Второй после Зеленского. Как Twitter Ильи Пономаренко из "The Kyiv Independent" покорил англоязычный мир. Интервью
Уроженец уничтоженной россиянами Волновахи, 30-летний Илья Пономаренко всего за несколько лет прошел путь от работника провинциальной газеты "Наше слово" до самого читаемого в мире украинца, ведущего Twitter для англоязычной аудитории.
У Пономаренко, журналиста "The Kyiv Independent", 1 миллион 200 тысяч подписчиков. Среди них дипломаты, послы и зарубежные аналитики, которые освещают войну в Украине.
"В редакции часто шутят: "Вот, идет "самый популярный в Twitter украинец после Зеленского" (у президента 6 миллионов 463 тысячи подписчиков – УП). Так про меня написал один прокремлевский, англоязычный сайт-фейкомет, при этом добавив, что я – "нацист", – говорит Илья.
Семь лет назад Пономаренко работал в волновахской газете, больше похожей на рекламный листок с кроссвордами. Но совсем скоро оказался в "Kyiv Post", а потом в "The Kyiv Independent".
Он делал репортажи с Донбасса, из Палестины и Конго, где дислоцировался украинский вертолетный полк в составе миротворческой миссии ООН.
На встречу с журналистом "УП" Илья пришел с травмами и ссадинами, оставшимися после аварии 15 июня.
"Мне написал наш посол в Албании: премьер-министр (Эди Рама – УП) будет встречаться в КМДА с Кличко, хочет тебя видеть, приезжай срочно, – вспоминает Пономаренко. – Я сел на электровелик, но где-то в районе пересечения проспекта Победы и Воздухофлотского влетел в столб.
Не видел, что произошло. Возможно, какая-то машина меня задела. В общем, я попал в больницу, а не не встречу с премьер-министром Албании. До сих пор отхожу. Друзья подкалывают: был на трех войнах, а залетел на проспекте Победы на велике".
В интервью УП Илья Пономаренко рассказал о родной Волновахе и местном менталитете, об истории успеха в Twitter, о борьбе с фейками и ботами в англоязычном мире, о восприятии Украины на Западе и о своем последнем твите.
Далее – прямая речь.
Волно-Вегас
Я родился, жил в Волновахе и ее окрестностях 24 года, не считая пяти лет учебы в Мариуполе. Мои корни уходят к грекам, которые оказались в Приазовье в 18 веке (во время депортации из Крыма – УП).
Волноваха начиналась, когда в конце 19 столетия появилась малюсенькая железнодорожная станция. Она соединяла металлургические заводы Мариуполя и Юзовки, на месте которой вырос Донецк.
Все детские воспоминания связаны со звуками железной дороги. Я шел пешком до школы и обратно два километра под стук колес и шум вагонов. В классах, во время уроков, тоже были слышны эти звуки. Судьба Волновахи зависела от "железки". В остальном она была непримечательным райцентром.
В 90-х я рос в типичном городке со своей преступностью, где ни*рена толком не было. Волноваха сильно улучшилась в последние годы: пошли инвестиции, открывали кафе, какие-то бизнесы. Дороги строили. Когда я приезжал, говорил: "Нифига себе! Теперь тут можно стейк заказать, как в Киеве". Все здорово было.
По сравнению с северной частью Донбасса, Волноваха очень хорошо выглядела. Не зря наши военные называли ее "Волно-Вегас". Из нее делали "витрину Донбасса": туда приезжали люди из оккупированного Донецка, чтобы обналичить пенсии, купить украинские продукты.
В Волновахе люди всегда существовали как-то посередине (городок находится на полпути из Донецка в Мариуполь – УП). В общем-то там в основном сельские жители, но после 13-14 лет мы с семьей переместились в соседний поселок Донское, где была химико-металлургическая фабрика. Все крутилось вокруг этого предприятия.
