Планета COVID-19: мест и кислорода нет, населена вирусами. Как Катя Ножевникова и ее "монстры" спасают людей
31 декабря 2019 года из Китая приходит первое, почти не замеченное миром сообщение о пневмонии, вызванной неизвестным вирусом.
А на другом конце света, на Ратушной площади в Вене, тысячи людей ждут новогодний фейерверк. Среди них "директор землетрясений в "Корпорации монстров" Катя Ножевникова.
В какой-то момент толпа понеслась.
"Когда ты в толпе и она несется вперед, от тебя уже ничего не зависит: вынесет тебя целиком или по частям", — вспоминает Катя тот день.
Через три месяца, 27 марта 2020 года, она напишет пост в соцсети.
"К нам приходят десятки людей, мы ездим на почты, в магазины, на склады. И в больницы. Карантин такой себе...
Вы возлагаете на нас столько надежд. Но я прошу вас помнить, что мы тоже живые, у нас есть дети, семьи. И мы можем не справиться. Вы должны это знать.
Мне очень страшно".
С марта 2020-го Катя живет между двумя мирами.
В одном она видит толпы туристов в центре Одессы, биток на пляжах, в ночных клубах и на уличных фестивалях.
Для другого собирает деньги и покупает все, что можно купить — от жидкого мыла и одноразовых простыней до кислородных концентраторов и аппаратов искусственной вентиляции легких.
Жители одного из миров жалуются на закрытые границы, испорченный отпуск, косяки мобильного приложения "Дій вдома", невыносимую тяжесть бытия в масках и работы в ZOOM.
В другом ждут результатов ПЦР-теста 5–7 дней, пытаются попасть в больницы и, если повезет туда попасть, задыхаются на койкоместах без кислорода.
Два мира, разделенных непрозрачным стеклом.
Две параллельных реальности, которые пересекутся в точке личного опыта каждого из нас.
А между ними сталкеры вроде Кати.
Хроники треша
"Поезд Киев – Одесса прибывает через 20 минут".
За это время успеваешь пролистать ленту новостей и почувствовать себя пациентом психиатрической больницы.
"Руководитель Офиса президента Украины Андрей Ермак считает, что Украина подготовлена ко второй волне пандемии COVID-19 и ситуация находится под контролем";
"Стариков отправляют умирать: волонтер утверждает, что в Одессе больницы не принимают пациентов с подозрением на COVID-19";
"Матчи сборной, Лиги чемпионов и Лиги Европы в Украине пройдут со зрителями";
"Врач из Одесской области рассказал, что в ЦРБ Раздельной кислорода больным коронавирусом осталось "на черный день".
У Вселенной своеобразное чувство юмора. На перроне вокзала из динамиков несется песня "У Черного моря". На втором куплете ("Есть воздух, который я в детстве глотнул / И вдоволь не мог надышаться") хочется прикрыть маской не только рот и нос, но и на всякий случай уши и глаза.
Офис благотворительного фонда "Корпорация монстров" находится в нескольких кварталах от железнодорожного вокзала — на Пантелеймоновской улице.
На двери объявление. "Внимание!!! Вход запрещен. Общение с сотрудниками только на улице и при наличии маски на лице".
Тех, кому удается прорваться внутрь, встречает кот Сириус. На монстра он не похож. Разве что на завхоза. Сириус деловито прогуливается по офису, больше напоминающему склад или перевалочный пункт.
Коробки, ящики, пакеты, баулы — с утюгами, мягкими игрушками, продуктами, памперсами, детской одеждой и обувью, медикаментами, банками с антисептиком.
Здесь же горка фирменных браслетов "монстров". Полоски с надписью: "Кто спас одну жизнь, спас весь мир". Говорят, эта цитата из Талмуда была на кольце, подаренном Оскару Шиндлеру кем-то из его списка спасенных евреев.
Хозяйка офиса, 43-летняя Катя Ножевникова внешне напоминает подростка. Угловатого и острого, как корень ее фамилии.
Правильная речь девочки из интеллигентной семьи (мама работала в Институте биологии южных морей, папа — моряк, боксёр, мотогонщик, художник), не должна вводить в заблуждение.
В Кате это сочетается с бронебойностью системы залпового огня и маневренностью вездехода. Она умеет изысканно материться, проходить сквозь стены и собирать миллионы для тех, кому нужна помощь.
