Увидеть Донбасс. Фотограф Вадим Лурье о Майдане, мифах о Донбассе, машине времени и "идеальных" семейных историях

Сегодня сложно представить себе что-то более странное, чем жителя Санкт-Петербурга во время войны на Донбассе путешествующего по Луганской области в поисках семейных фотоальбомов местных жителей. К счастью, иногда жизнь предлагает сюжеты, не вписывающиеся в наши представления о ней. История Вадима Лурье и проекта "Донбасс: семейный фотоархив" – один из таких сюжетов.

Любовь к фотографии Вадим Лурье унаследовал от отца, известного в городе фотолюбителя. У Вадима филологическое и педагогическое образование, он преподавал в школе, работал с бездомными детьми, в конце 1980-х – начале 1990-х увлекся собиранием городского фольклора – анекдотов, детского творчества, девичьих альбомов. В конце концов все его увлечения объединил интерес к неподцензурной семейной фотографии.

Судя по его странице в соцсети, редко какая акция протеста оппозиции в Санкт-Петербурге проходит без участия Лурье. 

В Украине он впервые побывал в 2014-м сразу после событий на Майдане и стал единственным российским фотографом, чья работа участвовала в киевской фотовыставке "Женщины Майдана".

Вадим называет себя визуальным антропологом, задача которого через семейные микроистории посмотреть на макроисторию города и региона. Слушая его, возникает ощущение, что перед нами человек, с дотошностью исследователя мечтающий оцифровать, описать и разложить по папкам всё разрозненное, разбросанное, исчезающее под натиском нового времени. С тем, чтобы затем сложить это все в пазл, который позволит понять не только день вчерашний, но и то, что с нами происходит сегодня.

"Интересный момент — через него проходишь каждый раз, когда объясняешь человеку, зачем тебе нужен его семейный фотоархив. Зачастую это люди весьма преклонного возраста. Вот село Метёлкино... Бабушка... Ты ей объясняешь: мы ищем фотографии, хотим сохранить память... Этот диалог достаточно долгий – пока она не устаёт слушать", – рассказывала об охоте за семейными архивами куратор проекта Катерина Сирик.

Во время трех экспедиций участники проекта собрали 50 семейных фотоархивов жителей Северодонецка, Лисичанска и Рубежного. Это 15 тысяч файлов, не только фотографии, но и открытки, письма, документы. Сейчас идет работа над систематизацией архива.

Все оригиналы оставались у владельцев архивов – исследователи их оцифровывали на месте.

"Надеюсь еще приехать в эти места, продолжить сбор архивов и обязательно сделать так, чтобы результат этих исследований стал доступен жителям Украины, а может быть, и других стран", – говорит Вадим Лурье. 

Он рассказал "Украинской правде" как память сшивает не только пространство, но и время, почему мифы о Донбассе рушатся, как только ты начинаешь общаться с людьми, а не с навязанными шаблонами о них, о потере общего настоящего по обе стороны линии размежевания в Станице Луганская, о местной идентичности, тонким слоем разбросанной по всем фотоальбомам, и о киевской ветви своей семьи. 

Мой дедушка Роберт Лурье родом из Киева. У меня есть его фотография, сделанная в ателье Франца де Мезера на Крещатике. Впервые приехав в Киев, я долго искал этот дом, пока до меня не дошло, что я ищу то, чего нет – после Второй мировой войны от Крещатика остались развалины. Я тогда сам удивился этому желанию найти следы прошлого, которые существуют только в семейных фотоальбомах и памяти.

Еще одна нить, связывающая мою семью с Украиной, – известный киевский акушер, о котором даже есть статья в Малой медицинской энциклопедии – Александр Юдимович Лурье. Его знали несколько поколений киевлянок, у которых он принимал роды. 

В первый раз я приехал в Украину в начале марта 2014 года – через две недели после расстрелов на Майдане. Тогда это было пространство скорби и памяти, все усыпанное цветами. Сюда приезжали люди со всей Украины, каждый со своей болью и на своей волне, но была и какая-то объединяющая всех волна. 

