Фешн-экспертка – о подделках в Раде, нарядах Елены Зеленской, Юлии Тимошенко, Марины Порошенко и о костюмах президентов
"Одежда – почти мгновенный и понятный социальный комментарий к действительности", – говорит одна из лучших украинских фешн-обозревателей Татьяна Соловей, главред BURO Ukraine.
За плечами Татьяны Соловей восемь лет работы в украинском Vogue, авторский онлайн-курс "100 лет моды за 100 минут", лекции, модерация дискуссий, кураторство в Музее Ивана Гончара.
Татьяна с удовольствием изучает внешний вид украинцев, на улицах, в транспорте, на ТВ, в Верховной Раде и чиновничьих кабинетах. Он может рассказать о многом.
О травмах прошлого, общественных табу и страхах. О коррупции и примитивном понимании политиками своей роли в государстве. О состоянии экономики и размере среднестатистических кошельков. И о стремлении к красоте.
"Мода – определенное усилие, когда ты начинаешь перебирать, решать, какая полосочка сегодня отразит твою индивидуальность больше, – отмечает Татьяна Соловей. – Такое желание обычно возникает, когда закрыты первичные потребности. Но в нашей стране потребности с жильем, с питанием, здоровьем часто не закрыты".
В беседе с журналистом УП эксперт поясняет, какие месседжи передают наряды Елены Зеленской, Марины Порошенко и Юлии Тимошенко. Размышляет о том, почему у Петра Порошенко есть проблемы с посадкой костюмов. Рассказывает, чем костюмы Владимира Зеленского отличаются от костюмов Дональда Трампа. И поясняет, почему иностранцы в восторге от наших заштопанных колгот и балконов.
Улицы
Слава богу, я прошла стадию выражения лица нашего человека, прилетевшего из Европы в Киев: "Боже мой, фу-у-у!". Cтрашно люблю наблюдать, как одеваются люди. Причем те, кто ходят, к примеру, по Крещатику, и те, кто ходят по Рейтарской, совершенно по-разному выглядят.
Рейтарская становится таким "новым Soho", "новым Greenwich Village", "новым всем" (смеется), где тусуется модненькая молодежь. Где сосредоточены какие-то галереи, барчики, магазины премиум-масс-маркета. Где люди определенных креативных профессий чувствуют себя в одной стае.
Майдан – более разнородный. Там реже встретишь людей в коротких белых джинсах с потрепанными краями, в грубых ботинках и черных пуховиках, которые часто встретишь на Рейтарской. Но за Майданом тоже интересно наблюдать.
Прогулявшись несколько раз, например, по набережной на Оболони, я понимаю, что там есть негласный код обеспеченных людей, любящих жить не в центре, с видом на реку. Там такой расслабленный casual – кроссовки, спортивные костюмы. Одежда, которая не выглядит очевидно спортивной. Сделана так, что ты идешь с комфортом по городу, но при этом не похож на сбежавшего с тренировки атлета.
В Goodwine самые богатые корзинки (с продуктами – УП) как раз у людей, которые зимой одеты в темные очки, кроссовки Dior, брендовые пуховики дороже тысячи-полторы евро. И в какой-то спортивный костюм, не Loro Piana – это уже совсем лакшери – а какой-то, скажем, кашемировый. Этот слегка спортивный образ, конечно же, будет отличаться от спортивного образа у АТБ где-нибудь на Троещине. Но смотреть интересно равно как на тех, так и на других.
Увлекательно наблюдать за тем, в чем и как мы живем. И как это что-то о нас сигнализирует. Например, количество "бровярен", "ногтярен" и всех этих бьюти-средств. Страшно любимое занятие девушек чесать локоны, как-то прихорашиваться, говорит во многом о том что мы живем в стране бедной, где легче сделать маникюр и шеллак, чем купить какую-то кофточку.
С другой стороны, наше общество патриархально. Всем известно, какой в этом обществе расклад. Внешняя красота является необходимым вводным в формуле успешных матримониальных планов (относящихся к замужеству, браку – УП).
