архитектуры. В годы Второй мировой ее также разрушали, но вскоре отстроили.
Россияне сбросили рядом с учебным заведением авиабомбу. В результате уцелела только часть фасада, рядом валяется груда кирпичей и несколько сгоревших до неузнаваемости машин.
Проходим дальше, мимо безлюдных жилых домов. Магазинов, в которых давно не продают и не покупают. Кафе без посетителей. Салонов красоты, в которых не осталось ничего красивого.
Из окон без стекол безжизненно развеваются гардины, продырявленные жестяные крыши дрожат на ветру. Кажется, что во всем городе не осталось живого места. Куда ни глянь – везде видишь войну.
Останавливаемся возле мурала с Джоном Ленноном. Изображение со знаменитым музыкантом открыли в 2017-ом году в рамках литературно-музыкального фестиваля "Дорога на Схід".
Художник Андрей Пальваль назвал работу в честь песни Леннона "Give Peace a Chance". На памятной табличке – пацифистский лозунг "Make love, not war!" с украинским аналогом: "Ми народжені любити, а не вбивати". Сегодня мурал, как и все в Изюме, усеян следами от обстрелов.
"Изюм, пожалуй – самый разрушенный город Харьковской области, в среднем по городу 75-77% разрушений, – подчеркивает Константин Петров.
У нас примерно 80% школ разрушены полностью, 50% садиков. Городская больница частично разрушена, прямым попаданием уничтожена часть здания. Амбулатория семейных врачей – двухэтажное здание в центре города – полностью разрушена.
Автовокзал – тоже. Вся критическая инфраструктура. Котельных, наверное, 50% разрушены. Если брать жилые дома – вообще ужас. Для многоэтажек эта цифра, видимо, достигает 90%".
Доходим до центральной площади. Здесь непривычно многолюдно – неподалеку от разрушенного горсовета раздают гуманитарку. Люди толкаются в очереди и грубят, одна пенсионерка называет другую "сукой".
За столпотворением наблюдают двое молодых ребят. Владимир с началом полномасштабной войны уехал в Винницу, потом – в Черкассы. Из Изюма уехал в начале марта, за день до того, как подорвали мосты. И только сейчас вернулся.
"Вчера приехал, – рассказывает он. – А сегодня с утра проснулся: такая депрессуха накатила. У меня такое несколько раз в жизни было, когда ни жрать, ни пить, ничего не хочется.
Просто посмотрите фотографии, гуглкарты откройте, какая тут была площадь… Фонтан был, который работал вплоть до зимы.
Работы, возможно, не так много было и она была не сильно оплачиваемой. Но люди все равно здесь жили и практически ни в чем себе не отказывали.
А сейчас смотришь – все разрушено. В первой школе учились, ее разбомбили тоже. На (гору) Кременец ездили? Там мемориал Второй мировой, они и его разрушили. У них скрепы эти, при этом "денацифицировали" свое же. Людей до такого довести, так "освободить"... И от кого они тут "освобождали"? Я не понимаю".
Изюм, считает Владимир, и до полномасштабной войны был городом, в котором доминировали патриотические настроения.
"Город проукраинский был, – утверждает он. – Постоянно все дети в школе гимн Украины (пели) стоя, с рукой на сердце. Думаю, если дети так делают, то и родители такие.
Ну было процентов 15 – но они не то что топили, чтобы Россия сюда пришла, топили за дружбу с ней. Потом я наблюдал за этими людьми, настроения поменялись. Ну как это, вы пришли и все нам уничтожили?!".
Как и другие наши герои, Владимир возлагает часть вины за оккупацию на коллаборантов – причем, не только на местных.
"В Купянске люди поначалу тоже выходили (на митинги против оккупации), – вспоминает он. – Если бы у них мэр (Геннадий) Мацегора не сдал город (в первые дни войны перешел на сторону россиян, позднее сбежал в РФ и был арестован – УП), возможно, Изюм бы отбили. А так они (русские – УП), как только сдали Купянск, просто сюда за два дня…
Раньше здесь на площади была плитка говняная, Ленин стоял, местные коммуняги тут собирались с этим Фомичевским. Он был в Донецке с флагом "ДНР", как только это все начиналось. Его за жопу не взяли, и тут уже устроил опять заварушку. Не знаю, куда он делся, это чмо, бл***ь".
Владимир работает программистом на "удаленке". Окончательное решение о возвращении он еще не принял, но хотел бы и дальше жить в родном городе.
"А вы тут Бандеру ищите?"
