Врач-анестезиолог Иван Черненко: Кровати умерших в течение часа занимают новые пациенты

У жовтні 2020 року "Українська правда" попросила Івана Черненка, лікаря-анестезіолога Центральної районної лікарні міста Роздільна на Одещині, розповісти про одне своє чергування – з ранку до ранку.

Іван тоді описав свій "день бабака" в ковідній лікарні. Він розповів про те, як носити пацієнтів на руках, оскільки ліфта в інфекційному відділенні немає. Про те, як робити штучну вентиляцію легень на панцирному ліжку з розеткою, що вивалюється зі стіни. Про критичний дефіцит лікарів, медсестер і санітарок.

Читайте більше: Тут живе COVID-19. Один день лікарні в "жовтій" зоні. Записки лікаря

За рік "жовті" зони перетворилися на "червоні". Рахунок підтверджених випадків COVID-19 восени 2021-го щодня йде на десятки тисяч. Тільки з початку листопада за офіційною статистикою від коронавірусу померло понад три тисячі людей.

З'явилися вакцини, а разом із ними у частини суспільства сталося загострення антивакцинального синдрому.

Розетки в Роздільнянській лікарні полагодили, і вони більше не вивалюються зі стін.

За цей рік Іван Черненко написав книгу "Сміх наприкінці тунелю. Записки українського анестезіолога" і став головним героєм документального фільму "Треба ще вижити" про медичну реформу в Україні. 

Фільм був знятий "Українською правдою" завдяки підтримці Editors Club і членів Клубу УП, а також Фонду розвитку ЗМІ посольства США в Україні. 

 

В листопаді 2021-го ми попросили Івана Черненка написати продовження минулорічних записок лікаря. І отримали цей текст. 

До кінця тунелю далеко. Треба ще вижити. 

***

− Коля! Коля, га! Говорю же, намордники не спрашивали! Нет, сертификат тоже. Езжай спокойно электричкой. Ты слышал? Не нужен намордник! – на весь вагон кричит в телефон мужчина. 

Мой день, как и год назад, начинается в 5.30 утра. Сначала автобус от Белгород-Днестровского до Одессы. В 8.30 отправляется электричка до Раздельной.

Топ-тема разговоров пассажиров – вакцинация, сертификаты. Все чаще говорят об умерших. За два года их стало слишком много, чтобы делать вид, что "просто грипп" не опасен. Весной 2020-го мы искали среди знакомых тех, кто переболел. Теперь сложно найти тех, у кого не умерли родственники, друзья, знакомые. 

За окном вагона несутся пожелтевшие деревья в цинковом тумане. В вагоне я и еще несколько человек в масках. Остальные всем своим видом демонстрируют крепкий иммунитет и нежелание надевать "намордник". Пахнет табачным дымом, туалетом и потом.

Клозеты на колесах несут уставших пассажиров сквозь осень. 

***

От вокзала в Раздельной быстрым шагом до Центральной районной больницы.

После летнего затишья в больнице сначала экстренно открыли инфекционное отделение на 25 коек. По сути это реанимация. Потом ковидное отделение еще на 45 коек – это терапия. Мы наивно думали, что нам этого хватит на какое-то время.

За 5 дней все 70 коек, выделенных под ковид, заполнились. Рекорд весенней волны 2021-го – семь госпитализаций в сутки. Сейчас – до пятнадцати.

Пациентов везут из соседних районов и даже из Одессы. В отличие от предыдущих волн, большая часть – в тяжелом состоянии. Весной становились "тяжелыми" на восьмые-десятые сутки после начала болезни. С приходом штамма Дельта у некоторых ухудшение наступает на третьи-пятые сутки. Такого мы не ожидали.

Розетки в больнице больше не вываливаются из стен, как это было год назад, их починили. 

Аппаратов СИПАП (метод искусственной вентиляции легких, когда пациент получает кислород под давлением через маску – УП) 23, а не 4. Источников кислорода больше, как и самого кислорода. И даже генератор запускается автоматически за полминуты.

Вот только мы так и не научились клонировать медиков. Персонала столько же, хотя коек стало почти в два раза больше. Не хватает медсестер, санитарок, врачей.

***

Надеваю знакомый до тошноты комбинезон, респиратор, шапочку, перчатки, бахилы. Беру пульсоксиметр, и иду на обход. 

− Кого смотреть в первую очередь? − спрашиваю медсестру.