Но я себе не прощу, если буду пренебрежительно смотреть на девушек, которые усиленно чешут, лакируют, наращивают в себе все, что можно. Просто они растут в такой реальности.
Парламент
Вопрос про стильных людей в Верховной Раде отвечает нашей действительности и характеризует ее, как довольно странную. Я даже где-то в прессе увидела гениальное слово "брендоносица" (смеется).
Критика сводится к вопросам, за какие доходы вы покупаете свою "Дольчу и Габбану" или часы Ulysse Nardin (стоимостью от нескольких десятков до нескольких сотен тысяч долларов – УП)? Откуда у вас сумка Birkin? Все это – часть расследования коррупционной механики украинской политики. Декларировали одно, но непонятно как стали обладателями роскошных гардеробов.
Меня удивляет реакция нардепов на то, что СМИ устраивают модный приговор их вещам и выcчитывают ценник. Получается, у них есть ощущение, что, пойдя в политику, они имеют право на какое-то личное пространство, когда они будут появляться на публике, но не будут судимы этой публикой как политические деятели.
Как женщины, все они имеют право покупать Dolce & Gabbana, да что угодно! Но вы выбрали такую профессию, где даже платье является жестом политическим, и ваша одежда – репутационный вопрос.
Мне страшно понравилась фееричная история с невесткой Оксаны Билозир – Ларисой. Ее заприметили с очень дорогой, отличной, буржуазной сумкой Hermes Kelly, стоящей шальных денег (не меньше десяти тысяч долларов – УП).
Лариса сказала, что купила ее где-то в Виннице, за семь тысяч гривен. Удивительно, как человек с такой профессией может позволить, чтобы в семантическом, смысловом поле вокруг него появлялось слово "подделка". Тогда вполне закономерен вопрос: "А где вы еще любите подделывать?".
Приведу пример с Кэрри Симондс, девушкой премьера Британии Бориса Джонсона. В день его вхождения на Даунинг-стрит, 10 она была в платье масс-маркет-бренда за 200 фунтов. Симондс, как человек из upper class (высшее сословие – УП), могла позволить себе платье не за 200, а за две тысячи фунтов. Но она понимала, что медийное внимание будет приковано не только к Борису Джонсону.
Получается, цена вопроса, что у Симондс, что у Билозир одна и та же, примерно 200 фунтов (больше семи тысяч гривен – УП), но какой разный репутационный фидбек!
Ценности
Все изменения нужно начинать с мозгов. Ценности нашего патриархального общества довольно токсичны не только для женщин, но и мужчин. Не только женщины должны что-то там у очага хранить и заниматься, как писала Соломия Павличко, "домашньою, жіночою роботою".
На мальчиков и мужчин тоже проецируются ожидания: быть добытчиком, бойцом и так далее. Есть и наследие СССР – мужчина вообще не беспокоится о своей ухоженности. Помню, мне моя тетя говорила, что настоящий мужчина должен быть пьян и вонюч – как-то так. И я подумала: "Охо-хо! Как же хочется замуж, прямо сейчас!" (смеется).
Еще это пренебрежительное отношение к внешности – исковерканное, пережеванное наследие психоанализа. Фрейд писал, что нарциссизм – признак женской, а не мужской натуры. И он помог наломать дров.
Моя любимая история – смотреть, как брюки гармошкой падают к туфлям на костюмах выпускников. Сидят эти костюмы так, как будто их им выбирал Дональд Трамп: и плечи большие, и цвет вызывает вопросы.
Костюм дурной посадки – как раз из-за того, что выросло поколение людей, которые привыкли думать: "Ну, костюм и костюм. В смысле по фигуре?".
Есть какие-то скрепы: мужики вот так не носят, вот в это не одеваются. Кодекс того, что нельзя, огромен и велик. Есть даже какой-то мораторий на цвет, на комбинации, на посадку одежды. Я уже молчу о фенечках, бусах.