Если бы кому-то удалось использовать ее как оружие массового поражения, в массовости поражения можно было бы не сомневаться. Но она выбрала другую роль. Или другая роль выбрала ее.
Катя — средство индивидуальной защиты. Для стариков, детей-сирот, переселенцев. С марта 2020-го к ним добавились жертвы ковида.
По ее хронике в соцсети историки из будущего смогут изучать, что происходило в Украине в 2020-м.
О состоянии медицины в стране.
О ковид-диссидентах в "шапочках из фольги", уверяющих, что #вывсёврети и #ихтамнет, и что коронавирус придумал Черчилль, Сорос и Билл Гейтс.
О том, что государство снова спряталось за спины бизнеса и волонтеров. Так было в 2014-м, когда началась война и волонтеры одевали, обували, кормили и вооружали армию.
Так случилось и в 2020-м, когда украинская медицина оказалась готовой к пандемии не лучше, чем украинская армия к войне в 2014-м.
Когда все только начиналось, первым желанием Кати было замуровать входную дверь монтажной пеной и сидеть так до конца Армагеддона. Но она открывала дверь и делала шаг в дивный новый мир.
"В марте мы чувствовали себя героями блокбастера. Когда все вдруг исчезло, покупали маски и респираторы в каких-то заброшенных гаражах. Все было немного киношное, больных мало, город без людей. Но при этом не было ощущения катастрофы.
Да, больницы звонили нам в ужасе, что ничего нет. Но мы к этому привыкли, много лет покупаем все для больниц. Мы работали по 16-18 часов, но был драйв", — вспоминает Катя первые недели карантина.
На драйве первых недель ее угораздило прыгнуть в историю с президентским фондом по ликвидации последствий COVID-19. Сегодня она называет этот проект самым репутационно рискованным за все годы работы "Корпорации монстров".
В середине марта Владимир Зеленский встретился с собственниками крупнейших украинских компаний и бизнес-групп и предложил скинуться в фонд борьбы с коронавирусом. Стали думать, кто будет оператором проекта. Участник этой встречи и один из членов попечительского совета БФ "Корпорация монстров" Андрей Ставницер предложил фонд Кати.
"Я сразу понимала все риски, но согласилась. Я не испытывала иллюзий относительно того, с кем придется работать, но мне казалось, что сейчас не время для рефлексий и чистоплюйства.
Дальше было интересно. Все решения принимала команда Офиса президента — что, где, когда и по каким ценам покупать, кому раздавать. Я поняла, что ни на что не влияю, при этом подписываю бумаги и ставлю на кон репутацию — свою лично и своего фонда. В начале апреля я написала письмо президенту о том, что выхожу из проекта".
Из "проекта" Катя выходит до сих пор. Аудит, на котором она настаивает, еще даже не начался.
"Завтра власть поменяется, они уйдут, а мы останемся. И мы должны выйти из этой истории чистыми", — говорит она.
В апреле Катя писала о фирмах-прокладках, покупающих защитные комбинезоны и халаты у производителей, и продающих по цене в разы дороже.
О заявленных на торги респираторах по 225 гривен при красной цене от 42 до 100.
О защитных перчатках украинского производства, которые сложно купить в Украине и легко в Китае.
"К концу месяца и к планируемому началу треша мы хотим сделать все, что можем, и уйти. Вернуться к нашим малышам, старикам. И больше никогда даже близко не подходить к государству".
В мае она рассказывала о страхе приобрести иммунитет к потокам лжи, которая льется отовсюду и становится такой же привычной, как толкотня в маршрутках эпохи адаптивного карантина.
В июне описывала, как ищет морозильную камеру.
"На улице почти 40 градусов. Сидя в "Замке Монстров" на Французском бульваре в тени деревьев, я изучаю морозильные камеры. Жизнь вокруг бурлит — трамваи, полные людей, проезжают мимо. Идут мамы с колясками, бегут спортсмены.
Я изучаю морозильную камеру. Фронтальная загрузка, боковая загрузка. Ширина, высота. Количество "посадочных мест". Да, именно так называют количество отсеков для тел в больницах и моргах…
Я очень боюсь смерти. Но уже привыкла, что мы иногда заказываем маленькие гробы, что у нас есть свои знакомые похоронные агенты и что нам нужна морозильная камера. Не для хранения мороженого, например, а для хранения людей…
Мимо проехал очередной трамвай. Жизнь продолжается. Мойте руки, пожалуйста."
