Депутат парламента Латвии Инесса Войка: Очень важно, чтобы дела НАБУ заканчивались реальными судебными приговорами

В феврале 2021 года "последний олигарх" Латвии Айварс Лембергс был приговорен к пяти годам тюремного заключения. Для Латвии такое событие не является исключительным, а скорее, наоборот, подводит логическую черту под многолетней и системной  работой антикоррупционных органов в начале 2000-х. 

Латвийский политик Инесса Войка имеет непосредственное отношение к борьбе с олигархами в стране. 23 года назад она основала местное отделение Transparency International, неправительственной международной организации по борьбе с коррупцией и исследованию уровня коррупции в мире.

В 2017 году,  уже в качестве старшего советника  ПРООН в Украине по антикоррупции, Инесса Войка делилась опытом антикоррупционной деятельности с украинскими правительствами. 

Сегодня Инесса Войка – депутат и секретарь Сейма Латвии. 

Мы встретили политика в Стокгольмской школе экономики в Риге, где Инесса Войка читала нам лекции, и записали с ней небольшое интервью – о том, что из себя представляла олигархическая система в Латвии до начала антикоррупционной борьбы, как латвийцам удалось лишить бизнесменов влияния на государственную политику, а также попросили дать оценку и рекомендации относительно антикоррупционной реформы в Украине.

– Что из себя представляли олигархи в Латвии, когда антикоррупционная борьба только начиналась? И как именно влияние коррупционеров распространялось внутри государства? 

– Например, латвийский олигарх Айвар Лембергс был главой города, через который шла российская нефть. Транзитный бизнес в начале 90-х составлял около 30% от валового продукта, был весомой частью латвийской экономики.  

Истощение российской нефти и многое другое спровоцировало разногласия в кругу бизнесменов. В прокуратуре появились материалы против секретных активов Лембергса, которые он не декларировал, будучи мэром Венспилса. 

– Как происходило становление Лембергса в качестве олигарха?

– Айвар Лембергс был районным главой коммунистической партии в Вентспилсе. Школа КПСС многих хороших руководителей выучила, вот он и был одним из таких. Хозяйственный, мастер на все руки. 

А когда началась рыночная экономика, реализовал свои способности в угоду себе. Участвовал в теневых приватизациях и получил контроль над транзитными компаниями в Вентспилсе, важнейшими для латвийской экономики. "Вентспилс-нафта" было одним из крупнейших предприятий в Латвии. 

– Имел ли он влияние на медиа в стране?

– Сначала Лембергс просто хозяйничал в Вентспилсе и неспешно выстраивал отношения с политическими партиями. При этом держался от национальной политики на некой дистанции. Он был далеко от Риги, и был таким себе местным феодалом. Как раз тогда, в середине 90х, я и начала следить за ним в качестве журналиста расследователя. 

Что касается влияния на медиа, в 1998-м году Лембергс приватизировал Дом прессы, и вторую по величине газету. В ней появилась джинса, удобная Лембергсу. Это было своеобразным ответом на раскрытые схемы Лембергса. 

Журналисты газеты "Diena", которая была ключевой в борьбе с олигархической системой, опубликовали материал, изобличающий Лембергса. Были найдены и обнародованы его офшоры. 

В ответ на это в своей газете он заявляет: "У Сороса есть офшоры в Швейцарии, и у меня есть офшоры. При этом Соросу все аплодируют, а меня клеймят". Так появился спин Сороса. 

Спустя лет десять Лембергс проиграл суд в Лондоне, сильно испугался, и продолжил в таком же духе: "У меня же нет доступа к судам Англии, а у Сороса, наверняка, есть". В общем, проявлял феодальный характер. 

Он предстал, как человек, который верит в то, что, если у тебя своя армия, везде свои люди, значит, и у других так же. 

– Кроме Лембергса какие еще предприниматели тогда имели влияние на государственную политику Латвии?

– Был Андрис Шкеле, человек с другим мышлением – предприниматель советского типа. Он занимался хозяйственной деятельностью – выращивал цветы и продавал их по Советскому Союзу. 

Сначала Шкеле был заместителем министра агропромышленности. В этой сфере находились крупные предприятия, как например, кондитерская фабрика "Лайма". Проходила приватизация, и он стал владельцем этих компаний. Причем легитимно. Законно, но несправедливо. Просто других законов тогда не было. 

В конце 1995-го года его пригласили на пост премьер-министра. В стране был политический кризис, партии не могли договориться, и Шкеле смог примирить их. 