Пирсинг в ушах до сих пор вызывает много вопросов. Столько трактователей находятся, которые по пирсингу что-то считывают. Эта ситуация несвободы сильно не современна по сути.
Юлия Тимошенко
Юлия Тимошенко – прекрасный риторик. Тем, как она говорила, уже влюбляла в себя большое количество людей. Довольно глупо спрашивать: "Чего это взрослая женщина стала носить колосок на голове?". Это ее перевоплощение тоже было коммуникацией, правильным транслированием смыслов. Как и ее позы, сложенные в сакральных жестах руки.
Тимошенко с косой вписывалась в целую мифологему женщины-берегини, которая возьмет и защитит весь украинский народ.
Я так понимаю, что часть ее мэйковера (преображения – УП) произошла, когда ее снимал Elle для обложки. Насколько я знаю, стилисты, которые хорошо наряжали ее на ту съемку, помогли понять, какие фасоны для нее хороши.
С тех пор Тимошенко является одной из самых больших поклонниц Louis Vuitton, который ей на самом деле идет. Именно одежда, а не сумки. Такие костюмчики, которые не столь буржуазны и модны, как Chanel. Но достаточно буржуазны, идеально скроены и дороги, чтобы балансировать между такой одеждой и прической. На уровне международной политики это работало окей.
Если б Тимошенко была одета с ног до головы, как барышня-крестьянка с косой, в вышиванке, в кораллах, я с трудом представляю, как бы ее воспринимали на западе. В ее облике были сбалансированы необходимая доза дорогостоящей одежды и очень фольклорной детали в облике.
Юлия Тимошенко была "и нашим, и вашим". Сначала люди замечали ее косу, а потом уже начинались срачи по поводу стоимости ее жакетов Louis Vuitton.
Сейчас Тимошенко уже не видно серьезно в политике. Когда СМИ продолжают писать о том, в чем она пришла в Верховную Раду, – это остатки былой славы, как политика.
Юлия Тимошенко – больше не релевантный политический лидер, а медийный персонаж, на который кликают по старой памяти. В политическом отношении про нее больше нечего писать, поэтому все до сих пор продолжают перебирать ее наряды.
Получается, что сейчас это единственный ее социальный капитал. Тимошенко стала модным инфлюенсером в Раде (смеется). Может, она это понимает. Я бы на месте брендов, слала ей бесплатные сумки (смеется), чтобы она приходила в Раду и ставила их на обозрение.
Новая женственность
В моде мы пришли к истории – и карантин это хорошо показал – что осталась небольшая сфера очень формальной протокольной одежды. В остальном за одеждой уже не стоит столь клишированное ожидание.
Теперь роскошная лисья шуба – не обязательно одежда жены дипломата. Сейчас это, вообще-то, на улицах Киева – одежда хипстеров, которые поехали на Лесной и купили ее за недорого. И носят, шикуя, в богемном стильке 70-80-х, выглядят такими авангардно-модными.
С тем же успехом какое-то супер-миниплатье могут носить феминистки или фитнесс-активистки, но не обязательно "трофейные жены", главная задача которых выйти замуж за старого миллиардера и быть роскошным генетическим фоном для его несметных богатств.
Дизайнер-визионер Фиби Файло из модного дома Celine, плеяда женщин вроде Стеллы Маккартни, Виктории Бэкхем, вроде сестер Олсен, Надеж Ване-Цыбульски, начали делать одежду, в которой женщины уже никому ничего не должны. То, что потом назвали "новой женственностью".
Это одежда суперкомфортная, однотонная, идеально скроенная, из хороших тканей. Не агрессивно сексуальная, подчеркивающая все, что тебе дала природа. Больше не нужно рассказывать, что ты свирепая карьеристка или алчная мистресс (содержанка – УП).
Биркенштоки, обшитые мехом, появились в коллекции Celine. Уродливая такая обувь, но суперудобная. Она как раз вписывалась в необязательность быть женщиной на шпильках. Когда удобно ходить в обуви, в теле появляется пластика отличная от той, когда девушка карабкается по улицам Киева в огромных платформах.
