Война и мы
115 дней широкомасштабной войны стали испытанием для всей страны – включая и ту ее часть, которая не была затронута активными боевыми действиями.
Полноценное военное положение и вражеские ракетные удары не позволяют украинскому тылу оторваться от фронта так же сильно, как в 2014-2021 годах. Тем не менее было бы лукавством утверждать, будто вся тыловая Украина воспринимает происходящее одинаково.
Фактически в нашем обществе уже обозначились два типа людей.
Одни испытывают дискомфорт от того, что в их жизни слишком мало войны. Другие ощущают дискомфорт из-за того, что войны в их жизни чересчур много. Причем разница между первыми и вторыми определяется не объективной вовлеченностью в военные перипетии, а субъективным мировосприятием.
Среди страдающих от недостатка войны встречаются и волонтеры, и журналисты, и вынужденные переселенцы, и потерявшие близких. Объединяет их одно: несоответствие между реальными личными возможностями и желаемым вкладом в разгром агрессора.
Украинцу, не воюющему на передовой и напрямую не участвующему в снабжении фронта, трудно повлиять на ход боевых действий. Приходится довольствоваться ролью стороннего наблюдателя, поддерживающего ВСУ материально и морально – но не способного нанести непосредственный ущерб российским оккупантам. И для людей с активной жизненной позицией это ограничение нередко превращается в настоящую психологическую пытку.
Тыловая жизнь заставляет многих стыдиться своего относительного благополучия и условной безопасности ("По сравнению с ребятами на передовой я нахожусь в слишком хороших условиях").
Как пассионарный украинец борется с этим внутренним дискомфортом? Обычно на помощь приходят механизмы психологической компенсации, призванные заместить недоступное чем-то более досягаемым.
Типичным примером может служить та самая отмена русской культуры, о которой столько спорят в украинском тылу. Привлекательность cancel culture заключается именно в том, что она доступна всем и каждому.
Читайте также: Можем повторить
Кэнселинг дарит любому желающему иллюзию личного участия в военных действиях ("Я хоть и не на фронте, но тоже сражаюсь с империей, отказываясь от Пушкина, Толстого и Булгакова"). И хотя практически громкое прощание с "Евгением Онегиным" или "Анной Карениной" не изменит ход военного противостояния, можно понять граждан, убеждающих себя в обратном.
Но пока одни обитатели тыла пытаются как-то компенсировать недостаток войны в собственной жизни, перед другими такая задача вообще не стоит.
Напротив, им кажется что войны вокруг хватает с перебором: и ее количество желательно минимизировать. Зачастую это не самые пострадавшие категории населения – не потерявшие свой дом или разлученные со своими семьями – а просто обыватели, выброшенные из зоны комфорта.
Эту часть общества беспокоит не комплекс вины перед фронтовиками, а более приземленные вещи. Утраченное чувство безопасности. Ломка привычного быта. Неопределенность обозримого будущего. Рост цен и потеря работы. Нестабильность национальной валюты. Перебои с бензином и солью. Перспективы следующего отопительного сезона. Невозможность выехать за границу, будучи мужчиной призывного возраста. И так далее и тому подобное.
Напоминать им о чужих жертвах и страданиях, несопоставимых с их собственными. Вручать им повестки в качестве наказания за любой предосудительный проступок. Пытаться вырастить из них настоящих пассионариев. Но объективная реальность состоит в том, что по своей природе все люди разные: и переделать их по единому образцу не удастся.
"Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой", – эта формула сталинской пропаганды не работает на практике. Не все могут быть героями. Не все могут быть воинами. Не все могут быть пассионариями.
Чаще всего маленькие люди остаются маленькими людьми, даже очутившись в эпицентре великой исторической драмы.
Однако из этого не следует, что приземленный обыватель не способен быть частью единого целого – частью нации, борющейся за свою свободу и свое будущее.
Просто критерии, предъявляемые к маленькому человеку, не должны расходиться с его возможностями. От населения воюющей страны требуется не поголовная пассионарность, но прежде всего выстраивание корректных причинно-следственных связей.
Возмущаться из-за разрушения привычного быта нормально. При условии, что возмущенные обыватели не забывают, кто именно разрушил их быт 24 февраля.
Жаловаться на усталость от затянувшейся войны не зазорно. При условии, что эти жалобы не перерастают в требование закончить войну немедленно и любой ценой.
Мечтать о возвращении в зону комфорта естественно. При условии, что эта мечта привязана к ожиданию украинской победы в войне.
Проблемы начинаются вместе с искаженными и ложными логическими построениями. Когда в затягивании войны начинают винить уже не вторгшегося врага, а своих. Когда ответственность за военные невзгоды перекладывается с агрессора на собственное государство.
Чем дольше продолжается война на истощение, тем выше риск подобного поворота. И воспрепятствовать ему может лишь постоянная, терпеливая и грамотная коммуникация с украинским обывателем. С маленьким и совсем не героическим человеком, уже сейчас страдающим от избытка войны в своей жизни.
После 2014 года пассионарное меньшинство в Украине очень быстро оторвалось от обывательского большинства. Не сумев переделать обывателей по своему образу и подобию, отечественные пассионарии замкнулись в собственном кругу, создали собственный информационный пузырь и несколько лет существовали в собственном обособленном мире.
Читайте также: Самивиноваты
Результатом стало отрезвляющее столкновение с согражданами в ходе президентских выборов 2019-го, коллективная психологическая травма и открытый раскол украинского общества.
По сравнению с прошлыми годами ставки выросли слишком высоко. И сегодняшняя Украина уже не может позволить себе разделения на два обособленных и оторванных друг от друга мира.
Михаил Дубинянский