Его первое премьерство было очень удачным. У нас как раз развалился самый  крупный банк "Балтия" – погорел на схемах и "пирамидах". 

В 90-х годах Латвия еще училась демократии, и правительства у нас менялись очень часто: было удачей если хоть одно правительство продержалось больше года. 

Так вот в это время Шкеле много хорошего сделал – создал коалиционное правительство, принял бездефицитный бюджет и создал агентство приватизации.

При этом у нас был закон, запрещающий совмещать бизнес и госслужбу. Шкеле элегантно обошел эти требования, и перевел все свое имущество в вексели.  С одной стороны, остался в бизнесе и владел около 50 миллионами долларов, с другой – вексель – это же не деньги, не имущество. 

– Каким тогда было противодействие их укреплению в сфере государственного влияния?

– Активное противодействие началось, когда случился конфликт между Шкеле и вышеупомянутым Лембергсом. Боролись они за приватизацию пароходства, которое было одной из крупнейших прибыльных отраслей в Латвии. Речь шла о танкерах, унаследованных нами от Советского Союза. У нас на то время была третья или четвертая по величине танкерная флотилия в мире. 

Очевидно, Лембергсу было мало транзитного бизнеса, он хотел еще и пароходы, и поставил на одну из партий, которая была в правительстве. А у Шкеле было свое видение приватизации. Поэтому они несколько раз все срывали. 

Сначала правительство долго работает, потом наконец одобряет какие-то правила, а партия Лембергса, выходит из правительства, и заявляет: "Нет, нам вот это не подходит". И так по кругу.  

Когда мы создали Transparency International, была уже четвертая или пятая попытка приватизации пароходства стратегическими партнерами. Газеты Лембергса писали о коррупции в этой связи. 

И мы подумали, что можем воспользоваться нормой о доступе к информации, чтобы следить за процессом изнутри. Написали письмо в агентство приватизации, и нам ответили: "Приходите, мы вам все покажем!". 

И они показали, а мы убедились, что коррупция происходит не на уровне агентства – к агентству как раз претензий не было, а на высоком политическом уровне. При всей заангажированности Шкеле даже Всемирный банк привез в Латвию. 

– Будучи при этом коррупционером?

– Да. И это логично. Когда в твоих руках политическая власть, важно, чтобы на нижних уровнях все четко работало. Потому что смысла во власти ноль, если ты принимаешь решения, а где-то внизу эти решения продаются еще как-то.

В общем, Шкеле строил хорошие институции. Но приватизация все не происходила. Газеты продолжали писать о коррупции. Конфликт был на высоких нотах. 

И выглядело все так, что вот где-то сидят мужики, договариваются, и тут появляются какие-то девочки, начинают интересоваться документами о приватизации. Никто сразу не понял, в чем дело. 

Нас называли агентами спецслужб, говорили, что мы Моссад или ЦРУ, в таком духе. Но пока мы занимались аналитикой в агентстве приватизации, олигархи сели за стол и договорились. Решили поделить влияние на пароходство, и пошли через биржу, подали заявки.

Вы же понимаете, что, если уже пятый раз приватизация не случается, никакой иностранный инвестор сюда не придет. Пришли наши олигархи, но через различные фундации, Лондон, банки, и так далее.  

Сначала было непонятно, кто за чем стоит. Потом инвестиционные банки стали отдавать имущество настоящим владельцам. В общем, так в 2001-м году олигархи помирились на почве приватизации.

– То есть, в 2001 они приватизировали, что хотели, и закрепили свои позиции. Как же вам удалось с таким коррупционным багажом в 2004 году вступить в Европейский Союз?

– Да, Латвия тем временем вступала в Евросоюз и в НАТО. В стране проходили реформы, разрабатывались антикоррупционные законы без которых вступление в ЕС было бы невозможным. 

Чего только стоит закон о доступе к информации. Его принятие в 1998-м году вообще никто не заметил. Ну, что значит доступ к информации? "Как он может мне, феодалу, помешать?", –  думали они, очевидно, недооценивая работу активистов. 

А вот принятию закона об антикоррупционном бюро наши олигархи вряд ли  радовались, но время диктовало свои условия и деваться им было уже некуда. Когда законопроект зашел в парламент, Андрис Шкеле и коллеги, конечно, пытались убрать из него пункты о криминальном преследовании, чтобы закон получился беззубый.