В июле ей звонят сотни пациентов, оказавшихся по ту сторону непрозрачного стекла между двумя мирами. Сначала говорят: "Мы не можем найти врача". Потом: "Мы не можем попасть в стационар".
Начиная с августа, Катя и несколько врачей-волонтеров "ведут" ковидных больных. Она собирает анамнез, результаты анализов и передает врачам. Те определяют, нужна ли срочная госпитализация или пациент может лечиться дома.
Кого-то уламывает сдать анализы, кому-то привозит медикаменты и кислородные концентраторы, от кого-то выслушивает подробные жалобы на "боль в пятках".
От ста до двухсот звонков в день.
Для сотен пациентов и тысяч их родственников Катя стала точкой входа в кафкианский замок под названием украинская медицина.
За это время около 200 человек выкарабкались благодаря ее "горячей линии".
До августа она не покупала кислород. Пока не увидела, как в одной из опорных больниц два пациента подрались за кислородную маску.
"У меня был любимый плед в детстве. Очень старый, протертый до дыр, изъеденный молью. В некоторых местах от него осталась тонкая паутина. Дыры накладывались одна на другую и даже нитка, которой его пытались штопать, прорывала паутину. Наша медицина сейчас похожа на этот плед", — говорит Ножевникова.
Большинство ее постов — перечисление того, что удалось собрать, купить и раздать. Длиннее, чем списки кораблей в "Илиаде".
Респираторы, защитные костюмы, бахилы, очки, щитки, маски, фартуки, перчатки, дезинфекторы, тесты и расходники, продуктовые наборы, аппараты ИВЛ, кислород в баллонах, кислородные концентраторы, еще кислород.
Все это собирают, закупают и распределяют по 54 подшефным больницам Одессы и области несколько волонтеров и семь сотрудников фонда.
Включая Катю.
Монстры на тропе добра
Если хочешь понять характер взрослого человека, расспроси его о детстве.
В детстве у Кати и двух ее сестер, родной и двоюродной, были одни зелёные ботики на троих. Носили по очереди. В "не свои" дни она просыпалась в пять утра, надевала ботики и в них снова укладывалась спать. И снять их с нее уже никто не мог.
В школе у нее было две клички. Сначала "Терминатор" — за драки с мальчишками. Потом "Прожектор перестройки" — за нетерпимость к вранью и правдорубство.
Потом была учеба на мехмате Одесского национального университета, откуда Катя быстро сбежала. После этого — факультет международного туризма и параллельно работа в турфирме с приличным окладом 400 долларов в месяц.
В студенческие годы она любила гулять по парапетам крыш.
В 25 лет прыгнула с 15-метровой скалы — в результате две трещины в шейном отделе позвоночника.
"Была резкой и категоричной до ужаса. Считала, что есть только две точки зрения — моя и неправильная. Требовала, чтобы все жили по моим правилам. Теряла друзей из-за этого. Только к 30 годам после того как чуть не умерла, приняла, что мир не черно-белый".
Не без тараканов в голове, как у каждого из нас, но, в общем, ничего не предвещало превращение Кати Ножевниковой в подорванного волонтера. Беда пришла, откуда родные и близкие не ждали.
Она родила сына и однажды, шарясь в интернете на одном из форумов, случайно увидела просьбу какой-то мамаши поделиться детскими вещами.
Так за рулем своего автомобиля, с трехмесячным сыном в люльке на заднем сидении и детскими вещами в багажнике для Кати началась новая жизнь.
До 2014 года она с подругами помогала старикам и детям. Собирала еду, одежду, обувь, одеяла, игрушки.
Потом началась война. А вместе с ней поездки на восток Украины с посылками для детей, и их обустройство в Одессе.
В названии своего фонда, как и во всем остальном, Катя пошла против течения. Ни "материнских рук", ни "домашнего тепла", ни "веры", ни "надежды", ни "любви".
В 2014 году, когда юридически еще не было ни фонда, ни названия, а было только желание "причинять добро", в Одессу привезли 500 сирот из Луганска. Катя с подругами взялись их одевать-обувать.
