Дуля Москве. Как житель села Стайки остановил море, нашел золото и не полюбил Христа
Пятнадцать лет назад у села Стайки Киевской области археологи обнаружили остатки кладбища, уничтоженного оползнями, добытчиками глины и историческим беспамятством.
В руках ученых оказались кости двенадцати мужчин, семерых женщин и десяти детей, похороненных в XVII-XVIII веках. Биоархеолог Александра Козак реконструировала состояние здоровья умерших и особенности быта в сотенном козацком местечке.
Население Стаек – среднего роста, крепкого телосложения. Малыши страдали от цинги и других авитаминозов. Изменения в суставах, не характерные для детского возраста, говорят о сильных физических нагрузках и труде с ранних лет. Гематомы на голенях у некоторых детей намекают на такие наказания, как удары палками.
Скелеты похороненных мужчин хранят следы ранений и так называемого "комплекса всадника". Особые изменения грудной клетки и плечевого сустава – следствие стрельбы из оружия, работы с веслами и саблей.
Скелеты женщин тоже красноречивы: тяжкий труд на земле, сбор урожая; коромысла и ведра с водой – вечные спутники.
Признаков кариеса и других зубных заболеваний у мужчин меньше, чем у женщин. Они вели менее оседлый образ жизни, участвовали в военных походах. Питались более сбалансировано: в частности, хлебом из муки грубого помола, мясом и луком, богатым витаминами. В рационе женщин и детей были мука более мелкого помола, много каш и сладких фруктов.
В 21 веке жизнь в Стайках тоже не проста, но объективно проще. Если выключить телевизор с политической повесткой дня, сосредоточиться на том, чем богата земля, Днепр и местные кручи, то выйдет история хоть и минорная, но не безысходная.
Феникс
Беспокойство и Днепр текут в разные стороны – это правило усвоит всякий, кто отыщет дом 62-летнего Анатолия Кирпача в Стайках.
– Рєбята, ви тут суєту не наводьте! – командует он свойским тоном. – Ітоговий результат один для всіх: з глини прийшли – в глину підемо. Як не крути, а все одно із нас зліплять горшки.
К извечной работе небесных гончаров Анатолий Федорович относится с юмором и почтением. Смерть его не пугает.
Сидя в тени двух больших абрикос за огромным дубовым столом, сделанным в собственной мастерской, левой рукой мужчина опирается на трость.
– Вірю я в переродження, – показывает он рукоять в виде Феникса с женским ликом. – Енергія нікуди не зникає. Жодна людина, яка коли-небудь була на землі, не померла.
Если каждый из нас и правда горшок, с которым вселенная творит, что ей вздумается, то в космической кухне Анатолию Федоровичу выделили исключительное место. Его двор – крайний на стайковских кручах. Дальше виден только Днепр, небосвод и бескрайняя плоть украинского чернозема.
Жить над священной рекой – понять причину этой привилегии Кирпач и не пытается. Но смутно догадывается, что был здесь и раньше. Когда-то очень давно и в другой ипостаси.
– Малим лежав ось там на шпилі (вершине холма – УП), дивився вдаль, інколи таке відчуття виникало, що вже тут колись був. Я вже це бачив, – звучит рассказ под гул заходящих на посадку самолетов.
Рев турбин – одна из немногих антропогенных заноз, с которой приходится мириться хозяину дома с видом на миллион. От его двора по прямой, через Днепр на левый берег, до главного аэропорта страны в Борисполе четыре десятка километров.
– Ось це з семи утра кожну хвилину-дві (пролетают – УП), – отмечает Кирпач. – Кстаті, рєбята, підніміть тему: чому авіакомпанії, які літають над Лондоном, башляють населенню за звук та екологію, а у нас – ні? Воно ж, понятно, ні хрєна не манна небесна падає на голову (продукты сгорания топлива – УП).
Рабський характер в усій Україні. Над бидлом можна літати скільки завгодно.
Пуповина
Днепр только успел нагреться, а осень уже подступила.
В детстве, как и положено человеку, Анатолий Федорович времени не знал. Но теперь каждый его день ускользает песком сквозь пальцы.
– От тобі скільки? – интересуется он. – Сорок два?! Хєх, ну ти вже сам маєш знати, як час почав летіти.
