"Я" и "они"

Пока Украина наслаждается эпидемическим затишьем и потихоньку отвыкает от опостылевших карантинов, наш злополучный северный сосед корчится под натиском штамма "Дельта".

Российская повестка дня – это рекордная смертность, спешное закручивание гаек, споры о принудительной вакцинации и посещение московских ресторанов по QR-коду. 

Впрочем, распространение нового штамма в Украине остается лишь вопросом времени.

А, значит, в ближайшем будущем нас тоже ожидает очередная волна и очередной виток дискуссии о допустимых границах государственного принуждения.

Весной 2020-го предполагалось, что пандемия станет особенно тяжким испытанием для либерально настроенных граждан. Действительно, многие поклонники Айн Рэнд и Людвига фон Мизеса не придумали ничего лучшего, чем отрицать объективную биологическую реальность.

Но, во-первых, несгибаемых либертарианцев на постсоветском пространстве не так уж много; а, во-вторых, их ковид-диссидентство все-таки не расходятся с изначальными идейными установками.

Читайте также: Незабываемый 2020-й

Гораздо примечательнее другая тенденция: и в Украине, и в России антикарантинные и антипрививочные настроения идут бок о бок с мечтой о "сильной руке".  

Среднестатистический россиянин, возмущающийся обязательной вакцинацией и QR-кодами, – это тот же самый россиянин, который считает товарища Сталина величайшим государственным деятелем.

Оправдание коллективизации, Голодомора и массовых репрессий соседствует с гневными тирадами о "ковидном концлагере". А среди борцов с "намордниками" и "лохдаунами" в Украине очень часто попадаются радикалы, грезящие о национальной диктатуре.

Сакраментальное "Бандера придет – порядок наведет!" сочетается с неприятием любых противоэпидемических ограничений. 

Идеологические кульбиты, спровоцированные пандемией, поистине восхитительны. Поборники тоталитаризма и авторитаризма срочно переквалифицировались в жертв медицинской тирании.

Апология сильного государства переросла в жажду неограниченной свободы, словно по мановению волшебной палочки.

Могучих имперцев и суровых национал-радикалов возмутил бытовой дискомфорт, абсолютно несопоставимый с теми жесткими порядками, о которых эта же публика отзывается с одобрением и сочувствием. 

Читайте также: Новая надежда

Порой доходит до настоящих анекдотов.

"Производство риса в Демократической Кампучии за несколько лет путем жесточайшей мобилизационной экономики увеличили в 10 раз", "никакой бойни после взятия Пномпеня в апреле 75-го не устраивали", "ни один вменяемый человек не применит к этим событиям термин "геноцид", – перед нами рассуждения левого активиста, покинувшего Украину после Евромайдана, осевшего в далекой Камбодже и защищающего один из самых одиозных режимов в истории человечества.

Спрашивается, как адвокат полпотовской диктатуры оценивает сегодняшние события, связанные с пандемией COVID-19? Совершенно верно: клеймит "ковид-идиотию" и "уколо-фашизм"…

Что ж, ничего особенно парадоксального в этом нет.

Коронакризис не породил серьезных мировоззренческих сдвигов ни в России, ни в Украине. Просто некоторые черты постсоветского менталитета оказались выражены намного ярче и рельефнее, чем прежде. 

Мы привыкли подходить ко всякому социуму с традиционной идеологической меркой, когда тон задают правые и левые, империалисты и националисты. Однако есть штука посильнее, чем любые другие "измы", вместе взятые: стихийная  философия эгоцентризма. 

С хрестоматийными антагонистическими парами – "русский мир" и "бездуховный Запад", "героическая нация" и "деспотичная империя", "страдающий народ" и "алчные олигархи" – соседствует более приземленная мировоззренческая дихотомия, сводящаяся к двум местоимениям: "я" и "они".

"Я" – это настоящая человеческая личность, мыслящая, чувствующая и неповторимая. Уникальная индивидуальность, чьи настроения, желания и страдания должны неизменно приниматься во внимание. 

"Они" – это антропоморфные куклы, ходячие декорации, пыль под ногами истории. Их переживания не имеют никакого значения, а их беды всегда закономерны и оправданы объективной необходимостью. 

"Их" можно коллективизировать, раскулачивать, морить голодом, держать в лагерях, расстреливать сотнями тысяч и депортировать целыми народами. Разумеется, во имя высших государственных интересов. 

Зато "мне" нельзя запретить посещение любимого ресторана или ночного клуба: это страшное преступление, которому нет прощения.

"Они" могут десятилетиями жить за железным занавесом. Ютиться в бараках и коммуналках. Пересчитывать продовольственные карточки и коротать время в километровых очередях. Это нормальные издержки державного величия. 

Читайте также: В поисках утраченного доверия

Но когда "я" не могу улететь на отдых в Италию и вынужден сдавать ПЦР-тест для поездки в Египет, это жуткое унижение человеческого достоинства. 

"Их" можно казнить за малейшее несогласие с режимом, как Пиночет или Франко. "Их" можно уничтожать по этническому признаку, как украинские герои 1940-х.

Наведение порядка требует жертв, а национально-освободительная борьба – тем более.

Но если во время эпидемии "меня" заставляют носить маску в общественных местах, это кошмарный и не поддающийся оправданию террор.

"Им" уготована жесткая идеологическая цензура ради общего блага. Запрет вредных иностранных книг и кинофильмов. Тюрьмы и психиатрические больницы для инакомыслящих. На худой конец – блокирование неугодных интернет-ресурсов.

Но когда Facebook помечает "мои" критические посты о вакцинации специальным  ярлыком, это возмутительное наступление на свободу слова… 

Эгоцентризм не знает государственных и национальных границ. Он подталкивает непримиримых противников к одним и тем же поведенческим моделям.

Он может быть замаскирован трескучей имперской риторикой или же громкими словами о благе нации. Он с равным успехом может скрываться за демонстративной левизной или за декларируемыми правыми взглядами. 

Пожалуй, у вездесущего постсоветского эгоцентризма есть лишь одно слабое место: он не годится на роль объединяющей идейной платформы. Трудно действовать сообща, когда ваш собрат по разуму способен в любой момент зачислить ваше уникальное "я" в ничтожную категорию "они". 

Михаил Дубинянский