Как я уже говорила, по иронии судьбы Всемирный банк привел в Латвию олигарх Шкеле. Поначалу Всемирный банк не вмешивался: "Мы – про экономику, а коррупция – это политика". Но международные эксперты и эксперты из Transparency International добились активности банка. 

Потом мы вспомнили, как еще в 1997-м году первый представитель Гонконгского Антикоррупционного бюро был в Риге и рассказывал, что надо делать такую организацию, как ваши НАБУ и НАЗК вместе взятые. И мы начали над этим работать. Создали Антикоррупционное бюро. 

Международные партнеры помогли в противодействии. Если бы не было поддержки международных партнеров, общественных организаций и медиа, то ничего не получилось бы. 

Мы со всех сторон оказывали давление и контроль. Благодаря слаженным действиям всех участников антикоррупционной борьбы мы в 2002-м году мы начали контролировать политические партии. 

– "Мы" – это кто?

– Лембергс называл этот контролирующий модуль "DDT" – "Diena", "Delna", Televiziea. Diena – это газета, Delna – Transparency International, а Televiziea – телевидение, соответственно. 

На телевидении были сильные журналисты-расследователи, наша организация Transparency International была как сторожевой пес, а газета "Diena" освещала все процессы. Лембергсу это очень не нравилось, потому что он никак не мог на это повлиять, у него просто не было доступа. 

– Со стороны олигархов были угрозы жизни?

– Не было. Потому что мы были очень видными. Разве что, когда пошли против приватизации, за которой стоял один кгбшник. Тогда мы столкнулись с такими методами, как слежка, специфические звонки, и т.д. Но это быстро закончилось. 

– В Украине сейчас принимается закон об олигархах. При этом нашего  премьер-министра Дениса Шмыгаля называют ставленником олигарха Ахметова. Донором президента на выборах был олигарх Игорь Коломойский. Есть еще Виктор Пинчук, и так далее. Мощнейшая сила. 

С одной стороны, в том числе благодаря этой силе, мы не утратили субъектность в 2014-м году. С другой стороны, поэт Иван Франко говорил: "Лупайте сю скалу". Как же это возможно с такими вводными, как у нас? 

– Я думаю, вы ее и рубите. Шаг за шагом. Надо заканчивать дела, которые начаты НАБУ. Очень важно, чтобы дела заканчивались судебным приговором обязательным к исполнению. И вообще надо доводить хорошие дела до конца. 

Опять-таки повторюсь. Слаженная работа международных и неправительственных организаций, медиа, неусыпный контроль и давление. Вот, как нужно действовать. 

Антикоррупционный суд важен, медиа важны, и, конечно, негосударственные организации. Но чего только стоят украинские суды. В 2013 году было социологическое исследование о недоверии к ветвям власти. Украинцы больше всего не доверяют именно судам. То, что недоверие у вас к судам, а не к правительству – это вообще уникальный случай в Европе. Ведь во всем мире не доверяют политикам, правительству, парламенту, а не судам. 

– Возможно ли создать это все, учитывая колоссальное противодействие со стороны олигархов и части украинского общества?

– В антикоррупционной кампании не обязательно участие большого количества людей. Смотрите, парламент всегда будет отображением общества. Многие от коррупции выигрывают. 

Поэтому важно не только количество "хороших" политиков во власти, но и качество мини-сообщества, которое постоянно противостоит коррупции каждый день в каждом большом решении. 

Понятно, что очень трудно удержаться, не брать, не входить в схемы, не пользоваться положением. Перемены начинаются тогда, когда со временем люди начинают доверять этому сообществу профессионалов, и созданным этим сообществом институциям. Мы это видели в Латвии. 

– Доверие возникает в ответ на действия. Каковыми были реальные достижения антикоррупционеров в Латвии?

– Их не было прямо очень много. Но они были, и есть сейчас. Например, глава департамента развития Риги получил 8 лет тюремного заключения. Правда, предпочел пойти в тюрьму один, никого из подельников не выдал.

Мы начали делать мониторинг расходов политических партий – это своеобразный инструмент влияния, благодаря которому мы увидели, что много денег тратится на политическую рекламу. Начали говорить о том, что не понимаем, откуда деньги. Политики не отзывались на наши на призывы, а мы неоднократно ловили их. 

Но нашлись другие политики, которые протолкнули в парламент законопроект о контроле за денежными расходами политических партий. Мы убедили парламент пересмотреть закон, чтобы можно было контролировать расходы и отношения политических партий с медиа были максимально прозрачными.

