Постапокалипсис на Северной Салтовке. Как русские превратили крупный жилмассив Харькова в район-призрак
Салтовка – самый большой "спальный" район Харькова. До начала полномасштабной войны с Россией здесь проживало около полумиллиона человек – треть населения города.
Северная Салтовка – часть этого района – находится на окраине города. Застроили ее в конце 80-х – начале 90-х. Преимущественно – типовыми панельными домами, похожими друг на друга, как близнецы.
До Окружной дороги, из-за которой на Харьков наступала армия РФ, отсюда – рукой подать. Именно этот район принял основной удар русских, пытавшихся взять город штурмом. И в итоге стал самым пострадавшим.
"Украинская Правда" побывала на Северной Салтовке и пообщалась с местными жителями, которым Россия разрушила дома и жизни.
До 24-го февраля сердцем Салтовки был район станции метро Героев Труда – на улицах всегда было много людей, жизнь била ключом.
Здесь среди бесконечных панельных домов располагаются два крупных торговых центра, в которые ездили на шоппинг, в том числе и из других районов города, большой рынок, кинотеатр, супермаркеты и точки общепита. Не так давно территорию привели в порядок и поставили жизнеутверждающую надпись I love Kharkiv.
Во время активных боевых действий от былой сладкой жизни не осталось и следа. В оба торговых центра попали ракеты. Рынок сгорел, кафе, магазины и жилые дома также попали под обстрелы. Сегодня выгоревшие павильоны и разбитые стекла невольно напоминают о военных преступлениях России. Но массовых разрушений здесь нет.
"На Героев Труда прилетало, но не так, как на Северную Салтовку, – объясняет наш сопровождающий. – По мере того, как противника отгоняли от Харькова, он отходил и оттягивал артиллерию назад, ближе к государственной границе. Соответственно, меньше обстрелов".
В первый же день большой войны Циркуны оккупировали русские и обстреливали из него Харьков. В начале мая село освободили ВСУ, но оно по-прежнему под вражеским огнем.
Сегодня машин на некогда популярном направлении нет, на дороге то и дело встречаются блокпосты. Проезжаем остановку Северная Салтовка-3. Еще 300 метров – и мы у цели.
Паркуемся и осматриваемся по сторонам. Слева – сгоревшие гаражи. Справа – разбитые вдребезги спортзал и измененные до неузнаваемости магазины. На земле – противотанковые ежи.
Полтора десятка людей с метлами старательно выметает дорогу от обломков. Пытаемся вступить с ними в контакт. Но женщина в оранжевом жилете, всем своим видом показывающая, что она здесь главная, огрызается командирским голосом: "Не мешайте!".
Ее коллега, Надежда, оказывается более сговорчивой, рассказывает, что она и остальные – сотрудники второго троллейбусного депо.
"Мы сейчас разбираем завалы, которые нам устроили, так сказать, "собратья", – объясняет Надежда. – По мере возможности, по мере необходимости всегда только рады помочь родному городу, нашим людям. Чем быстрее это сделаем, тем быстрее оживет район".
Однако, как только видишь, во что русские превратили некогда спокойный район с развитой инфраструктурой, становится понятно, что быстро это не случится. Да и непонятно – случится ли вообще.
"Русский мир освободил меня от моего родного дома"
Рядом с разрушенным спортзалом утопает в траве детская площадка, на которой уже больше трех месяцев никто не играет. Змейкой от нее тянется окоп. На заднем плане – типичная для этого района "панелька", на ней – черные пятна, результат пожаров.
"Одно из передовых подразделений орков заходило здесь, – объясняет наш сопровождающий. – Видите, стреляли тупо в жилые массивы. Это нелюди, твари.
Мы сейчас обойдем с той стороны – там просто заваленные дома, разрушенные. Они вообще непригодны для жизни, их только под снос".
Улица Сердюка пересекается с Наталии Ужвий – самой пострадавшей от войны улицей Харькова. До Окружной дороги, прямо за которой стояли русские, отсюда не более километра.
Проходим во дворы и оказываемся в эпицентре настоящего постапокалипсиса. Кажется, что здесь нет живого места. Дома сплошь без окон, чернеют от копоти и зияют следами от обстрелов всем, чем можно. У подъездов недвижимо стоят изрешеченные машины с разбитыми стеклами.