Солнце, которого с утра совершенно не предвиделось, вышло из-за туч и припекает все сильнее. Тем временем волонтеры уже ждут нас у ржавых остатков "Солнцепека".
Через понтон пускают только на авто, поэтому переходим через пешеходный мост, который неподалеку – на его железных конструкциях тоже остались следы войны.
Проходим дом с надписью "ДШБ" на воротах – аббревиатурой от десантно-штурмового батальона.
– Здесь жил очень богатый человек, – просвещает нас дедушка с окладистой бородой и рюкзаком. В руках он везет велосипед.
– Уехал? – интересуемся мы.
– Умер.
Дедушку зовут Леонид. Ему 70. В свое время он занимался водно-моторным спортом, четыре раза выигрывал чемпионат Украины, а в 1988 году стал чемпионом СССР.
Леонид называет себя патриотом. У его дочери инвалидность, поэтому выехать из Изюма не представлялось возможным. От войны Леонид прятался в погребе. Уже 5 марта во двор его дома прилетел "Град".
"44 стекла вылетело, – вспоминает он. – А потом начали сыпать "кассетные, у меня дома свой огород, хорошая молодая картошка, вся лежит сверху, две "кассеты" прилетело.
В основном, были из Подмосковья, наро-фоминские, стояли пять месяцев, чего-то ждали. Я им напрямую говорил на українській мові: "А ви тут Бандеру шукаєте?". Одни отвечали: "Сами не знаем, что тут делаем". А другие: "Дед, что ты тут делаешь? Я тебе дал зеленый коридор!". Хотели, чтобы я уехал.
У меня друг хороший, историк и дельтапланерист. Он патриотней, чем я. У нас раскопки были на Красном Осколе, у него нашли карты исторические. Надели мешок на голову и забрали. Но потом отпустили".
Проходим бетонный забор. Слева – Z и V, российский триколор и красные звезды, поверх них – надпись "Потрачено". Справа – закрашенная надпись "ЛНР Россия ЛНР" и нетронутая "9 мая, День Победы!".
Леонид тут же проводит параллель нынешней войны со Второй мировой:
"На Изюм-Барвенковском направлении еще в Отечественную войну были громадные потери. Хрущев и Тимошенко бросили свою армию, сели в самолеты и полетели в Москву.
Сейчас (русских) тоже загнали в мешок, перешеечек 15 километров, их тут набито было столько, переправы постоянно бомбили, сносили.
Так бежали! Я живу на окраине леса, бросили там 450 единиц техники, автоматы, обмундирование зимнее только получили – все осталось".
На вопрос об окончании войны Леонид хмурит брови:
"Я обычно говорю: "Папуасы сошлись, трубку мира выкурили, ударили по рукам, договорились". Но здесь… Я патриот, но светлого будущего не вижу".
"Даже в Средневековье, наверное, таким не занимались"
На обратном пути снова проезжаем сосновый лес. Здесь, в пяти минутах от трассы, находится массовое захоронение, в котором оккупанты закопали 447 человек, почти все – обычные мирные жители.
По дороге проходим опустевшие блиндажи россиян. Под ногами валяется упаковка от горького шоколада "Офицерский стандарт", произведенного российской кондитерской фабрикой "Победа".
Массовое захоронение примыкает к официальному кладбищу. В конце прошлой недели здесь – раньше сроков – завершилась эксгумация тел. Еще недавно на этом месте работали судмедэксперты, криминалисты, полицейские, журналисты. Но сегодня – абсолютно никого.
Между стройными рядами сосен стоят такие же стройные ряды деревянных крестов с номерами. Сквозь деревья пробиваются солнечные лучи. В воздухе чувствуется запах смерти.
Установлено, что из 447 умерших военными были только 22, остальные – гражданские. Среди них – 194 мужчины, 215 женщин и 5 детей. Останки 11 были настолько изувечены, что не удалось идентифицировать даже пол. Большинство умерли насильственной смертью, на 30 телах выявили следы пыток. У части погибших отсутствуют конечности, гениталии, сломаны ребра, есть огнестрельные ранения.
"Там находили тела с веревками на шее, с завязанными руками за спиной, с простреленной головой, – объясняет Константин Петров. – Была могила, где нашли 17 военнослужащих ВСУ – военнопленных, у которых также были завязаны руки. Над ними издевались, потом убили и зарыли в одной яме.
Это какая-то нечеловеческая жестокость, чтобы уничтожить все украинское, чтобы уничтожить нашу государственность. Геноцид – иначе не назовешь. Я вообще не понимаю, как это возможно в ХХI веке в центре Европы в современном мире. Даже в Средневековье, вероятно, таким не занимались".