Летящей походкой проще идти в таких биркенштоках. Такие шлепки сразу становятся чем-то супермодным, их носят только супермодные чувихи. Носят так красиво в своих многомиллионных инстаграмах или просто на стритстайл-отчетах, что тренд начинает проникать дальше. Становится масс-маркетом, копируется любым безбожным способом. И это – определенное резонирование с социальной повесткой.
Марина Порошенко
У украинцев есть особенность, я сама этим страдаю, сидеть, говорить: "Господи, ну во что он, она там оделись?!". Но надо понимать, что внешним видом политики коммуницируют определенные истории. Их появление на публике – это месседж.
И у Марины Порошенко, и у нынешней первой леди есть набор крутых, правильных выходов. По тому, как они одеваются, понятна их политическая амбиция. Я с трудом представлю, что Елена Зеленская останется в политике, когда закончится каденция мужа. Она сама говорит, что роль первой леди – вынужденная. Повторяет, что ей тяжело быть в свете внимания.
У Марины Порошенко были политические амбиции и более резкие выходы. Ей нравилось внимание. На День Независимости в 2015-м она надела платье Ольги Навроцкой, украинского бренда Navro.
Украинцам не нужно было налаживать оптику, чтобы видеть принт укропа. Это было понятным, идеальным высказыванием, дресс-кодом политической программы мужа, которая превратилась потом в "Армія, мова, віра". Армия -– уж точно. Это был такой оммаж (жест уважения – УП) воинам АТО, которых называли "укропами".
Или, например, на инаугурацию Петра Порошенко Лиля Пустовит сшила платье, которое будто бы напоминало, что Марина закуталась в украинский флаг. Прекрасная дизайнерская история и яркий политический жест патриотизма, сто процентов.
Даже бусы на ее шее были каким-то этническими, но не из кораллов, а баламутов, речного жемчуга. Эта была такая стилистическая тонкость, игра в коды украинского традиционного костюма, но менее очевидная и потому более свежо смотрящаяся.
Зеленские
Желание Елены Зеленской не быть резкой и не сильно выделяться читается в ее одежде – спокойной, элегантной. Она любит тихую роскошь. Лучше всего у нее получается с украинским брендом SIX: идеально скроенные брючные однотонные двойки, в которых она любит даже по несколько раз появляться на публике.
Одежда Зеленской отражает то, как она себя позиционирует: жена, поддерживающая мужа, но не имеющая политических амбиций.
В бренде SIX Елена Зеленская была, например, когда они с мужем встречались с Кейт Миддлтон и принцем Уильямом. Во время недавнего визита в ОАЭ она тоже была в этом бренде. Всегда выглядит добротно, хорошо, в чем-то даже элегантно и молодо. Плюс ко всему даже вписывается в политическую программу мужа.
Я никогда не видела, чтобы Владимир Зеленский топил за какие-то очевидно украинские ценности, которые у нас по наивности связывают с вышиванками и так далее. Его ответ Порошенко – он более глобальный, интегрированный в мировой контекст лидер.
У Зеленской в наряде на инаугурации мужа была какая-то вышивка по белому. Но прежде всего, это был достойный, белый наряд, в котором присутствовал момент идентичности, милый сердцу украинцев, связанный с каким-то шитьем. Но он не бросался в глаза.
Есть вопросы к тому, хорошо ли подобраны туфли к костюму первых леди. Но, если по "гамбургскому счету" стилистики, такой вопрос можно задать ко всем людям в Украине. Хотя политики и первые леди едут с визитами в качестве лидеров, а не частного Васи, Пети, Юли или Лены, которые могут позволить себе все, что угодно. И мне радостно видеть, что они все же стараются справляться с возложенными на них обязанностями.
Президенты
Пресса сравнила как-то наряд Петра Порошенко и Дональда Трампа, когда они встречались. На обоих отвратительно сидели костюмы. Я так понимаю, Порошенко не особо заботился о том, чтобы костюм был идеальной посадки.