На улицах безлюдно, район кажется практически вымершим. Наконец видим редких прохожих – мать с сыном лет двадцати, навьюченных вещами.
"Вообще некогда, молодой человек. Приехали бог знает откуда, извините", – отрезает женщина.
Идем дальше и встречаем прохожего в кепке и олимпийке.
"Ну что там, сейчас чуть отогнали их?" – интересуется он.
Мужчина представляется Александром, говорит, что работает в охране на "серьезном предприятии". На Северной Салтовке он прожил около 15 лет.
"Общаюсь со своим домом, был дом родной, родной и остается, но остались одни развалины. Русский мир пришел, освободитель. Освободил от моего родного дома, – горько улыбается он.
Самое первое попадание было 25-го февраля, я дома был. Переехал к почти родственникам, в городе это, там более или менее тихо, но все равно чувствую себя неловко.
(Просить компенсацию жилья) будем, конечно. Надо "Дію" оформлять, а куда идти? Аудит проведут, проверят, какие там пошли повреждения – может, сносить будут".
Ориентироваться на Салтовке харьковчанам из других районов часто было сложно из-за того, что "панельки" похожи друг на друга.
Теперь у них появилось различие – степень разрушений. Черные следы пожаров, например, порой ограничиваются площадью в пару секций, но иногда достигают высоты в десять этажей и покрывают дом почти целиком, как будто какая-то зловредная кожная болезнь.
"Этот район пережил все, что можно было, от этих ушлепков, испытал на себе все ужасы, – говорит наш сопровождающий.
Тишки, Бобровка, Кутузовка, Рогань – с разных секторов постоянно летело, они ж вплотную стояли к городу, дистанция от Окружной была совсем минимальной.
Сюда прилетал весь спектр всего, что возможно по вооружению – начиная от систем залпового огня и заканчивая ствольной артиллерией крупного калибра и авиационной артиллерией – ФАБ-500, вакуумная бомба.
Здесь был апокалипсис, все горело и пылало. Представьте себе, каждый дом горит, полностью, постоянно. Где-то чуть подтухает – они автоматически поджигают новый.
Самолет залетает, кидает бомбу, соответственно, разрушения. Люди, которые еще прятались по подвалам, уезжают. Сейчас в этом районе остались единицы, может быть, человек двадцать до сих пор живут"
У дома Натальи Ужвий, 64 с частично обгоревшим фасадом встречаем мужчину интеллигентного вида. Это – Андрей, издатель книг.
"Я сам волонтер, езжу по точкам, мы помогаем вывозить вещи. Дом, где я сейчас живу, слава богу, не пострадал, это 605-ый микрорайон, в паре километров отсюда, – объясняет он.
Здесь на третьем этаже (родственники жили) лет 15. Конечно, что-то уцелело, есть что спасти. Посуду сейчас пойду перекладывать.
С точки зрения впечатлений как здесь жить? Понимаете, тут есть две философии – либо ты в теме войны, и она из тебя соки выжимает, либо просто живешь и ищешь радость в каком-то моменте.
Страшно, боязно за близких, переживание за будущее. А так… Просто за страну обидно".
Навстречу нам идет растерянная женщина с длинными растрепанными волосами.
"Вот местная, она до сих пор тут живет, поговорите с ней", – советует Андрей.
Местная жительница представляется Светланой, сейчас она на пенсии. Говорит взволнованно и путано. Кажется, что война не только разрушила ее дом, но и необратимо ударила по ее психике.
"Я живу здесь, вместе с еще одной женщиной, чтоб не страшно и не скучно было, – рассказывает она. – Все обстрелы были на наших глазах. Мы в ванной прятались на втором этаже.
Так громыхало, что нельзя передать. Прятаться в подвалах было бесполезно, они в задней части дома затоплены были, все трубы в морозы полопались. И вы ж видели – повыносило все в подвалах от взрывов.
У нас где-то через неделю или дней десять отключили отопление и электричество. Потом стало все квартиры топить, поразмерзалось, и воду перекрыли уже где-то к середине марта. У нас запасы воды были и ванна набранная, теперь уже закончилось. Не помыться у нас, ничего.
Питьевую воду приносили то солдаты, теперь волонтеры периодически, а вот в туалете смывать – беда, конечно. У меня проблемы со здоровьем, за водой мне тяжело ходить, нет сил".