Ты учишься в школе и идешь на фабрику, больше некуда. Другой жизни нет и не будет. Так формировалось изолированное, местечковое сознание. Центром Вселенной, пределом мечтаний был Донецк, дальше него ничего не существовало. Большинство людей у нас толком нигде не были. Моя мать, чиновница пенсионного фонда, впервые попала за границу, в Польшу, лет в 50.
Помню, как нас от школы бесплатно возили на матчи донецкого "Шахтера", еще на стадион "Олимпийский". Места, конечно, х*еновые были, всегда где-то за воротами и сбоку (смеется). Но тогда поехать в Донецк – это просто песня!
Как-то, в классе 10-м, я вдруг подумал, что не хочу такой же судьбы, как у всех. Начал учить английский. Попытался поступить в Харьков и в Донецк, но в итоге оказался в Мариуполе.
"Наше слово"
Я часто думаю: если б не Майдан, не война, то сознание, где центром мира был Донецк, а Киева не существовало, осталось бы в Волновахе навсегда (улыбается).
Все, что есть сейчас в моей жизни, сформировано революцией и войной. Когда начинался Майдан, я был студентиком. Изучал политологию, международные отношения. Каким бы провинциальным не считали Мариуполь, в университете нам многое дали.
Помню, как мы, 20-летние молодые романтики, в ноябре 2013 года первыми организовали в городе шествие Евромайдана. Нас было человек 30 максимум и несколько преподавателей. Я шел впереди и гордо нес флаг ЕС.
Вся эта движуха с евроинтеграцией и НАТО началась еще в школе, когда в классе 6-7 после победы Ющенко мы с друзьями узнали все эти новые слова. Начали анализировать, сравнивать, и поняли, что не хотим жить, как родители.
Когда после Майдана пошла история с Донбассом, в Мариуполе было о-о-очень "весело". Баррикады, сожженное управление милиции, разграбленные арсеналы СБУ. Город находился в изоляции, пока его не освободил "Азов".
В те месяцы я читал британское BBC. Там были строчки: "Если вы очевидец событий на Донбассе, пожалуйста, свяжитесь с нами". Я написал, меня стали приглашать на радиоэфиры мировой службы. Я рассказывал, что видел, и так постепенно вошел в мир англоязычной журналистики.
Университет я закончил в 2015-м, вернулся в Волноваху. Мне сказали, что есть вакансия в газете "Наше слово". Газета – это громко сказано. Пару листков с кроссвордами и объявлениями. Я пошел на минимальную зарплату, что-то вроде 1200 гривен.
О той работе у меня на самом деле хорошие воспоминания. Коллектив был прикольный. Но провинциальное СМИ – это такая веселая тема. Как там формируется номер? Смотрим календарь – что у нас сегодня? День тракториста? Та-а-ак! Бери машину, езжай в село Златоустовка! (Смеется). Напиши что-то про трактористов. И я ехал.
Параллельно заводил знакомства с военными, напрашивался в прифронтовые села. Тогда были первые попытки репортажей о войне. Через какое-то время решил, что Волноваха – все. Я хочу больше жизни. В один прекрасный день сел в поезд с небольшим рюкзаком и 100 долларами в кармане – всем, что удалось накопить.
В Twitter я с 2011 года. Что-то там пытался писать, ничего не получалось. Забрасывал на долгое время. Даже когда уже работал в Kyiv Post, моей большой ошибкой было, что я не особо занимался соцсетями.
У меня было немного подписчиков. Помню, как страшно радовался, когда их стало 10 тысяч – ни фига себе! Небольшой рост пошел, когда до 24 февраля страна скатывалась в эту драму с войной.
Мой Twitter стал таким популярным, наверное, потому что мы с редакцией не потерялись в момент полномасштабного вторжения. Хотя у меня были опасения, что можем потеряться.
До 24-го мы обсуждали с коллегами, как будем работать, прорабатывали варианты. Я, честно говоря, был скептически настроен. Говорил, что психологически будет тяжело. Что Россия обрубит интернет, связь, все, что только можно. Но в итоге мы смогли. Мы дали англоязычной аудитории то, что они искали об Украине.