Журналисты выяснили, что Порошенко часто одевается в Brioni. Дорогой бренд, без вопросов. Но есть нюанс в посадке.
Разумеется, Порошенко – человек, который формировался в Советском Союзе. Возможно, в его политическом кодексе осталась вот эта история: "А че это я буду сидеть в идеально приглаженном?". Возможно, это и наследие СССР, и воспитанность на том, что все члены политбюро ходили в таких вот квадратных костюмах.
Возможно, образ политического лидера, человека, который не щеголяет, "человека в футляре" тоже повлиял на Порошенко. Ну и плюс: "Не мужская это доблесть думать о том, чтобы талию на два пальца уменьшить, и тогда вообще будет посадочка, как у итальянского мафиози!".
Я так понимаю, что и Трампу это фиолетово. Он, в принципе, не политкорректный чувак. Так и одевался – в дорогие, но странно сидящие костюмы. Носил нелепые оранжевые галстуки. Это было такое пранкерство. Так надо? Да я не буду, как надо! Надо уважать чьи-то права? Нет! Парижские экологические соглашения? Мы выходим! Сюда же вписывается и его невнимание к нарядам.
Зеленский на этом фоне выглядит более модно. Как у человека из шоу-бизнеса, у него, видимо, уже была сноровка в современной одежде.
Зеленский, насколько я замечала, огромных проколов во внешнем виде в целом не делал. На нем костюмы плохо не сидят. Но, с другой стороны, Зеленский – не Эммануэль Макрон, на котором все костюмы сидят идеально
Вышиванка
Вышиванка – тема всех тем, постоянных этических скандалов в Украине. Майдан окончательно выплеснул наше всё, вышиванку, в бытовую практику ношения ее по любому патриотическому поводу.
У нас есть излишняя сакрализация того, что должно быть не сакрализовано, а изучено.
Вышиванка в городской среде давно стала политическим высказыванием, намного раньше в истории, чем Майдан. Она стала таким высказыванием для передовой киевской интеллигенции конца 19 – начала 20 веков, которая была недовольна притеснениями украинской культуры и языка в Российской империи. Интеллигенции, которая топила за наше культурное возрождение.
Как-то музей Франко во Львове запустил мем о том, что Франко был автором так называемого "депутатского лука", когда под цивильный костюм надевается вышиванка. И это стало очень удобным жестом для наших профессиональных патриотов в политике.
Но оказалось, что не Франко. Оказалось, что первым был Михаил Драгоманов. Вышиванка была политическим высказыванием и для Олены Пчилки (сестра Драгоманова – УП) и для ее дочери, Леси Украинки. А когда Ульяна Супрун носит вышиванку своей бабушки из первого поколения эмиграции – это тоже жест, транслирование причастности к украинскому этносу.
Когда случился Советский Союз, ничего хорошего с вышиванкой не произошло. Формальное поощрение культур республик было выполнено в эрзацном стиле упрощения. Были бесконечные танцы, песни народов, но все богатство и стилистическое разнообразие костюмов свели к формуле "веночек, красные сапожки".
Народная фигура сводилась к водевильным, комичным персонажам. Он – оселедець, шаровары, всегда пьян. Она – грудастая матрона, мачеха гоголевского пошиба.
Водевильная репрезентация традиционной культуры привела к тому, что у нас большинство тех, кто попадает в музей Ивана Гончара, понимают, что вообще ничего не знали о народном костюме. Не представляли, как действительно выглядят вещи даже столетней давности.
Мы были воспитаны на советском китче, ставшем новой нормой. В итоге на выходе имеем очень упрощенное представление о вышиванке. У нас сбиты радары в понимании того, что есть аутентика, а что – продукт советской идеологии.
Количество брендов, которые так или иначе изготавливают вышиванки, как звезд на небе. Made in Ukraine после Майдана продается очень хорошо. Есть Вита Кин. Она начала развивать свой бренд синхронно с Революцией Достоинства.