− В "единичке", "пятерке" и "семерке", там как-то не очень.

Начинаю с первого бокса.

Женщина пятидесяти лет, выпучив глаза, жадно хватает воздух. Ее легкие поражены от верхушек до основания с обеих сторон. Сатурация 70. Она на неинвазивной вентиляции легких. Специальный аппарат помогает ей дышать. Отошла маска. 

− Знаю, что тяжело. Сейчас поправлю.

Затягиваю потуже ремни, которыми маска крепится к лицу. Они врезаются в тучную шею.

− Больно?

− Терпимо.

− Я ослаблю. Не болтайте, экономьте силы, просто слегка кивайте, когда отвечаете на вопросы.

Добавляю кислород. Сатурация постепенно растет, дыхание становится ровным.

− Легче?

Кивает.

Иду дальше. Рядом пожилая пациентка. Тоже на СИПАП-аппарате, маска, ремни.

− Воды!

Просовываю под маску трубочку. Полностью снимать маску нельзя. Она даже не успеет допить воду, как начнет задыхаться. Одной рукой придерживаю маску, другой трубочку. Сатурация 88. Сейчас раздышится и станет легче.

***

Иду к пятому блоку, уже берусь за ручку двери. Не судьба. Звонок из приемного отделения. Привезли пациента. Сатурация 30.

− Сатурации 30 не бывает! – прокричит сейчас фейсбук-эксперт.

Бывает, если мы говорим о периферической сатурации. Но фейсбук-экспертам некогда разбираться в понятиях и методах измерения.

Огромный, тучный мужчина. Прошу не выгружать из скорой. Бегу за кислородным баллоном, который старше меня и давно должен занять место в музее. Баллон в ноги, маску на лицо мужчины.

Бегом катим на сидячей каталке к инфекции. На лежачей мы его просто не поднимем. Единственное свободное место на втором этаже. Становлюсь со спины пациента, наклоняю каталку, большую часть веса распределяя на себя. Медсестры подталкивают, я с санитаркой тащим его наверх.

Так, задыхаясь, ступенька за ступенькой добираемся до второго этажа. Под конец кислород нужен уже всем нам.

Бегом по коридору. Дружно пересаживаем пациента на кровать. Бегу за СИПАПом. Маска, ремни, аппарат. Сатурация постепенно растет. Делаю назначения.

***

Продолжаю обход. Дохожу до пятого блока, берусь за ручку двери. Звонок. Приемное отделение, пациентка, сатурация 88.

− Дайте ей концентратор. У меня мест нет. Звоните в ковидное.

Тяжелых пациентов мы кладем в инфекцию, более легких – в ковидное.

Тот, кто побывал в инфекции и вырвался в "ковид", начинают понимать цену жизни. А некоторые даже и ее смысл.

Захожу в "пятерку". Тут молодая пациентка, чуть за тридцать. У нее паническая атака. Шум концентраторов, бульканье кислорода в увлажнителе, ни одна психика не выдержит все это в режиме 24/7.

− Трудно дышать? 

Кивает.

Сатурация 92, маска, ремни, СИПАП, 25 литров кислорода. 

− Сатурация хорошая. 

Прошу вколоть пациентке транквилизатор. Успокаивается. 

Молодая женщина. Почему она тут? Сопутствующие заболевания и ковид. Ковид − это спичка, поджигающая вашу толстую медкарточку со всей коллекцией диагнозов.

За лето мы в больнице неплохо подготовились. Установили криоцилиндры – это бочки для кислорода, есть кислородная станция, баллоны, концентраторы.

Но этого оказалось мало. Пациенты требуют больше кислорода, чем весной. Состояния тяжелее. Снова совмещаем концентраторы, потоковый кислород через систему переходников, коннекторов.

Умение из подручных средств сооружать разводку для кислорода достигло совершенства. Дайте мне моток пластыря и пару трубок, и я сотворю чудо.

***

Седьмой блок. Маски, ремни, СИПАП.

Новая пациентка − я у нее еще не спрашивал:

− Вы вакцинировались?

− Нет. Начиталась… страшно было. А теперь… жалею.

Сатурация 95. Немного уменьшаю кислород.

− Доктор! Только дайте… выписаться, если выздоровею… я тут же пойду… вакцинироваться.

Через пару недель мы ее выпишем. Не знаю, пойдет ли она вакцинироваться.

В стационаре на 70 коек – один вакцинированный пациент, и тот с кучей сопутствующих заболеваний. Его тоже выпишут через пару недель.

