Осталась только печь. Как пенсионеров из Слободы-Кухарской лишили дома, но не возможности готовить борщ

На обочине, по дороге к Слободе-Кухарской в Киевской области, раскиданы обожженные кости российского солдата. Проезжающие мимо их не замечают. 

"Evidence. Don't touch!" – маленькая желтая табличка торчит из травы возле большой берцовой кости. Такая же – у верхней части скелета, улегшегося поодаль. 

"Улика. Не трогать!" – на диких животных предупреждение, похоже, не подействовало. 

Череп, ребра, таз – маленькое, нелепое нечто, не вызывающее жалости. Особенно если задержаться в этих краях подольше и поговорить с людьми.

В село Кухари Иванковского района российские военные пришли 25-го февраля. Но продвинуться дальше, к Житомирской трассе, не смогли – мост через Тетерев взорвали бойцы ВСУ. 

Оккупация длилась несколько недель. В соседней Слободе-Кухарской, где насчитывают 80 дворов, от артобстрелов пострадали примерно 50% домов. 

Галина и Владимир Политуновы лишились дома полностью. Сами убереглись – на момент вторжения пенсионеры зимовали у дочери в Киеве. 

Отойдя от шока, супруги вернулись в Слободу и приводят в порядок хозяйство. В холодные ночи спят в старом "Москвиче", купленном волонтерами вместо сгоревшего. В теплые – в подаренной палатке. 

Еду Политуновы готовят на печи – единственном столпе прошлой жизни, оставшемся стоять на руинах.

Прошлое в 3D

Любовь может начаться с первого взгляда и недоразумения.

– Як ми познайомились? – смеется Галина Политунова. – Ето кошмар, ой-йо-йой! Чоловіче, не обідишся, якщо розкажу?

– Лучше я піду, – смущенно улыбается Владимир и уходит. 

Однажды, в 1978-ом, он появился в магазине № 921 на улице Якуба Коласа в Киеве. Заметно выпивший, утверждают очевидцы. 

Ему 24, ей 23. Она – завотделением, презирающая, как ей тогда казалось, хулиганов. 

– Бачу, йде у подсобку, – вспоминает. – Я давай ругаться: "Молодой чєловєк, ви куди?!". А з другого поверху спускається наша головна. Вона знала його, каже: "О, Володю, ти ще не женився?". 

Я така: "Яка ж дура за нього замуж вийде?". А він: "Ти! А якщо не вийдеш, то вб'ю!".

Через месяц Володя пришел опять. В костюме и в трезвом уме.

– Я ж обіцяв, що за мене вийдеш! – сказал он, когда подавали заявление в ЗАГС.

Володя не обманул. Сердце женщину – тоже. 

В крови ее мужа не обнаружить алкоголя уже четверть века. Главным допингом стала работа. Без нее не поставили бы на ноги детей. Не привели бы в порядок дом и хозяйство в Слободе-Кухарской.

На пепелище, оставшемся во дворе весной 2022-го, Владимир продолжает вести себя по-хозяйски. С достоинством ходит по битому кирпичу и посуде. 

– Ось на цьому велосипеді старша дочка каталась, потом меньша. А на етом – внуки. А там – ще один валяється, – показывает покореженные, обугленные клубки металла.

Осколки той жизни издают под ногами звук, похожий на зубовный скрежет. Ходить по ним как-то неловко.

– Отут стол, продукти на столі… лежали. Тут один шкафчик… був. Там – второй. Пліта ось. Казанок. Шкаф стоял.

Как опытный 3D-дизайнер, Владимир рисует несуществующие комнаты и предметы. Показывает в деталях интерьер. Не будущего, а бывшего жилища.

Печь

– Снаряд тут попав, стіну винесло. А пєчічка вижила, зараз ми її розтопимо.

В словах Владимира столько нежности и тепла, что дрова загораются быстро даже в дождь и ветер.

– От, щас, щас вона, – колдует хозяин на руинах. – Піду ще візьму кордонки (картонку – УП).

– Вижила пєчічка, слава Богу, – повторяет. – Але тут треба подмазувати, дим трохи виходить. 

А це у нас котьол… був. Гаряча вода, от. Там її заливали. Нам майстер зробив, а я сам залажував потім плиткой, от.

Пока мужчина занят огнем, женщина нарезает мясо и овощи. Кулинарию Галина, сельский ребенок, освоила в городе. В семье она была четвертой, младшей. Закончила интернат в Чернобыле, уехала в столицу. Потом вернулась с мужем в Слободу-Кухарскую.