Когда встают поперек горла заботы, Кирпач советует опрокинуть стопку горилки, настоянной умелой односельчанкой на кроваво-красном кизиле.
– Малими ми з Дніпра не вилазили, – вспоминает мужчина. – Морда, губи всі сині були.
Его память, сопротивляющаяся вязкой жиже лет, хранит то, что ушло безвозвратно. Он застал Днепр таким, каким тот был до появления Каневского водохранилища – стройным и сильным. Таким же, как и сам Анатолий в молодости.
Во времена не слишком давние, но кажущиеся в 2021 году былинными, воду таскали ведрами из реки. Маленький мальчик Толя тоже. Пыхтел и потел, поднимаясь сотню метров вверх по склонам. Помогал родителям, пока те трудились на одном из кирпичных заводов в Стайках. Отец управлял бульдозером, мама "кидала кирпичи".
– Такі паводки були, що наші заводи затоплювало. Я навіть в дитинстві по цехах плавав на човні з веслами, – рассказывает хозяин дома.
С появлением Каневской ГЭС под раздувшейся вширь рекой исчезли сенокосы, село Рудяки и живописные места на противоположном, левом берегу, куда выбирались по выходным правобережные люди.
– Такі там заплави були! Озера з рибою. Лози червоні росли, не зелені. Цей запах червоних лоз з дитинства не можна забути. Космос! – улыбается Кирпач.
Спустя полвека Днепр попахивает иначе.
– Гівном! – объясняет стайковчанин без обиняков. – На правому березі скоплюється все гівно, яке насрали.
– Таке варварство (строительство плотин и ГЭС – УП) могло тільки при Союзі бути, – уверен он. – Подніпров’я – фактично наш генофонд. Наша пуповина, яку взяли й розірвали.
Найважливіше – це генофонд. Якщо ти в ліс попадаєш – мауглі не стаєш.
Хворіє не Дніпро, хворіє народ. Хворіє відсутністю історичної пам’яті. Нам завдали удар – по ДНК, по ментальності, по мові...
Хата с краю
Капитан-лейтенант ВМФ СССР. Золотодобытчик. Мастер по дереву. Любитель древности и трипольской культуры. Потомок характерников. Чудак-человек.
Анатолия Кирпача знают разным. Сам он называет себя пенсионером, который занимается всем, чтобы не было скучно, и "чтобы крыша не поехала". Принимает гостей. Превращает родные днепровские шпили в место силы с приличным туалетом, колыбой, мангалами и небольшим бассейном под тридцатилетней елью.
Понять, где начинается и заканчивается частная территория Кирпача, невозможно. Анатолий Федорович, чья хата находится буквально с краю, презирает заборы, потому-то в его владениях часто ступает нога заезжего туриста.
– Це саме страшне прислів’я – "моя хата скраю", – негодует он. – Його другу половину – "першим ворога зустрічаю" – вичеркнули із народної пам’яті.
– Подивіться яка гнусність! – продолжает стайковчанин. – Три четверті людей голозаді, а забори стоять! У них замість горшка – дірка в землі, але забори! Від кого ви відгороджуєтесь? Забор не спасає від коронавірусу. Від падлючості теж не спасає.
Ми забули, що таке толока. А це для наших предків був життєвий закон.
Чтобы подобраться к истине, одних Днепра и Стаек в юности Толику Кирпачу казалось мало. Ему хотелось заглянуть за горизонт местных событий.
Он закончил калининградскую мореходку, пошел служить на Балтику специалистом ракетно-артиллерийского вооружения. Там сослуживцы заметили: в шторм, когда Анатолий сдавал вахту, буйные волны затихали.
– Хлопці в шутку казали: "Давай, вставай на вахту! Заспокой море!". Коли вже я повернувся додому, почав шукати інформацію про свій рід, то дізнався, що серед моїх предків характерники були. А прабабка моя – відунья.
Мабуть, ті здібності й мені перейшли. Але я про це не знав, коли був молодий. Якби знав, що воно в мене є, може б це розвивав, – говорит моряк.
Величия советского флота и державы за 25 лет службы он так и не прочувствовал. В 80-х, когда Британия разгромила аргентинцев в битве за Фолкленды, капитан-лейтенант Кирпач написал аналитический рапорт руководству КГБ. В тринадцати пунктах он изложил главные прорехи советского ВМФ.