Меня тогда поразила открытость людей в центре Киева. Уже начинались события в Крыму, ощущалось напряжение. Но когда люди чувствовали искреннее желание приезжего разобраться в происходящем, они были готовы все рассказать и показать. 

Для меня это был момент открытия Украины и украинцев. Я познакомился с художниками в Украинском доме, они занимались арт-терапией со всеми желающими, разрисовывали шлемы и щиты, собирали артефакты для музея Майдана. 

В марте 2014-го у меня появилось много друзей-киевлян. Чуть позже я познакомился с вынужденными переселенцами с Донбасса. Одной из них была Катерина Сирик из Луганска, после захвата города "зелеными человечками" переехавшая в Северодонецк. Мы вместе стали думать, как показать Донбасс, чтобы его увидели и лучше поняли люди из других мест. Да и самим жителям будет интересно посмотреть на себя с такой точки. Так появился проект "Донбасс – семейный фотоархив". 

Однажды я ехал поездом из Киева в Лисичанск. И со мной в купе оказалась пара пожилых людей из Луганской области. Их дочь в Киеве, сын в Луганске, а сами они живут между двумя городами, ездят, навещают друзей, детей. 

Когда мы выехали из Киева, они были радостные, с удовольствием общались, много говорили о том, как замечательно провели время в столице. Но чем дальше мы отъезжали от Киева, тем сильнее они менялись. Постепенно все эти душевные разговоры прекратились. С каждым километром, приближающим нас к Донбассу, они стали закрываться. Я видел, что они внутренне готовятся к пересечению границы и к встрече с сыном в Луганске. Это все не рефлексировалось и не осознавалось ими, но было очень заметно со стороны. И вот эта их постепенная трансформация меня поразила.

Из путевого дневника Вадима Лурье

12 февраля 2018 года

Я вернулся из экспедиции на Донбасс. Это были очень насыщенные дни, больше двух недель в Северодонецке, Лисичанске и Рубежном. В этой поездке соединилось многое из того, что мне хотелось сделать. Во-первых, мне хотелось увидеть освобожденные города украинского Донбасса, пообщаться с их жителями и вынужденными переселенцами.

Во-вторых, я искал следы первого фотографа города Лисичанск ("колыбели Донбасса") примерно 1906-1916 годов Соломона Ионовича Лурье.

Но главная задача, ради которой была организована поездка, ─ сбор исторического визуального материала. Увидеть Донбасс через домашние фотографии, таким, каким он был, без предвзятости и отбора ─ и показать его всем желающим.

Отправляясь на Донбасс в первый раз, я, конечно, слышал много мифов об этом регионе. О люмпенизированном пролетариате. О том, что жители Донбасса десятилетиями не выезжали из дома. Так всегда бывает – сначала мы узнаем мифы, Древней Греции, например. Потом едем в Грецию, ходим среди древних развалин, общаемся с людьми. Любой миф можно подтвердить или опровергнуть, все зависит от того, хочешь ли ты узнать правду. 

Люди, годами не выезжающие из своих районов, есть в любом регионе. Не могу не вспомнить своего знакомого, который 25 лет прожил в Купчино – окраине Ленинграда, а затем Санкт-Петербурга. Ему не нужно было никуда выезжать: детский сад, школа, институт – у него все было в Купчино.

Люмпены тоже есть в любом городе, и про пролетариат мне как жителю Санкт-Петербурга все хорошо известно. Конечно, хватает их и на Донбассе. Я был в поселке Золотое, видел заброшенные и полузаброшенные общежития шахтеров. От людей, живущих там, я тоже слышал много историй. Человек начинает: "Когда я работал на шахте, там были такие люди…" И дальше полвечера рассказывает про криминальную обстановку на шахте такой-то имени такого-то.

У меня есть фото, сделанное в Станице Луганской, на снимке два брата – встретишь их в темное время суток, станет страшновато, но в общении они оказались милыми ребятами. Это к вопросу о стереотипах восприятия. Я не хочу сказать, что все люди там хорошие и замечательные – они как везде, разные. Но мне везло на общение с доброжелательными людьми. 