На вопрос, как они с сожительницей питались здесь в разгар бомбежки, Светлана не отвечает прямо – показывает только, насколько не по размеру ей одежда.
"Самое страшное – это пережить, а не питаться, – утверждает она. – Похудела сильно и не набираю, все сваливается, на таких нервах, на таком страхе, вы можете это осознать как корреспондент?
Соседям по коридору попало – вот видите, на балконе плита треснутая, рамы повыносило на балконе и в спальне, дырки сплошные. У нас на площадке дверь напротив вынесло и положило на площадку. Представляете, какая сила!
Я не знаю, как это пережила. Столько страха натерпелась, думала, что там уже лестницы нет и когда закончится, что я не смогу спуститься с третьего этажа. Там на третьем этаже выбило перегородки бетонные, одна арматура осталась, разбило все. В общем, ужас".
Светлана не отпускает нас и настойчиво просит не только написать о ее злоключениях, но и обратиться к местным властям.
"Обратитесь к кому-то в мэрию, я вас прошу, у меня нет доступа и от нас ничего не ходит до метро! – взывает она.
Пускай что-то сделают, приедут, разберутся, что к чему, воду хоть по одному стояку дадут. Подключат наш третий подъезд к электричеству или генератор хотя бы на квартиру. Пускай у нас даже дом под снос…
Мы почти как участники боевых действий, нам по 63-64 года. Скажите им – две женщины немолодые, нездоровые просят. Мы же все-таки люди!".
"Это реально Припять, тут сносить не надо"
На Салтовке всегда было много зелени, а сейчас, кажется, стало еще больше. Под окнами домов-призраков, лишенных всяких признаков жизни, пышно цветет сирень. Поют птицы, светит солнце, воздух легок и свеж.
Если закрыть глаза, может показаться, что на улице обычная весна. Но стоит только оглянуться по сторонам и мнимое чувство умиротворения рассеивается.
Под ногами валяются куски бетона, покореженные оконные рамы, битые стекла, поломанные доски, вырванные из стен батареи, почерневшая кухонная утварь, изорванная в клочья одежда, перевернутые мусорные баки. Возле одного из домов находим упаковку от сухпайка армии России.
Земля исполосована воронками разной величины. Некоторые из них превратились в стихийные свалки.
"Это от "Пиона", артиллерийского орудия калибра 203 мм, – указывает наш сопровождающий на одну из больших воронок. – Он оставляет такие ямы. Морально подавляет пехоту, когда рядом с ними прилетает".
И тут же предупреждает: "Не подходите близко к дому, там плита выломлена".
– А дырки в домах от чего? – спрашиваем мы.
– Это прямое попадание артиллерийских снарядов, из ствольной артиллерии. "Град" так не пробивает.
Продолжаем блуждать по лабиринтам салтовских дворов. Рядом с грудой разбитых плит встречаем пару с сумками – бородатого мужчину в очках-"хамелеонах" с сумкой-барабашовкой (клетчатая хозяйственная сумка, которую еще называют рыночным баулом – УП) и женщину с рюкзаком и кофтой, повязанной на поясе. До начала полномасштабной войны они занимались туризмом, еще недавно самым большим вызовом для своей работы считали пандемию.
– Как вам здесь жилось до 24-го февраля? – интересуемся мы, вспоминая, что большинство жителей Салтовки, несмотря на стереотипы об их районе, всегда считали его лучшим.
– Нормально все было, тут у нас все рядом, – объясняет Валерий. – АТБ в 100 метрах, все в пешей доступности. Метро, в принципе, тоже условно в пешей доступности. Наша машина стоит во дворе, мы не смогли выехать.
– Мы перед этим заправились, и, я думаю, с этого началась череда событий не очень хороших для нас, – добавляет Инна. – Машина заглохла и мы 25-го февраля договорились ее сдавать в сервис.
– Потом пробило капот, попал в бак осколок.
В марте дом, в котором Инна и Валерий прожили 30 лет, стал постоянной мишенью вражеских обстрелов.
"В наш дом попали, если грубо считать, раз 15. Первый раз 2-го марта – скорее всего, минометом, потому что был пожар сильный, – вспоминает Валерий и обращает внимание на дыры в фасаде: А это, может быть, даже танками пробито – они близко подходили, и бывало, когда били прямой наводкой".