***

− Иван Владимирович, "четверка"!

Кому-то плохо. Бегу. Пациент сорвал с себя СИПАП-маску, хотел пойти в туалет. Упал. Весь мокрый, с кожей серого цвета, он хватает ртом воздух, как рыба, которую выбросило на берег. 

− Я же говорил не снимать маску! Вы можете погибнуть.

− Мне все равно! Я хочу в туалет.

− Сейчас принесут судно.

− Не хочу судно! Я хочу в туалет!

Пульсоксиметр даже не определяет сатурацию. Из-за гипоксии пациент не осознает ни степень тяжести своего состояния, ни, вероятно, даже то, что он в больнице.

Быстро надеваю ему маску, стоя на коленях, помогаю раздышаться. Он лежит на полу. Подкладываем под голову подушку. Через 15 минут сатурация наконец-то доходит до 85. 

Пыхтя, вчетвером поднимаем мужчину на кровать. Только я отвернулся, он снова срывает маску. Щеки начинают парусить (щеки раздуваются в такт дыханию у больного, находящегося в коматозном состоянии – УП), взгляд в никуда.

− Остановка! Адреналин!

Надеваю маску, начинаю непрямой массаж сердца. Медсестра вводит внутривенно адреналин, через пару минут пациент начинает дышать сам.

− Воды! − доносится из-под маски.

Фиксируем его канатами. 

За всем этим наблюдает тридцатилетний мужчина на неинвазивной вентиляции легких. 

− Лучше отвернитесь к окну, − говорю ему, − ваш сосед в тяжелом состоянии и еще одну остановку сердца не переживет. Поэтому лучше не смотрите.

− Я понимаю. 

Отворачивается. За то время, что он в инфекции, рядом с ним умрут несколько его соседей. В день, когда мы его выписывали, он был, пожалуй, самым счастливым человеком. 

Прошу медсестру дать тридцатилетнему успокоительное, а тяжелому − транквилизатор. 

***

Звонок из приемного.

− Вы не забыли про нас? Женщина…

− Я помню!

Конечно, забыл. Весной на анестезиологе было от 8 до 10 тяжелых пациентов. Сейчас 20-25 и более. Пытаюсь абстрагироваться и просто делать работу. Все сводится к чистой механике. Общение в телеграфном стиле. Коротко и без знаков препинания.

На рефлексии и сантименты нет ни времени, ни сил. Главная задача − дожить до утра самому и по возможности помочь это сделать пациентам.

На часах всего 14:00, по ощущениям − будто отработал сутки. 

Бегу в приемку. Быстро осматриваю женщину, о которой забыл. Даю назначения. Госпитализируем в ковидное.

Пытаюсь закончить обход. Но на первом этаже родственники ломятся в дверь. Беру список пациентов, иду вниз.

− По очереди! П. тяжелый, на СИПАПе, без динамики. Н. крайне тяжелый, на СИПАПе, с отрицательной динамикой.

− И что нам делать? – плачет. 

− Вам ничего, − стараюсь максимально смягчить тон. − Все что можем, делаем, но пока безуспешно… Д. на СИПАПе, с положительной динамикой.

− Спасибо Богу! Спасибо Богу!

− Л. тяжелая, без динамики.

− Это плохо?

− С ковидом, если не тяжелее, уже хорошо.

− А Л., как Л.? – спрашивает девушка с черным платком на голове.

− Л. с хорошей динамикой, на СИПАПе. Мы ей не говорили. И вы не говорите, выздоровеет, потом скажем.

− Да, я даже симку ей другую передала, чтобы никто не звонил.

− Хорошо.

Л. и ее тридцатилетний сын одновременно попали в больницу. Сын привез маму. У мамы сатурация была 80. Коллега обратила внимание на то, что сын плохо выглядит. У того сатурация оказалась 50, просто он не ощущал всю тяжесть своего состояния. Бессимптомная гипоксия, нормальное дыхание, человек не испытывает удушья, но при этом его кожа цвета баклажана, а пульсоксиметр показывает страшные цифры. 

Он умер после двух недель борьбы.

И так по списку. Кто-то плачет, кто-то радуется, кто-то ждет, куда качнутся весы.

***

Я возвращаюсь к пациентам. Это бесконечный бег из бокса в бокс. Там поправить, тут успокоить, здесь реанимировать. Двадцать пять пациентов, 18 на СИПАПе.