Получилось так, что я впервые в жизни не спал где-то 60 часов подряд. Постоянно что-то писал в Twitter. В первый день у меня было 100 тысяч подписчиков, на следующий – 300 тысяч, потом – 500. Миллиона достиг в течение где-то полутора недель.
Вначале я делал упор на новости. Добавлял личные эмоции, осмысления, потому что в мире уже есть миллион сайтов с сухими новостными лентами. Когда закончилась острая фаза вторжения, начал делать ставку на общение, диалог с аудиторией.
Важен личный контакт между тобою и, как я люблю говорить, каким-нибудь Джо из Оклахомы. География подписчиков широкая: в основном США, Европа, немного Азии, еще меньше Африки. Россияне тоже есть, но их маловато. Троллей очень много.
Ботофермы продвигают тезис, что лично я и все украинцы – нацисты. Причем это пишут вполне "живые" люди, псевдожурналисты с большим количеством подписчиков. В их доводах нет ничего рационального. Главное – запятнать, дегуманизировать украинцев.
Еще разгоняют тему, что у Украины нет шансов на победу, нет смысла сопротивляться, нужно сдаваться. Что скоро меня лично расстреляют. Что Западу бессмысленно дальше поддерживать Украину.
Иногда, честно говоря, я даю волю эмоциям и начинаю против них воевать. Они прибегают к настолько тупой и примитивной пропаганде, что просто жесть! И это англоязычные люди, в основном из США. Встречаются такие "полезные идиоты" в Австралии, в Британии. Не буду утверждать, что они получают за это деньги, но таких людей там более чем достаточно.
Им проще. Пропагандировать бездействие, глупость намного легче, чем постоянно объяснять: нет, западное вооружение, помощь работают, и вот почему.
Благословение
Меня часто спрашивают в западных интервью, сложно ли быть украинским журналистом. Я отвечаю, что это как проклятие и одновременно благословение. Тебе тяжело, но когда ты говоришь правду, рассказываешь, что чувствуешь, то легко и приятно.
После 24 февраля Украина стала очень важной для мира. Не знаю, как сегодня, но весной, в начале лета 2022 года она была точно самой популярной страной на планете.
Нас любят в Ирландии, в Финляндии огромная поддержка. Про Польшу, Латвию, Литву, Эстонию я молчу. Не дай бог мне что хорошее сказать про Польшу! (Смеется). Как-то я запостил картинку в честь годовщины Варшавского восстания. Бо-о-оже! Поляки в экстазе были. Им тоже приятно, когда в Украине чтят их историю.
На нас западный мир смотрит с моральной точки зрения. Украина героически сопротивляется, поддерживать ее – хорошо, потому что это правильно с точки зрения морали.
Многие искренне восхищены украинцами. Есть постоянные читатели, которые бурно реагируют на каждую, даже самую маленькую нашу победу. Или сильно расстраиваются, когда узнают о погибших. Особенно сильно реагируют на фото конкретных погибших воинов, которых я лично знал. Как например, Андрюху Верхогляда.
У меня такое впечатление, что все хотят быть немного украинцами. На расстоянии, понятное дело (смеется). Все хотят приобщиться к этой драматичной, но возвышенной истории. Они действительно тронуты героизмом украинцев. Этим образом, который мы не создавали. Который является реальностью.
Мой Twitter – объект постоянных шуток в редакции. Дня не проходит, чтобы кто-то не пошутил о том, какой у меня культовый статус (улыбается). На самом деле для меня лично это сложная история. Меня читают не только обычные люди, но и дипломаты, послы, отставные военные, которые пишут аналитику про войну в Украине.
Каждый раз приходится десять раз подумать, прежде чем что-то написать. Тут речь не о самоцензуре, а о точности. Если ты допустишь ошибку, напишешь какую-то х*рню, то тебе потом ой как это припомнят.