Именно потому, что о Донбассе так много мифов, местные жители хотели, чтобы я познакомился с их миром. Потому что предубеждения не только влияют на восприятие жителей Донбасса людьми из других регионов, но и бьют рикошетом по самооценке местных жителей. Они варятся во всем этом и начинают думать, что они и есть такие, какими их рисует мифотворчество: "Может, я и не такой и моя семья не такая, но посмотри, что тут пишут, читают, говорят". И, конечно, это влияет на всех. 

Атмосфера тех мест в Луганской области, где я побывал, а это территории подконтрольные Украине, напомнила мне время Перестройки. Причем время голодной Перестройки. С поправкой на то, что в отличие от конца 1980-х – начала 1990-х главным дефицитом стали не продукты или вещи, а деньги. Люди живут очень тяжело, пытаются как-то заработать. Вчера ты еще работал в школе, а сегодня идешь на рынок торговать. Вроде как ты при деле, но… 

Когда приезжаешь из Киева, сразу бросается в глаза другой уровень жизни: другой транспорт, люди одеты по-другому. 

Из путевого дневника Вадима Лурье

27 ноября 2018 года

Продолжаю собирать фотографии из домашних архивов жителей Донбасса. Отличный набор лозунгов, я считаю! "Братство" чуток покосилось, но "Счастье" зовет и обнадеживает. 1967 год. И да, в Северодонецке, где я сейчас нахожусь, тоже введено военное положение.

Когда бредешь по заснеженному Северодонецку с одной окраины на другую, из одной заброшки в другую, ничего позитивного в голову не приходит. Ты идешь по какой-то совершенно безнадежной пустыне, и внезапно заходишь в гости, или в кафе, в любое место, где собираются люди. И все сразу меняется. Только что ты был убежден, что все беспросветно, но это же место сразу преображается, когда ты встречаешь людей, готовых что-то менять, которые просто сами по себе полны позитива.

Неожиданный сюжет связал меня с Донбассом. Это история первого профессионального фотографа в Лисичанске. У него было свое фотоателье, где он работал примерно с середины 1910-х до конца 1920-х годов. Его работы можно сегодня встретить в интернете, на аукционах, в краеведческих музеях. Его звали Соломон Лурье. Я не считаю его родственником, хотя не могу это утверждать наверняка, мне не удалось пока найти никаких доказательств. Пока не получилось узнать, что с ним случилось дальше. Ни в каких базах, ни репрессированных, ни участников Второй мировой его нет. Но для меня эта история стала знаком.

В память об этом человеке я устроил на один день такое ателье: мы фотографировали всех желающих в Лисичанском краеведческом музея. Там есть отгороженное пространство с подарками от местных жителей, приносивших какие-то артефакты прошлого. Вещи, которые можно брать, трогать, переставлять. Школьная парта советского времени, какая-то одежда. И вот люди приходили, надевали старые платья, пиджаки, брали в руки какой-то шахтерский фонарь, и я снимал их "под старину". Им даже не нужно было что-то изображать, в этом антураже особенно ярко просвечивала их идентичность.

Из 50 владельцев архивов мне попался только один человек, который оплакивал советские 70-е. Да и то лишь потому что тогда он был молод, красив, здоров, успешен и много путешествовал по стране. Больше никаких сожалений я не встречал ни разу. Не было какого-то чувства утраты и связанного с ним негатива. И это очень важный момент исторической семейной памяти.

В основном нам показывали снимки советской эпохи, хотя были и дореволюционные. Самый старый снимок мы нашли в одном из семейных альбомов в Рубежном – эта фотография сделана в 1907 году. 

Если перемешать снимки советской эпохи в семейных фотоальбомах, снятые на Донбассе и, скажем, в Ленинграде, угадать локацию можно с трудом. Запечатленные на фото события были плюс-минус унифицированы – от роддома до кладбища, интерьеры тоже похожи. Но были и детали, говорящие о местной идентичности, тонким слоем рассыпанные по всем архивам.

На одном из снимков жених и невеста в загсе перед столом, где будут ставить подписи под советским брачным контрактом. Стоят на ковре, как стояли бы на похожем ковре в любом загсе Союза. Но перед ними на ковре расстелили рушник. Это пример того как локальное в прямом смысле покрывает общесоветское. Таких элементов, которые не сразу бросаются в глаза, можно найти много. 