Осенью поехали покупать одежду — 500 пар ботинок, курток, свитеров. Когда грузили все это, Катя бросила фразу: "Ну, мы монстры". Волонтер Лена подхватила, имея в виду, что желающих помогать уже много: "Целая корпорация".
Название приклеилось — сначала для внутреннего пользования, а после одного случая как официальное. Чиновница из облгосадминистрации поинтересовалась как называется фонд. Услышав "Корпорация монстров", подвисла, а потом изрекла: "Мы тут серьёзная организация, а вы смеётесь".
Тогда Катя поняла, что название хорошее, нужно брать.
В 2017-м "монстры" зарегистрировали благотворительный фонд. Пять человек в попечительском совете, в основном одесские бизнесмены, поручились репутацией и скинулись по 15 тысяч долларов. Эти деньги сразу положили на депозит — на случай "конца света". С процентов от "неразменного" депозита на первых порах платили зарплаты бухгалтеру и юристу.
Кроме помощи детям и старикам, "монстры" начали покупать дорогие и дефицитные лекарства для пациентов и оборудование для одесских больниц. Отремонтировали детское ожоговое отделение областной больницы. На ремонт – первый за десятки лет — за месяц собрали три миллиона гривен.
Масштабы добра, причиненного Катей и ее "монстрами", росли, как сказали бы сегодня, экспоненциально.
850 тысяч за 4 дня на покупку кохлеарного импланта для 2-летней Эли.
100 тысяч за два часа на операцию на головном мозге для 15-летнего Вовы.
3 миллиона за пять дней на кислородные концентраторы.
Во время нашего разговора смартфон Кати время от времени квакает. Это значит, что на счет упал очередной перевод. Иногда такие сигналы сливаются в лягушачий концерт.
В таких случаях Катя пишет в фейсбуке: "UPD Сбор закрыт".
В 2020-м только по "ковидному" направлению через фонд прошло более 42 миллионов гривен, собранных самими "монстрами", и 368 млн из того самого всеукраинского счета "имени Офиса президента".
Держать удар
Кате 5 лет. Она на каникулах у бабушки в деревне. Ей вручают литровую банку и отправляют к соседям за молоком. На пути домой на нее напали гуси.
"Я держу эту банку с молоком в руках, спина ровная, стараюсь не бежать. А мне ужасно страшно. Гуси щиплют и шипят на меня. Как-то дошла до двора, поставила банку на колодец, забралась в семейный "ушастый" запорожец и только там расплакалась", — вспоминает она.
Никогда не показывай, что тебе страшно. Если упала в драке, быстро поднимайся. Это два главных урока, которые Катя-терминатор получила от отца в детстве.
Держать удар сегодня приходится все время.
"Прилетает" отовсюду.
От чиновников всех рангов, для которых она со своим правдорубством кость в горле.
От блогеров-теоретиков, обвиняющих ее в том, что, помогая больницам, она не дает чиновникам почувствовать ответственность за происходящий треш.
Катя привыкла играть по своим правилам, а не как принято. Что создает напряжение даже с коллегами из благотворительной тусовки.
Например, она не считает, что для достижения цели все средства хороши. Не берет пожертвования у политиков, если понимает, что для них это способ отмыть репутацию.
"Мы вам миллион на продуктовые наборы для ваших бабушек, а вы в пакеты нашу листовочку" — таких предложений всегда хватает, особенно перед выборами. Эти разговоры заканчиваются предложением: "А не пошел бы ты, дорогой товарищ, на три веселых буквы". Нам проще собрать по сто гривен у десяти тысяч человек, чем взять миллион у политика, которого я считаю токсичными", — рассказывает Катя.
Впрочем, одно исключение за шесть лет работы все же было. Несколько недель назад.
"Мы согласились взять 200 тысяч гривен у нашего мэра (Геннадия Труханова — УП). В доковидной жизни не взяла бы. Но сейчас ситуация такая, что я подумала: пускай хоть так сделают что-то полезное. При этом предупредила, что не буду писать посты в духе "О, боже, какой же у нас прекрасный мэр!". Упомянула его в списке вместе с другими донорами".