В результате нарушений было выявлено столько, что олигархи, получив миллионные штрафы за нарушения в рекламе, посчитали более рациональным попросту закрыть свои партии. Шкеле из-за этот в политику не вернулся.  

Как видите, в борьбе с олигархами не обязательна криминальная тема. Их можно "подлавливать" на других вещах. Например, на финансировании партий.

Были и тюремные заключения высокопоставленных лиц из-за коррупции.

– А олигарха Лембергса как вы посадили?

– Сначала на него завели дело. Еще один олигарх, Айнарс Шлесерс, который был новым лицом в политике, пошел против Лембергса в Генпрокуратуру. А генпрокурором был человек, который был готов делом заниматься. 

Ему было нелегко, потому в подчинении у него были коррумпированные прокуроры. Но он нашел молодых, амбициозных и бесстрашных парней, отдал это дело им. Те несколько лет проводили расследование. В сотрудничестве с антикоррупционным бюро. Колоссальный труд, скажу вам.  

В итоге дело передали в суд. Лембергс десять лет обходил обвинения в юридической плоскости, выкручивался. 

– Он это делал в заключении?

– Нет, его выпустили. Он ведь был мэром Вентспилса. Хотя прокуратура и запретила ему быть мэром, он оставался таким себе "народным мэром". Покупал рекламу на латвийском телевидении, появлялся на всяких шоу, пока не поменялось руководство государственного телевидения.

Лембергс оттягивал наказание дольше всех. Суды работали независимо и профессионально, а у него была грамотная защита. Кроме этого, он начал сотрудничать с Союзом зеленых и крестьян, и со своей партией от Вентспилса даже несколько раз был кандидатом на пост премьер-министра. 

[В феврале 2021 года Рижский окружной суд приговорил Айвара Лемберга к 5 годам лишения свободы с конфискацией имущества и штрафу в размере 20 000 евро]

– Как утратили власть упомянутые выше Андрис Шкеле и Айнарс Шлесерс?

– Они пошли в большую политику, стали видными, а значит и более уязвимыми. И политически похоронили себя на выборах 2006-го года. 

В Латвии тогда принимался закон о "денежной планке" на предвыборные кампании. Но Шкеле и Шлесерс несмотря на это тратились на всю катушку. 

Антикоррупционные органы расследовали это. Суды длились пять лет. Бюро хоть и меняло руководство, тем не менее, все руководители продолжали судебные тяжбы. Никто не отозвал дела. 

В 2011 году антикоррупционное бюро запросило в парламенте разрешение на обыски в домах коррупционеров. Что вы думаете? Парламент проголосовал против. 

Народу это все порядком надоело. Слишком уж беспардонно стали вести себя коррупционеры.  И тогда в игру вступил президент. Который раньше был хирургом, и которого, между прочим, эти же олигархи когда-то избрали в зоологическом саду. У Зеленой партии там был офис. 

Когда президент почувствовал, что на следующих выборах его не переизберут, он в свойственной хирургу манере заявил: "Резать так резать", и распустил парламент после этого голосования. Вернее, издал декрет, потому что распустить парламент он не может, но может объявить референдум. Конечно, народ проголосовал и парламент был распущен.

– Какими были последствия для Шкеле и Шлесерса?

– Перед очередными выборами мы получили судебное решение по делу о расходах 2006-го года. И одна, и другая партии были обязаны заплатить миллионы государству. Шкеле и Шлесерс просто распустили свои партии. Потому что нет партии – нет и долга. И на выборы не пошли. 

В другой ситуации, может, и пошли бы. Но под давлением реформы, продолжительных расследований и тяжб они ушли из большой политики. Шкеле с тех пор даже не пытался вернуться. Айнарс всякий раз пытается вернуться, и никак у него не получается. 

– Можно ли латвийский опыт борьбы с олигархами перенести на украинские реалии? Чем он может быть полезен нам?

– Условия, в которых Латвия преодолевала коррупцию, и условия, в которых это приходится делать Украине, есть много похожего, но есть и разное. Однако законы, которые необходимы, чтобы выстроить чистую политику и чистое государственное управление, они одинаковые. Украина проходит путь, который Латвия проходила еще в 90-х и особенно в начале 2000-х. 

При Порошенко в Украине был принят первый антикоррупционный пакет, который подразумевает многоярусную систему для реализации реформы. Вокруг этих ярусов, вокруг НАБУ, и прочих институций, началась борьба. Опять же, в Латвии было точно так же. В конце концов, если на бюро не нападают, значит они не делают свою работу. 