Если мы посмотрим на школьные фотографии, увидим, что на некоторых рядом с обязательным портретом Ленина на стене висит портрет Шевченко. Можно увидеть людей в украинских национальных костюмах, часто эти снимки сделаны во время праздников и демонстраций. Это был разрешенный советской властью этнографический элемент "пролетарского интернационализма". 

Много надписей на украинском языке на обратной стороне фотокарточек. Шахтерских фото мало, но одна из моих любимых – женщина в шахтерской одежде середины 50-х годов и на обороте надпись, сделанная на суржике. 

Я стал лучше понимать, что происходит на Донбассе, когда приехал в Станицу Луганскую, увидел пограничный переход, пообщался с людьми. По обе стороны этой линии разграничения у людей чувствуется потеря общего настоящего. Все, что их связывает – то самое прошлое, которое хранится у них дома в семейных фотоальбомах. И это очень важно. 

Из путевого дневника Вадима Лурье

1 июня 2019 года

Некоторые фотографии меня завораживают. Хочется рассматривать их бесконечно. 8 октября 1947 года школьники одной из школ города Счастье, что практически в пригороде Луганска, сфотографировались на память.

В этот мой майский приезд в Украину я побывал в Счастье, был очень мало, но оцифровал два очень интересных архива. И теперь мне кажется, что я был там не просто долго, а и давно...

В дождь, по разбитой дороге, пробив колесо, мы ехали ─ как я теперь понимаю, на машине времени.

Не помню, кто сказал о том, что фотоальбом – идеальная история семьи. Я бы добавил, что кроме фотоальбома очень часто у людей где-то в шкафах или на антресолях лежит обувная или конфетная коробка, где сложены дополнения к этой идеальной истории. Это фото, предназначенные "для своих", очень часто в таких коробках хранится самое интересное.

Каждый раз, когда открываешь альбом или коробку с фотографиями, замираешь от ожидания ─ что будет самым интересным, уникальным? И часто это могут быть не только фото, зафиксировавшие какие-то утраченные места или события, но и портрет. В портрете, если он хорошо снят, отражаются все черты времени, и одних портретов может хватить, чтобы понять, как жили люди, что они чувствовали, о чем переживали. Именно в жанре портрета некоторые любители выходят на уровень настоящей мировой фотографии, как это, например, произошло с украинским фотографом Параской Плиткой-Горицвит. 

Будет очень интересно посмотреть на то, что мы с вами будем отбирать для своих идеальных историй из фотоархивов в соцсетях. 

Мне почему-то кажется, что наши "идеальные" фотоистории мало чем отличаются от тех, которые выстраивали в альбомах наши бабушки и дедушки. Те же моменты свадеб, пикников, отпусков, заграничных поездок и командировок. Я почему-то думаю, что в этом мы недалеко уйдем от наших дедушек и бабушек.

Из путевого дневника Вадима Лурье

19 мая 2019 года

Я вернулся с Донбасса, где провел 19 дней. Переполнен впечатлениями от встреч и разговоров с людьми ─ местными и вынужденными переселенцами, бежавшими от войны, пришедшей в их города и поселки. От поездок по окрестным городам, от курортной Кременной до прифронтовых Счастья и Станицы Луганской. От прогулок по заброшкам ─ заводам, предприятиям, пионерскому лагерю. От наблюдения за праздниками, среди которых ─ Пасха, Гробки, 8 и 9 мая, День вышиванки. От общения с местными активистами, творческими и неутомимыми. От общения с друзьями и коллегами. И все равно сейчас чувствую, что этого всего было мало, и хочется еще.

На фото: настенная роспись заброшенного пионерского лагеря "Фантазия", который начали строить в 1964 году, и украсили картинками художника Сутеева из только что вышедшего (Киев, 1967) изначально французского комикса про приключения Пифа. 

Моя любимая книжка! И неизбежно узнаю себя в сей картине, чего уж там.

Севгіль Мусаєва, Михайло Кригель, УП