Утром 3-го марта, после первого "прилета", пара уехала отсюда, их квартира разбита.
"У нас прилетело в кухню, дыра между лестничной площадкой и кухней – наверное, попал большой осколок, потому что перед домом две воронки примерно по три метра", – рассказывает Валерий.
"На кухне плита пробита, то есть улицу видно", – уточняет Инна.
Проходим еще сотню метров и видим настоящие руины – дом без крыши и с выломленной лицевой стеной, почерневший и продырявленный, с безжизненно висящими в воздухе кусками бетона и арматурой, абсолютно полый внутри. Рядом с ним – груды обломков и сломанные деревья.
"Это самые большие развалины – авиационной бомбой пробило сверху", – говорит наш сопровождающий.
Неподалеку мужчина в футболке Coca Cola и в белых перчатках сидит на корточках у белого фургона Volkswagen с инструментами. Здесь, на улице Метростроителей, Денис жил с момента постройки микрорайона, с 1990-го года. Уехал 2-го марта.
"Здесь люди прятались где могли, – рассказывает Денис. – На этом районе нет ни одного бомбоубежища – ни в новостройках, нигде. Только сырые подвалы и даже в садиках такие, они там очень низкие и абсолютно не защищены.
Первый "прилет" был 5-го марта на шестом этаже, в квартиру моей мамы. Это с левой стороны, в первом подъезде, где нет стены.
(Стреляли), я так понимаю, откуда-то с Бобровки [село за Окружной дорогой – "УП"]. Непонятно – прямой танк или какой-то снаряд залетел, потому что пробило все и вылетело с балкона. Пожара не было, стены повалило, разбило все. На технике, мебели плиты лежат".
В кузове машины, которую ремонтирует Денис, зияет дыра, задних колес нет.
"Машина тут и стояла, ее "разбули" в первый день, – вспоминает он. – Может, кому-то надо было уезжать срочно.
Ей повезло, она хорошо сохранилась. Сейчас надену колеса и поеду. Вот вторая машина возле 72-го дома, черный джип мой, словил все "Грады" со 2-го марта.
При какой температуре стекло плавится – 800 градусов? Здесь мы находили банки стеклянные, просто сплавленные".
– Не надо быть строителем, чтобы увидеть, что в этом доме вообще нет перекрытий. Дальше пойти – то же самое. А кто сюда жить приедет? Это реально Припять, тут сносить не надо, просто оставить, чтобы люди заезжали – вы, иностранные журналисты. Они не понимают всего этого по картинке.
– Оставить это как памятник русскому миру?
– Конечно! Когда в Донецке были военные действия, война, никто ничего не ощущал, говорили, что там где-то стреляют и все.
А вот когда ты неделю в подвале посидишь, когда в тебя бомбы летят… В садике за домом вообще вакуумная бомба упала, там люди сидели. Мы сидели там до 2-го марта, а 4-го прилетело.
До войны Денис работал частным предпринимателем, развозил продукцию по ресторанам. Сейчас раздумывает, чем заниматься дальше.
"Рестораны в Харькове не хотят открываться. Пока здесь нет, в Киев поеду, строить, наверное. Будем отстраивать, а что делать?"
***
Пытаясь осознать масштаб трагедии, которую пережил каждый из местных жителей, возвращаемся к машине. Коммунальщики продолжают мести дорогу, на обочине варят смолу в буржуйке, четверо мужчин несут в неизвестном направлении холодильник.
Внезапно раздаются глухие звуки взрывов.
"Грады", – констатирует наш сопровождающий.
За Окружной дорогой не утихают активные боевые действия, русские продолжают обстреливать позиции наших военных, оттеснивших их от Харькова. Иногда – пусть и значительно реже, чем было – достается и Салтовке.
На следующий день весь Харьков, в который только недавно начали возвращаться люди, сотрясается от взрывов. Из Белгородской области крупнокалиберными пушками "Пион" и системами залпового огня обстреливают в том числе район Павлово Поле, приближенный к центру. Жертвами становятся восемь мирных жителей, среди них пятимесячный ребенок, еще 19 получают ранения.
Русский мир продолжает нести смерть и разрушения даже там, где, казалось бы, уже точно проиграл.
Дмитрий Кузубов, фотографии – Кирилл Гончар