– Школа у Слободі була тільки до четвертого класу. Багато хто у нас тоді відправляв дітей, як мене, у Чорнобиль. Потім я в Київ поступила. Як вийшла замуж, так давай свєкруха учить меня варить, – рассказывает Галина.

Борщ жены Владимиру нравится больше, чем мамин. Эту крамолу он объясняет просто. 

– В пічі зовсім інше, – говорит. – З м'ясом чи без, мені все рівно. З білими грибочками з нашого лісу дуже смачний… Головне, що – в печі. Моя мама варила на газовій плиті. Я сам – київський.

– Піч є піч, в ній все по-другому, – соглашается супруга с этим обстоятельством, но не статусом мужа. – Та хто в Києві столічний?! Одні євреї, получається. От вони – корінні київляни. 

Він в мене народився в Чернігівській області, а вже з першого класу в школу ходив у Києві.

Мясо, сало, картошка, морковь, лук, чеснок, свекла, томатная заправка, зелень – что в борще главное? Здесь и сейчас, пока Галина готовит на развалинах – воспоминания. Смешавшись с дымом и слезами, они сделают обед особенным.

– Я дуже любила спати на пічі, не тільки в дитинстві. З чоловіком там вдвойом поміщалася.

Особєно єслі спіна болить, воно так вигріває! Як батьки, цей, колись глиною мазали, солому ложили – всі болячки уходили, – рассказывает хозяйка.

Красный низ, белые окна, голубые стены – такой красоты, уверяют Политуновы, в селе не было. Дерево, без пластика, на который у Галины аллергия. В палисаднике огромная белая земляника. 

– Яка хата у нас була! Коли це все розбомбили, состояніє було – дурдом. Жити не хотіла. 

Чого я тут не осталась, чого в Київ поїхала? Краще б мене теж спалили. В мене б тоді голова не боліла за це все.

Альбомы

Если б уничтоженный дом Политуновых на Луговой, 17 поминали как человека, то угостили бы варениками с маком.

– Така у нас традиція, – объясняет Галина. – Мак счітається волшебна сила. У нас як раньше було завєдєно: три рядка картоплі посадив, два мака. І жуки картоплю не їли. І наркоманів не було.

Я любила мак їсти, особєнно молоденький. Всі їли. А зараз начали видумивать з цими наркоманами – ми таке і не знали.

Вареники на поминках запивали водкой. Сегодня в Слободе-Кухарской лучше пить "казёнку". Дешевле и, как описывают местные ее эффект, "крыша" своя, а не чужая.

Настоящих мастеров на хуторе не осталось. Когда-то отец Галины, фронтовик с россыпью осколков в теле, гнал из пшеницы. Брал пророщенную и высушивал на печи.

– Така процедура, – говорит Политунова. – Коли мій брат служив у Прибалтиці, йому через каждиє три місяці казали: "Їдь домой на самольоті за батьківською самогонкою". Вона в нього як сльоза була.

Отец Политуновой, едва не погибший под Ленинградом, свои слезы не показывал. Говорить о войне не любил. Хранил Орден Красного Знамени. Умер в 90-х. 

– В хороших ми з ним були отношеніях, – вспоминает Владимир. – Ползадніци в нього не було. Якось я йому на 9-те мая рубашечку подарив. А потім гляжу – в ній дирочки. Я думал, що він її порізав. Галина знімає, а там осколки виходять. Штук десять-п'ятнадцать вона виковиряла.

В 2022-ом фронтовая награда сбереглась почти чудом. Незадолго до вторжения, перед тем, как поехать к дочке в Киев, Владимир предложил Галине забрать орден тестя с собой. А потом позвонили: "Вашего дома больше нет".

Отцовская хата, разросшаяся после ремонтов. Комната для внуков. Новая, обшитая деревом, вскрытая лаком. В ней пожить никто не успел. 

Полкуба вагонки и дуб. Фреза, рубанок, циркулятор, дрели – всё электрическое. Сварочный аппарат. 

Три холодильника. Мини-мельница. Тонна кукурузы, полтонны пшеницы. 50 кг проса и 30 кг тыквенных семечек.

Лишь на одном пункте из списка утраченного Галина начинает плакать.

– Мені настільки важко, що не осталось ні одної фотографії батька і матері. Альбоми всі згоріли. Донька звонила родичам в Дніпропетровську область, питала, чи є у них щось. Нема.

Лекарство

Этой весной в полях и на огородах Слободы-Кухарской первыми взошли хвосты от "Ураганов". 