После очередного наезда или попытки прошибить лбом стену она обычно кричит "На волю всех, на волю!", пытается отключить телефон и в среднем трижды в неделю хочет распустить "монстров".
В один из таких моментов ей позвонил доктор, который помогает фонду. Сказал, что стало хуже одной из пациенток и срочно нужен кислородный концентратор, который она еще в мае купила для родителей. Им за 80 и они в группе риска.
"Дашь?" "Конечно!"
"А на следующее утро, что бывает со мной редко, я проснулась с той же мыслью, с которой уснула — нужно закрываться. Поехала на Морвокзал, купила кофе, закурила и стала думать, как побыстрее закрыть фонд — это же целая история.
Вдруг звонок. Доктор. "Слышишь, Ножевникова, наша пациентка раздышалась. Ночь пережили, сатурация восстановлена. Дышит. Пошла на поправку".
С тех пор желание закрыть фонд трижды в неделю у Кати не исчезло, но телефон она уже не отключает.
Пальцы в тисках и цифры, которые врут
Грузим в машину Кати с номерным знаком "Монстр1" два аппарата искусственной вентиляции легких, кислородный концентратор, дефибриллятор и срываемся из офиса "в поля".
"Едем в Александровку, возможно, я там и останусь. Это сейчас самое спокойное место на Земле", — шутит Ножевникова.
Одесситы начинают смеяться сразу, приезжим нужно объяснять смысл шутки. В селе Александровка находится областная психиатрическая больница.
Здесь собираются открыть отделение для паллиативных пациентов и его нужно укомплектовать оборудованием. Это тоже забота "монстров".
Насчет "самого спокойного места" Катя преувеличивает. В сентябре в этой больнице случилась новая волна инфицированных COVID-19, пока среди персонала. А летом заболели 11 пациентов мужского геронтологического отделения.
Пока наладчик, которого мы привезли из Одессы, собирает аппараты ИВЛ, а Катя заперлась в своей машине на очередную телефонную сессию, общаемся с местным психиатром. Узнаем первую хорошую новость за день .
Оказывается, пациентам с боязнью скопления людей сейчас гораздо лучше. Во время пандемии они наконец-то перестали чувствовать себя изгоями общества.
Это наблюдение многое объясняет и легко масштабируется: психические отклонения перестают быть отклонениями, когда с ума сходит большинство.
Возвращаемся в Одессу. Катя ставит на очередную подзарядку свой смартфон и вспоминает фильм "Тот самый Мюнхгаузен". Ту его сцену, где про распорядок дня барона. Говорит, это очень похоже на ее ежедневный рабочий график.
С утра разгон облаков. Потом подвиг. После обеда "война с Англией".
"В душе я тоже против Англии. Да, она мне не нравится. Но я сижу и помалкиваю!" — цитирует Катя герцога из фильма.
"Я не стану помалкивать — это не моя личная война, — возражает герцогу Катя. — Весной мне казалось, что сейчас все проснутся, что эта беда объединит нас. Вирус не читает газет, ему безразлично, за кого ты голосовал — за белых в крапинку или за красных в полоску.
Я надеялась, что власть включится, а все мы — фонды, волонтеры, бизнесмены будем рядом, станем костылем, который поддержит государство, пока нога немного срастется. И локдаун даст возможность собраться с силами.
А они все просрали. Они могли войти в историю как люди, спасшие тысячи жизней. А выбрали самосохранение у кормушки.
Я понимаю, что у того же Степанова (глава МОЗ — УП) пальцы в тисках. Политическая целесообразность, выборы. Нельзя возбуждать избирателя, который сейчас хочет только одного — чтобы все было как раньше. Любой ценой. Эпидемия слепоты снизу и шкурные интересы сверху.
Но Степанов не только чиновник, он же врач. И как врач понимает, чем все закончится. В критические моменты даже чиновникам иногда нужно идти против толпы".
Катя вспоминает о миллиардах гривен из фонда борьбы с COVID-19, выделенных на ремонт дорог. И о том, что знает, сколько инфарктников и инсультников ежегодно убивают эти дороги.
"Но сейчас ситуация изменилась. Куда мы будем везти пациентов по этим прекрасным дорогам, которые, допустим, отремонтируют. Тех же инфарктников, — говорит она. — Везти некуда. Сейчас пациент попадает в больницу с аппендицитом, а на второй-третий день оказывается там с коронавирусом".