Активистам, которые это делают, профессионалам, которые работают в этих институциях, можно только посочувствовать. Они пришли на свои места, чтобы заниматься конкретными делами, но вынуждены отражать нападки в свою сторону. Тем не менее, опыт Латвии и других стран показывает, насколько важное значение имеет эта борьба.

– Каков ваш опыт взаимодействия с украинскими властями, и как вы оцениваете тенденции в принятии антикоррупционных мер в Украине?

– В 2017 году, когда я работала в ПРООН, приезжала в Украину и боролась за внедрение автоматических модулей электронного декларирования. Буквально. Мы приходили с дискетой, давали в НАЗК, а они не брали. Мы приносили им готовый модуль, где ничего не нужно изобретать – просто брать и пользоваться. А они все время придумывали какие-то отговорки. 

Потом приходит Владимир Зеленский. А вместе с тем и новое руководство НАЗК. И вот вдруг этот модуль запускается, НАЗК начинает работать на новом уровне. Теперь у Зеленского может быть сколько угодно дел, и он может теряться в них, что-то упускать. Им есть, куда стремиться, но НАЗК-то работает! 

И так любая институция, если, не опуская рук, доводить дела до конца. В Украине важно построение прозрачных институций. Этот процесс у вас продолжается. Иногда, делая шаг вперед, приходится делать два шага назад, но это естественное движение.

И в Латвии все продвигается так же. У нас Антикоррупционное бюро и Генпрокуратура были чемпионами в вопросах преодоления коррупции. Потом поменялись главы, еще что-то, и все завязло. С другой стороны, пришла Счетная палата, и сделала очень важную работу, которая препятствует воровству из бюджета. 

Если вы думаете, что не происходит никаких попыток "облегчить" жизнь и придумать новые "схемы", то вы ошибаетесь. Вот сейчас, например,  Совет по конкуренции Латвии выявил картельный сговор строителей. Так что важны все контролирующие органы, а без негосударственных организаций и медиа – вообще никак!

– Что еще Украине можете рекомендовать?

– Вам необходимо работать над прозрачностью государственного управления. В 2017 году ваше правительство много хотело сделать, но ходило по кругу, пытаясь достать повестку дня. 

Чтобы правительство стало подотчетным, прозрачность очень важна. Это простой критерий, который включает свет в комнате, и тогда становится легче видеть черных котов. 

Когда у нас есть повестка, но нет каких-то документов, о которых там идет речь, журналисты тут же начинают задавать вопросы. Начинаются подозрения и разбирательства. 

Плюс у нас есть система сотрудничества с негосударственными организациями. У нас они имеют доступ к документам, которые разрабатываются и принимаются, и соответственно, есть возможность выразить претензии. 

Прямо в системе Кабмина есть место, где собираются госсекретари и сначала обсуждают законопроекты. Да, иногда это замедляет процесс работы министерств. Зато есть возможность его контролировать. 

Когда твоя работа на виду, слишком велик риск попасться на недобросовестных действиях. Так работает прозрачность. 

– Президент Эстонии Керсти Кальюлайд недавно заявила, что Украине до ЕС еще лет 20. В Украине болезненно воспринимается такой прогноз. Что вы думаете по этому поводу? 

– Многое из того, что я вам рассказала о Латвии, происходило уже после вступления в Евросоюз. Просто у нас было твердое намерение и систематическая работа. Евросоюз более реалистичный, чем кажется, и он никогда не будет требовать исполнения всех-всех требований. 

По последним исследованиям в Италии и Греции коррупции больше, чем в Латвии. То есть, вам прежде всего нужно быть внутренне готовыми, в обществе должно быть доверие к институциям, соблюдение верховенства закона и прав человека. 

Думаю, в направлении прав человека Украина движется, хоть и медленно. У вас есть свобода слова, возможность высказывать свое мнение, в парламенте много фракций, плюрализм. Иногда лучше двигаться медленнее, но надежнее. Украину здесь можно сравнить с Индией. Там тоже держатся за свою демократию, свои выборы, как за святое. 

Не нужно обижаться на президента Эстонии за ее прогноз. Латвия и Эстония в Евросоюз шли девять лет. Девять лет, на протяжении которых мы все работали и днем, и ночью. И даже наши олигархи работали на эту цель. Шаг за шагом. Заканчивая каждое начатое дело. 

Еще раз повторю, вам важно научиться доводить дела до конца, и все получится. 

Дмитрий Терешков, Мария Зубарева