Ракету, застрявшую на участке Политуновых, сразу не заметить. Вокруг нее проросло жито – смертельное оружие "второй армии мира" проиграло сельскому укладу.

– Все починаємо опять садити. Картошка, от. Помідори, капуста, гарбузи, цибуля, часник… 

Ой, у нас тут того города, тільки б сили були саджати! Тута 28 соток, а там – ще 30. Все – наше. Але картоплі цього року засадили всього сотки три-чотри. Фатіт.

По своим владениям, изуродованным войной, Галина водит, прихрамывая. У нее инвалидность второй степени. Рассеянный склероз.

– Церебральна форма позвоночника, от, – поясняет она. – Як мені сказали, склєроз на дві часті розділяється: у кого – по мозгах, у кого – по ногах. В мене з ногами проблеми, отнимало їх – і все. Спочатку ніхто не мог найти моє заболєваніє, от.

Професор в інституті сказав: "Якщо хочете, щоб вам ще по мозгах не дало, треба зайнятися вишивкою". Бачили б ви, які картини в хаті згоріли. Скільки я їх нашила!

Когда стало совсем худо и Галина уже не ходила полгода, ее привезли из Киева в Слободу. Родные собрались в лес за грибами. Она попросилась тоже. 

– Ай, мамочки, ліси які були! Черніки скільки, ай, мамочки! Ми з них в дитинстві не вилазили. І от я плачу: "Візьміть мене з собою! А чоловік сам плаче: "Знаєш, як в мене спина болить тебе носить?!"

Галину посадили в машину. Приехали. Но оставаться в салоне она не захотела.

– Висадіть мене, кажу. Побачила грибочок, почала Богу молиться. А коли рідні прийшли, я вже в кінці лужайки була. 

Після того я знов пішла. Ліс мене вилікував, тому його і люблю. В Києвi мені погано. Мені треба на своїй землі ногами стояти.

Принцип

Большое видится на расстоянии. 

Когда руки заняты работой, задумываться о превратностях судьбы некогда. Но если враг забирает все, утомленное сердце начинает кое о чем догадываться.

Сто лет назад предков Политуновой окрестили "куркулями". Родовое проклятие, наложенное босотой, действует до сих пор.

 – Їх притесняли, виселяли, – говорит Галина. – А діда, дядька та тьотку німці потім тут вбили за те, що партизанили. 

– Але ж даже німці так не палили, як ось ці фашисти, – продолжает. – Як німці палили? У сараї, подальше, щоб інші хати не постраждали. А у нас шо? Я не знаю! Ні в шо не влазить. 

Мій батько за Пітєр орден получив, а вони… Я б ніколи не сказала, що вони таке устроять. Це сильно жестко. Так поіздєваться! Спрашивається – для чого?

Ответа на этот вопрос Владимир Политунов не находит тоже. Хотя и без него в жизни наступило больше ясности.

"Чекай, скоро приїду" – написал его дед своей любимой, воюя под Москвой в 40-х, и не вернулся с фронта.

– З Черніговщини він, а бабушка з Білорусі, – рассказывает Владимир. – Я до послєднього не вірив, що на нас нападуть і почнуть все разрушать. 

Коли ми узнали, що хати нема, я сказав: "Боже, от суки білоруси! Що ж вони зробили? Якби вони не пустили кацапів, то не було б всього цього на Київщині".

Сегодня потомки куркулей, нажившие и потерявшие все, заняты привычным. Галина готовит, занимается хозяйством. Владимир строит времянку три на четыре метра. 

– А скільки можна плакать? – подбадривает Галина. – Ми все в житті робили самі. Все на своєму горбу – такий в нас принцип. На державу ніколи не расчітивали. Мілостиню ні у кого ніколи не просили.

Когда-то, очень давно, вспоминает местную легенду пенсионерка, монголы напали на село. В живых остался только кухарь, ушедший с семьей в лес собирать травы и ягоды. Благодаря им село сохранилось и возродилось – так появились Кухари и Слобода-Кухарская.

Спустя столетия новая орда не уничтожила местные привычки и инстинкты. 

– Приїжджайте ще! – жмет руку Владимир. – В ліс поведу, якщо не боїтесь мін.

– А ви не боїтесь?

– Щоб я по гриби в ліс не пішла?! – отвечает первой Галина. – Да ви мене не прив'яжете! Всьо равно піду!

– І я піду, всі підуть, – поддерживает жену Владимир. – Що на роду написано, то й збудеться.

Евгений Руденко, Эльдар Сарахман – УП