На первых страницах европейских СМИ неслась информация про Майдан, на последних – про Парижскую неделю моды. И там, в разделе культура, люди начали учить это слово с трудной фонетической комбинацией – "вышиванка". Тогда, благодаря Кин, об украинской вышиванке узнал весь модный мир.
Штопка
Иностранцам интересно то, как у нас развиты отношения с секонд-хендом. Они приезжают и смотрят с выпученными глазами, как у нас до сих пор распространены штопка, чинка одежды. Для зарубежных социологов, культурологов – это история, которую мы сами часто не видим.
Помню, как общалась с одной голландской исследовательницей темы устойчивого развития. Ее привозили в Киев на форум. Она уже знала откуда-то, что у нас на уровне бабушки, мамы невероятное количество скилов, как починить что-то, заштопать, поладить одежду.
Она об этом рассуждала как о некой практике сопротивления общей глобализации, условному глобальному масс-маркету капиталистической системы (смеется), который хочет продать как можно больше товаров во всех частях мира.
С другой стороны, ей это было интересно, как некое понимание того, в каких исторических условиях формировалась бытовая практика в Советском Союзе, как эта штопка стала базовой прошивкой.
А с третьей, она удивлялась, почему у нас на улице нет баков для сбора вторичной, ненужной одежды. Можно задействовать умельцев, создать рабочие группы женщин, которые будут чинить ее. Сделать такой социально устойчивый бизнес. У них будет заработок, мы не будем плодить свалки, а для тех, кто не может позволить себе новую одежду, это тоже будет выходом.
Иностранцев, условно говоря, восхищают наши штопаные колготки, а меня до сих пор пугают, потому что напоминают о временах, когда денег ни у кого не было. Для меня это признак бедности, а для европейцев – креативного мышления.
Балконы
Нам всегда хочется быть в Европе. Это заметно по тому, как на "Французской весне" (фестиваль в Украине – УП) девушки начинают носить береты с красными помадами. Эта идея привлекательна, но какая на самом деле Европа? Она тоже очень неоднородная.
Становится ясно, что Европа – трещащий по швам концепт даже на уровне политической организации, не говоря уже о том, как она внешне выглядит.
Мы выросли в довольно убогом визуальном окружении. Но "убогом" с точки зрения кого? Я вот смотрю сейчас в окно, на обшитый вагонкой пластиковый балкон – это убого? Кто-то приезжает, и говорит: "Ох ты, класс!".
Как человек, который снимает квартиру, я имела несколько разговоров с арендодателями, робко интересуясь, нельзя ли вагонку нах*й? На меня смотрели как на конченную. В нашей неудавшейся коммуникации кроме "удобства" слово "красиво" тоже звучало (смеется).
Часто слышна идея, что мы – "не насмотрены", выросли в каком-то бедном визуальном разнообразии. У нас ар-нуво, ар-деко, исторические эпохи – мало, а еще и разрушено.
Тоска по тому, что нам бы людей понасмотренней, существует, мне кажется, в какой-то очень маленькой группе, которая уже смирилась с тем, что мы живем в другой истории. Особенно благодаря интуристам, приезжающим в Киев, и, к нашему удивлению, едущим на Троещину.
Они не ходят по трем нашим прекрасным барочным церквям, а говорят: "Не-не-не, нам, пожалуйста. на Троещину! Туда, где Юрген Теллер (немецкий фотограф – УП) снимал. В Гидропарк, вот в эту вашу качалку. Едемте туда, пожалуйста!". И дальше этих пенатов за весь свой визит в Киев не выезжают. Ходят, ищут вот эту сырую фактуру. Радуются от наших балконов.
При глобальной похожести мира появляется интерес к локальной аутентичности. Потому мы такая интересная для всех страна, где есть много совершенно диковинных вещей. Иностранцы считают, что в них больше правды.
Возможно, стоит уже пересмотреть эту визуальную бедность, которая породила балконы, и понять, что это и есть наше сокровище.
Евгений Руденко, УП