Ближе к обеду вспоминаю, что еще не завтракал. В отделении временное затишье. Быстро переодеваюсь, иду завтракать, обедать и ужинать. Через десять минут – обратно. К счастью, все по-прежнему тихо.

Поступает тяжелая пациентка В., доставляем кровать в бокс. Быстро надеваю СИПАП. Онкология, не прививалась, болеет две недели, от госпитализации отказывалась все это время, хотя предлагали.

Рядом с ней пациентка Г., которая резко ухудшилась. Фактически агонизирует, весь день мы не могли сбить ей температуру. Влили дорогостоящий препарат, который был в больнице, и за которым сейчас гоняются по всей стране, но эффекта он не дал. Так называемый "цитокиновый шторм" и декомпенсированный диабет сделали свое дело.

16:20. Умирает Г. Недавно поступившая В. в ужасе. Успокаиваю. Быстро приносим полиэтиленовый мешок, грузим Г. в мешок и выносим. Стараемся не задерживаться с выносом умерших. Пребывание рядом с мертвыми не добавляет здоровья живым. 

17:00. Остановка сердца у пациентки В. Провожу непрямой массаж сердца, делаем адреналин.

Я знаю точное время, только потому что во всей этой кутерьме смотришь на часы в единственном случае – констатация смерти.

− Доктор, не мучайтесь, − спокойно говорит медсестра минут через пять. − У нее ведь онкология.

Смотрю на тело пациентки, в уставшие глаза медсестры, понимаю, что все мои телодвижения бессмысленные, и я их совершаю не столько ради спасения, сколько для очистки совести. Я попытался. 

Упаковываем в мешок. Тела еще надо снести на первый этаж. Я беру за головную часть, медсестры по бокам, ноги волочатся, нам просто не хватает сил, чтобы нести.

Кровати умерших не успевают остыть. Меняют постель и в течении часа их занимают новые пациенты.

***

Звоню родственникам умерших.

− Здравствуйте, вас беспокоят из инфекционного отделения. Ваша мама ухудшилась, у нее произошла остановка сердечной деятельности, к сожалению, ее не удалось спасти. Примите мои соболезнования.

Плачут.

− Соболезную еще раз. Если будут вопросы, позвоните, я отвечу.

Обычно перезванивают через 20-30 минут: когда забрать, как забрать, будет ли вскрытие.

***

На часах 23:00. Сажусь писать истории болезни. Надо заполнить две истории умерших и написать дневники.

Медсестра списывает лекарства. Да, есть старая добрая традиция все списывать, чтобы не было свободного времени на дурные мысли и отдых. Потому у нее десяток журналов, в которые она должна записать все, использованное за день, начиная от куска ваты, и заканчивая шприцами и лекарствами. 

Начало первого, у меня плывет клавиатура перед глазами, а я не записал даже половины дневников. Бросаю.

Пока в отделении тихо, спускаюсь в каморку под инфекцией, там можно немного поспать.

В два ночи звонит медсестра, заканчивается кислород. Специальная сигнализация орет на все отделение. Хватаю ключи, бегу переключаться на баллоны, пока "кислородчик" подключит полный криоцилиндр. 

В три часа ночи звонят из ковидного отделения, у них кислород по нулям. Кислородная станция не выдержала нагрузки и выключилась, позже окажется, что вовсе сломалась. Переключаемся на баллоны. Все живы, но напуганы, надо пойти успокоить.

В пять утра зовут в "четверку". У мужчины, который днем намеревался сходить в туалет и срывал маску, дал остановку. Констатирую смерть. Выносим.

За сутки минус трое. Весной у нас столько за неделю умирало. 

На пятиминутке докладываю про умерших. Уже никто не спрашивает, почему так много. 

***

Сдаю смену. Электричка, автобус, дом.

Дома в теплой постели не могу уснуть. В голове крутится одна мысль. Что буду делать, если выключится кислородная станция? А если закончится криоцилиндр? 

Я мысленно соединяю концентраторы, при помощи трубок и пластыря мастерю разводку. Снова пересоединяю аппараты.

Бесконечная пляска мыслей. Выбираю, кем пожертвуем, сортирую, подключаю, выношу.

Жутко хочется спать, но не могу. Встаю, принимаю снотворное.

В конце концов засыпаю с мыслью о том, что многих мы все-таки переведем из реанимации в ковидное и они выпишутся здоровыми. 

Іван Черненко, для УП