Полевые исследования политического либидо

Почему все население РФ должно отвечать за грехи Путина и российской армии? Почему коллективную вину за войну должны разделять те, кто в ней не участвует?

Почему современный россиянин должен стыдиться преступлений, которые совершают другие люди? Разве это логично? Разве это оправдано? Разве это справедливо?

Этот набор жалоб, озвучиваемых российской оппозицией после 24 февраля, хорошо известен. Подобные стенания можно было услышать и в послевоенной Германии, когда миллионы немцев не спешили признавать вину за содеянное Гитлером и нацистами.

Именно тогда, в начале 1950-х, вышло эссе британского писателя и журналиста Артура Кестлера "A Guide to Political Neuroses". Автор исследовал политические настроения своих современников, опираясь на фрейдовский психоанализ.

Обращаясь к немецкому случаю, Кестлер писал: "Возлагать на целую нацию коллективную ответственность за деяния преступного меньшинства несправедливо как с юридической, так и с моральной точки зрения. 

Но политическое подсознание подходит к делу иначе. Оно автоматически принимает на себя коллективную ответственность за все триумфы и поражения нации, за ее честь и позор.

Характерной особенностью политического либидо как раз и является склонность идентифицировать себя с нацией, племенем, церковью или партией. 

Политическое либидо можно определить как страстную потребность индивида ощущать себя частью какого-либо целого". 

Когда российские противники Путина заявляют, что принцип коллективной национальной вины иррационален, с этим можно согласиться. Но точно так же иррационален и принцип национальной гордости. Той самой гордости, которая продолжает играть важнейшую роль в жизни тех же российских оппозиционеров.

Современный россиянин не имеет никакого отношения к Толстому или Достоевскому: он не принимал участия в написании "Войны и мира" и "Преступления и наказания".

Современный россиянин не имеет ни малейшего отношения к Чайковскому или Стравинскому: он не участвовал в сочинении "Лебединого озера" и "Весны священной".

Современный россиянин не имеет даже отдаленного отношения к первому полету человека в космос: для этого следовало лично присутствовать на космодроме Байконур в ночь на 12 апреля 1961 года.

Тем не менее, все перечисленное было и остается объектами российского политического либидо.

Миллионы россиян гордятся чужими достижениями, не имея на то рациональных оснований. Их обижает, когда российские успехи в литературе, искусстве и науке ставятся под сомнение и сталкиваются с cancel culture (культурой отмены – УП).

Читайте также: В центре Вселенной

Либеральные интеллигенты, отказывающиеся видеть в себе соучастников Путина и Шойгу, по-прежнему ощущают причастность к Толстому и Гагарину: и это не кажется им нелогичным, неоправданным и несправедливым.  

Ничего удивительного тут нет. Предоставим слово тому же Артуру Кестлеру: "Когда бессознательная тяга к идентификации приносит приятные результаты, они охотно допускаются в сознание.

Каждый немец гордится "нашим Гете", словно тут есть и его личная заслуга; каждый американец с удовольствием говорит о Войне за независимость, будто он сам принимал в ней участие.

Но другие, менее приятные плоды идентификации не занимают такого почетного места в сознательном эго. А третьи могут вызвать травматический шок и потому должны быть забыты и вытеснены из сознания. 

Наш Гете, наш Бетховен, моя страна – все это неотъемлемая часть эго. Но наш Аушвиц, наши газовые камеры, развязанная нами война – все это следует загнать поглубже".

Может ли человек XXI века сбросить с себя груз национальной вины, не вызывая нареканий? Может ли он отвечать лишь за свои собственные поступки и прегрешения? Конечно. Но для этого ему придется пожертвовать и национальной гордостью, оставив себе только свои личные успехи и достижения.

"Наш Гете" и "наш Бетховен" идут в комплекте с "нашим Аушвицем", а "наш всемирно известный Достоевский" – с "нашим преступником Путиным и нашими зверствами в Буче".

Честным решением может быть целенаправленное подавление политического либидо: отказ от внутренней потребности отождествлять себя с чем-то большим, чем ты сам. Однако к такому радикальному индивидуализму не готовы не только российские имперцы, но и подавляющее большинство российских либералов.

Впрочем, все вышесказанное не касается россиян, успевших сменить свою идентичность и получивших принципиально новый набор поводов для коллективной гордости и коллективной вины.

По иронии судьбы, в недавнем прошлом уроженцу России было не так уж трудно стать политическим украинцем.

В середине 2000-х Аркадий Бабченко или Айдер Муждабаев мало чем отличались от своих московских коллег и были типичными "хорошими русскими": но они вовремя воспользовались окном возможностей, связали себя с украинским цивилизационным проектом и точно не прогадали.

Читайте также: Украинский щит

Трудно представить больший подарок для собственного политического либидо, чем идентификация с воюющей Украиной в 2022 году. Ни в одной другой точке земного шара понятия "мы" и "наш" не наполнены таким вдохновляющим содержанием. Нигде в сегодняшнем мире не найдешь столько предпосылок для гордости – рациональных и не очень.

Сотни тысяч украинцев, находящихся за пределами страны, гордятся ее героической обороной, как если бы сами присутствовали в Харькове или Николаеве.

Сотни тысяч украинцев, никогда не видевших HIMARS, гордятся их разрушительной мощью, будто лично участвовали в создании легендарного оружия.

Сотни тысяч украинцев, ни одного дня не служивших в армии, гордятся военными победами ВСУ, словно своими собственными.

В то же время неприятные плоды идентификации с Украиной, которые до 2022 года приходилось по возможности вытеснять из сознания, оказались вытеснены самой жизнью.

Большая война заслонила все неудобное и компрометирующее: от западных упреков в коррумпированности до претензий Израиля и Польши к украинским историческим героям.

Любое отечественное прегрешение далекого или недавнего прошлого меркнет на фоне бесстрашия, продемонстрированного Украиной после 24 февраля. Проблема в том, что так будет не всегда.

После войны отождествление себя с Украиной не позволит почивать на лаврах: об этом свидетельствует опыт всех стран, выходивших победительницами из прежних европейских войн.

Франция 1920-х сокрушалась из-за страшной цены, заплаченной за победу. Великобритания конца 1940-х погрязла в социально-экономических неурядицах. Хорватия 2000-х была вынуждена пересматривать отношение к своей истории ради членства в ЕС.

Выяснялось, что быть французом, британцем или хорватом означает не только гордиться национальной доблестью, но и нести груз ответственности за коллективные просчеты и грехи.

И вряд ли это понравится тем из нас, кто уже привыкает воспринимать украинский паспорт как идеальный инструмент для ублажения собственного политического либидо.

Михаил Дубинянский