В темах я себя не ограничиваю. Ну какие у нас темы не на часі? Корупція, да? Допустим, гипотетически мне стало известно о коррупции в армии. Стоит ли об этом рассказать? Да!
Если я о таком расскажу, то поспособствую решению проблемы, а значит сделаю нашу армию и страну сильнее. Но чтобы о чем-то таком рассказать, нужно иметь факты и быть на 100% уверенным в их достоверности.
Мы – будущее
На Донбассе очень много людей, которые пересмотрели свои взгляды. Но остается большой процент необучаемых. Не способных пересмотреть свое мнение на основании того, что увидели собственными глазами.
Приведу личный пример. У меня есть отец, с которым я много лет не общаюсь. И вот он сидит теперь под Волновахой, боится показаться на глаза военным РФ, чтобы не попасть на фильтрацию. Что будет делать дальше, непонятно. Работы нет, будущего тоже. Но "все прекрасно, не нужно зато платить за коммуналку". Россия все равно "молодец".
Моя мать после всего этого шока с Волновахой, Мариуполем свое мнение о РФ кардинально поменяла. Сейчас она живет под Киевом и жалуется: "Посмотри, что эти буряты с нашей Бучей сделали!" (улыбается).
Когда РФ начала дико расшатывать ситуацию на Донбассе к 24 февраля, искать повод для войны, я, человек, который не верил в начало полномасштабного вторжения, уже сам не выдержал.
Несколько дней названивал матери, говоря, что ожидается что-то нехорошее. Приложил невероятные усилия, чтобы заставить ее уехать. В трубку кричал. В итоге она взяла легкую сумку, паспорт и с легкими мыслями вечером 23 февраля села в последний, как оказалось, поезд на Киев.
Путин выступил со своей "потрясающей" речью о "спецоперации", когда она спала на пути в столицу.
Из-за тех, кто не принимает очевидное, среди наших военных на Донбассе есть такая история: "И зачем мы за них воюем?!" Мне такие разговоры приходится всегда купировать. Говорю им: "Я – тоже местный. Вы не за них воюете. Вы за нас воюете. Мы – будущее. Они – прошлое".
Там, где много тумана войны, появляется огромное пространство для пропаганды и всех "полезных идиотов". Они пишут: "Украина проигрывает, потому что Россия заняла Северодонецк". Приходится объяснять, что это, грубо говоря, меньше, чем полпроцента территории, захваченной за огромное количество времени. Это сильно похоже на победу Кремля?
Моя задача, задача СМИ и всех нас – пояснять условному другу Джо из Оклахомы, почему его налоги идут на то, чтобы мы получили гаубицы или HIMARS. Потому что именно такое оружие поможет остановить, победить Россию. И если ее не победить, пострадает остальной мир.
В своей работе я точно не занимаюсь победобесием. Все не настолько хорошо, как некоторые говорят. Но и не настолько плохо, как кому-то может показаться. Думаю, все в итоге закончится в нашу пользу, хотя и цена будет для нас катастрофическая.
Мы еще десятилетиями будем оплакивать тех, кого потеряем, пока у нас все получится. Но другого выбора, к сожалению, нет. Украина не может отдать территории, отказаться от НАТО. Путин все равно на этом не успокоится.
Каким будет мой последний твит, когда закончится война? В начале атаки 24 февраля я написал: "Ребята, началось! Помните о нас. Не забывайте Украину, которая боролась за демократию". Нет, я не имел в виду, что нам однозначно конец. Я говорил, чтобы нас не забыли, в случае катастрофы.
Честно говоря, мне страшно возвращаться к тем твитам первых дней вторжения. Но чтобы закольцевать всю эту историю, моим последним после победы твитом будет что-то вроде: "Спасибо, ребята. На этом все!".
После этого Twitter я, конечно же, не заброшу. Нам еще много о чем нужно будет рассказывать миру.
Евгений Руденко, УП