– Висновки були такі: якщо б ми пішли на Фолкленди, то утонули, ще не доходячи, – смеется мужчина.
Его послание с криком SOS в верхах не поняли. Строптивого правдоруба из УССР отправили подальше, на ТОФ – тихоокеанский флот.
Тоску по родине жителя села Стайки утолили в декабре 1991 года в Беловежской пуще, поставив точку в томлении его народного духа.
– В мене в каюті і "Кобзар" був, і "Енеїда" Котляревського, і "Кайдашева сім’я", – улыбается Анатолий Федорович. – Коли лягав спати, закривав очі, бачив Дніпро і кручі. Тягнуло додому – не то слово!
Я тоді зрозумів, що не те захищаю. Захищаю країну не від зовнішнього ворога, а від того, щоб народ не розбігся.
Пророки
Когда двоюродная бабка Анатолия Федоровича проходила мимо Киево-Печерской лавры, всякий раз "дулю давала" и "плювалася на стіни". Была ли она атеисткой или язычницей, Кирпач не знает. Но когда умирала, сказала: "Ніяких попів! Ніяких хрестів!".
Этот завет старушки стал большим, чем инструкцией по ее погребению. В бога Кирпач не верит. Все беды, уверен он, начались, когда сожгли языческие города и вырезали волхвов.
– Нас відірвали від нашої світоглядності, від поклоніння сонцю, небу, землі. Від усього, що дає життя. Поки ми знов не відчуємо, що ми люди, а не раби божі, толку не буде, – поясняет свое отношение к христианской вере хозяин дома на днепровской круче.
– У нас в хатах Кобзар стоїть, пророк наш, а люди при цьому в церкву йдуть. Ну як так можна? Почитайте, що Шевченко про церкву писав! Ось ця наша дволикість...
Сковорода, Шевченко, Франко, Леся Українка… У нас стільки пророків! Нам би одного Мойсея, щоб вивів нас, – вздыхает стайковчанин.
В 90-х, вернувшись домой после четверти века на флоте, Анатолий Кирпач освоил другую профессию – организовал фирму, чтобы добывать промышленным способом украинское золото.
Он искал и находил его у села Деловое на Закарпатье. Он обследовал Бобриковское месторождение на Луганщине. Обращался к политикам высшего ранга, начинал перспективные проекты, предлагал программу разработки малых месторождений. Но Украина, богатая подземными ископаемыми, коррупцией и чиновничьи беспределом, в Эльдорадо так и не превратилась.
В перечне рецептов лучшего будущего один выдает в Анатолие Федоровиче его мятежную козацкую кровь. Звучит радикально, но так, вероятней всего, поступили бы предки Кирпача 300-400 лет назад.
– На Майдан треба ходити кожні півроку. На кожному стовпі має бути висячий паразит. Нами правлять діти та онуки тих, хто в 33-му році останню зернину вигрібав. Це таке падло!
Нам потрібен Сірко.
Узвар
Осенью, ближе к зиме, Анатолия Кирпача душил кашель. Но в этом году смену сезонов он встречает без опаски.
Восседая, как волхв, за своим большим столом над Днепром, стайковчанин предлагает мутный, терпкий напиток, настоянный на памяти о предках, вере в живительную силу природы, на исторических изысканиях и методе проб и ошибок.
– Це узвар, який ми робимо з гілля, – наблюдает он с интересом за глотками и реакцией гостей. – Тут молоді пагони всіх лісових дерев. Але основне, що в нього входить, – осокор (тополь черный – УП). Про його силу ще пращури наші знали.
Свой эликсир Кирпач пьет уже два года. Говорит, хватило три месяца, чтобы исчезли отеки, а доза капельниц после инфаркта уменьшилась вдвое.
– Але більше всього я в захваті, що кашель пройшов. Був просто ужас, просто здихав! Не міг заснути, жити не хотів. Куди тільки не звертався, – рассказывает он.
Одно из чаяний Анатолия Кирпача – отучить украинцев пить чай. Заменить его навеки на навар из веток.
– У нас за спалювання листя штраф, тому що вони є фільтром планети: вдихають лайно, а видають кіслород. В їх тонні дев’ять кілограм токсинів.