На днях в городе обнаружили и другие массовые захоронения с сотнями тел. При этом местные жители рассказывают, что находят трупы даже в огородах.
"Люди приходят и пишут заявления, что в частных домовладениях, в огородах находят могилы, где также (похоронены) местные, – рассказывает секретарь горсовета.
Сейчас у нас проходит процедура идентификации (всех найденных тел). Есть люди, которые предполагают, что среди них – их родственники, будет проведена генетическая экспертиза".
"Украина – не Россия, восстановим все"
До начала полномасштабной войны в Изюме проживало 49,5 тысяч человек, Сейчас – до 20 тысяч. При этом после деоккупации, по данным городской власти, уже вернулось 1000-1500 человек. В город пропускают только с изюмской пропиской и по спецпропускам.
"Сейчас меньше возвращается, потому что происходят мероприятия по фильтрации, – рассказывает Петров.
– Жителям, которые были в оккупации, чтобы выехать, нужно обратиться в полицию. А полиция – либо самостоятельно, либо совместно с СБУ – проводит эти процедуры".
Пройти фильтрацию пытаются и сомнительные персонажи, среди которых, по мнению секретаря горсовета, могут быть и пособники оккупантов.
"Под видом, что они якобы переселенцы, которые приехали сюда еще в 2015-2016 годах, некоторые говорят: "А я не регистрировался, у меня справки переселенца нет". Такого не может быть, потому что они все получали пособие, – утверждает Петров.
Он паспорт показывет – у него Луганск, например. Но настоящий ли это переселенец, который приехал в 2016 году, или военный, который во время войны сюда пришел, а сейчас пытается как-то отсюда выехать?".
Иногда появляются и одиночные оккупанты, "проспавшие" деоккупацию.
"Командование в первую очередь отсюда слиняло, а некоторые отдельные подразделения, может, на передовых их позициях в лесах были и до сих пор там оставались, – предполагает секретарь горсовета.
Буквально вчера один товарищ вышел. Наш военный патруль его останавливает. А он: "Ой, а мы что, в окружении?". А ему говорят: "Да нет, дорогой, ты уже в глубоком тылу. Иди-ка сюда!".
Сейчас первоочередная задача для местной власти – восстановить в городе критическую инфраструктуру, по крайней мере там, где это возможно.
"Основная задача – по максимуму подготовить (город) к зиме, – рассказывает Петров. – Газовики занимаются сейчас восстановлением – у них прогнозы оптимистичные, говорят, что весь частный сектор, где сейчас живет больше всего людей, будет с газом.
Параллельно идет восстановление электроэнергии. Появится электроэнергия – запускается и вода.
Самая большая проблема – центральная часть города, где многоэтажки и большие разрушения. Часть котельных можно до зимы успеть восстановить, но некоторые – центральную, например, вообще невозможно. Соответственно, нужно будет строить заново".
В домах, которые не удастся подключить к теплу, людям предложат эвакуироваться на зиму в другие области или переехать в рамках города.
"Если в доме живет только две-три квартиры и его невозможно будет подключить, будем предлагать эвакуацию, – моделирует ситуацию Константин. – Как глава ХОВА (Олег Синегубов) предлагает – вывезти из Изюма на зиму в Полтавскую область либо на запад Украины. Либо будем переселять здесь в частный сектор. А еще сейчас подали заявку на модульные домики".
Наш герой Влад уверен, что со временем Изюм удастся восстановить. Куда больше его расстраивает, что людей, погибших в этой бессмысленной войне, уже не вернуть.
"Украина – не Россия, восстановим все, – заверяет он. – Жизней жалко, сколько покалечено, сколько убито, сколько судеб переломано?! И из-за чего? Из-за того, что один идиот, карлик недоделанный, начал всю эту хрень. Имперские амбиции свои, блин, повключал, считает, что Украина – его собственность. Та хрена лысого! Он думал, что мы посдаемся сразу все – ага, щас, здрасьте!".
По дороге домой на фоне руин, которые оставили после себя россияне, обгоняем пару грузовиков. Фуры тянут трофейные БТР и танк с российской "свастикой", закрашенной флагом Украины.
"Как же хочется отпраздновать победу в Крыму! – улыбается волонтер, актер и наш водитель Влад Кулев. – Пускай даже это зимой будет. Готов хоть зимой в Крым ехать!".
Дмитрий Кузубов, фотографии – Кирилл Гончар