Листя спалювати не можна, то чому тоді ми чай листяний п’ємо? Це все одно, що тампакс макати у кружку, – улыбается пенсионер, довольный сравнением.
К рецепту своего чудодейственного узвара Анатолий Федорович пришел, изучая историю трипольцев. Чем глубже в нее углублялся, тем больше удивлялся.
– Можете уявити, що у трипільців двісті найменувань посуду було?! – обращается он к слушателям, не требуя ответа. – Думаю, що англійська королева від офіційного візиту до трипільців відмовилась б. Їй цілий рік прийшлося б вивчати, як тими приборами всіми та посудом користуватися.
Всеобщего возвращения украинцев к истокам Анатолий Кирпач жаждет и не ждет, сложа руки. В гараже, врезанном в холм, переделанном под мастерскую, он сам себе демиург. Строгает кухонную деревянную утварь и хлебницы в виде трипольского храма.
В своих хлебницах он предусмотрел почти все: специальные отверстия, чтобы не заводилась плесень; незаметные ножны; съемные части, которые можно использовать как разделочные доски; и даже полочки для специй.
Отвлекаясь на мгновение от презентации изделий, мастер поглядывает на Днепр. Говорит о планах Илона Маска и о своем, сокровенном.
– Ох уж ця ментальність – за забором... Ми – діти Всесвіту. Він – величезний. І він – наш дім. Не тільки цей Дніпро та ця земля. Коли ми осягнемо цю світоглядність, тоді і будемо на Марс летіти. А може й ні.
Дуля
Выродок. В шутливом самоопределении, которое использует в свой адрес Анатолий Кирпач, и сарказм, и грусть, и подспудная просьба уважать его самость.
– Виродки ми, – улыбается он. – Нас тут таких (коренных стайковчан в нескольких поколениях – УП) небагато залишилось. Всі інші – понаєхавшиє.
Сгладить острые углы, слепить из несовершенства мира что-либо стоящее Анатолию Федоровичу помогает память. Она – как глина из местного карьера. Если приложить к ней руки и душу, есть шанс оставить после себя что-то удивительное. Или хотя бы что-то.
В планах Кирпача – построить несколько гостевых домов в трипольском стиле. И еще один, с которым у него особые счеты.
Полвека назад здесь, рядом, у тропинки, ведущей к холму, прозванному местными Козинка, под соломенной крышей жила его бабка. После смерти хозяйки хата продержалась еще с десяток лет, прежде чем и ее не стало.
– Хочу відновити ту хату. Пам’ятаю кожну деталь, кожний куток. Пам’ятаю ту скриню, в якій я конфєти шукав.
Коли бабка поверталась з Києва, то я знав, що вона не одну конфєту привезла. Докторську ковбасу ми одразу з’їдали, бо холодильника не було. А конфєти я потім скрізь шукав, – делится Кирпач, выпуская на волю чувства и сигаретный дым.
К полудню утреннюю прохладу вытесняет щедрое на тепло солнце, поднявшееся высоко над Днепром.
Снующих в небе самолетов становится все меньше. Гул двигателей сменяет жужжание мух. Где-то под обрывами глухо звучат выстрелы охотничьего ружья, сеющего дробь в тушки неудачливых уток.
На столе дымится острый бограч, блестят вареники с говяжьими потрохами. Появляются сладкие налистники и домашняя ряженка-колотуша, от одного названия которой веет уютом.
– Ти питав у хлопців про осокор? Спитай! – робко предлагает Анатолию Федоровичу его жена, когда приходит пора прощаться.
– А! – восклицает Кирпач. – Да! В мене є ідея. Потрібен тільки осокор десь два, два з половиною метри в діаметрі. Ви ж катаєтесь всюди, може побачите?
– Довбанку хочете зробити чи що? – пытается угадать задуманное журналист.
– Нє-є-є, рєбята, – смеется потомок характерников. – Україна буде в захваті, а кацапи вдавляться.
– Статую Перуна на пагорбі поставите?
– Це само собой, – едва заметно подмигивает Кирпач. – Але я про інше. До мене вже штурман приїжджав, пеленг розрахував…
Я хочу дулю велику вирізати. І поставити в напрямок Москви. Дулю з осокору.
Евгений Руденко, Эльдар Сарахман, Дмитрий Ларин, УП