Спрашиваю, насколько по ее мнению релевантна статистика МОЗ. Катя с трудом подбирает слова, чтобы просеять нецензурные.
"Мы вообще не понимаем, что происходит в селах с ковидом. Половина жителей там до сих пор лечится от всех болезней настойкой шиповника и не догадывается о существовании семейных врачей.
Вторая проблемная группа – одинокие старики. Они вне социума и часто попадают в поле зрения врачей уже в тяжелом состоянии. Но даже если всеми правдами и неправдами удается запихнуть их в стационар — это не хеппи-энд, а начало нового лабиринта.
Вот недавняя история. Бабушка и дедушка. 83 года и 81 год. Одинаковое течение болезни, полисегментарная пневмония. Попадают в больницу. У бабушки положительный тест, у дедушки отрицательный. Понятно, что дедушка ковидный, но с точки зрения государства он чистый. И его переводят в пульмонологию чистой больницы.
А дальше мы влетаем в сезон гриппа и ОРВИ, начинаются массовые пневмонии, симптоматика практически одинаковая, и уже мало кому будет интересно, чем мы болеем и от чего умираем".
Спасти одну жизнь
Эффект матового стекла — не только метафора, но и медицинский термин. Так называют один из признаков пневмонии, вызванной коронавирусом — повреждение легочной ткани.
После восьми вечера у Кати вечерний обзвон. Десятки звонков по ту сторону матового стекла, куда большинство из нас предпочитает не заглядывать.
"Сделайте платный ПЦР, если есть возможность, — говорит Катя своему очередному "подшефному". — Положительный тест — единственный шанс попасть в больницу, учитывая, что вы диабетик. Если не сможем помочь с госпитализацией, передадим вам кислородный концентратор".
"Какой район? А сколько лет бабушке? А плохо это что значит? 38,5? И гипертония? Вызывайте скорую немедленно. Если сатурация меньше 93-94, набираете меня, будем запихивать ее в стационар".
"Вам ничего докупать не надо. В опорной больнице все должно быть. Если накатают списки лекарств, позвоните мне. Мы должны знать, что вас там не нагревают".
Катя понимает, что эффективность ее "бросков на амбразуру" с каждым днем стремится к нулю. Слишком много амбразур. Система не работает, а она одна не может заменить систему. Все, что она делает, — в ручном режиме.
"В какой-то момент я стала напоминать героя фильма "Брюс всемогущий", когда его обклеивают стикерами с просьбами о помощи, — рассказывает Катя. — Пишут со всей страны.
"Маме не делают прививку от бешенства в Харьковской области. К кому обратиться?"
"Папа лежит в Броварах. Помогите устроить в стационар".
"В детском отделении больницы в Хмельницком, переделанном в ковидное, нет кислорода. Помогите найти кислородные концентраторы".
Что делать дальше, я не понимаю. Чем вы, вашу мать, занимались шесть месяцев, люди ответственные за все это?"
Недавно Катя психанула и стала раздавать номера телефонов чиновников. Номер Степанова — врачам. Теперь они строчат ему эсэмэски. Номера чиновников из городского департамента здравоохранения — пациентам и их родственникам.
Если захотите раздраконить Ножевникову, самый надежный способ пойти на три веселых буквы — сказать ей, что она почетная великомученица, почетная святая и почетный ангел-хранитель Одессы.
Она не закрылась от чужого горя, но и не научилась питаться его энергией, как это часто происходит с людьми, пропускающими через себя сотни трагических историй.
"Представьте, что чувствуют родители, когда их ребенка выписывают из реанимации. А я выписываю таких детей по три раза в неделю. Этот бешеный заряд помогает подняться, когда мы хороним детей".
…В поезде из Одессы в Киев дочитываю "Слепоту" Жозе Сарамаго об эпидемии в безымянном городе. Власти объявляют строгий карантин и переселяют заболевших в загородную больницу.
Жена главного героя — единственная, кто оказывается там по своей воле, чтобы быть рядом с заболевшим мужем. Причем зрение не покидает ее, даже когда от происходящего хочется ослепнуть.
Это о Кате.
Ослепнуть вместе с большинством у нее не выходит.
Остановить несущуюся в пропасть толпу тоже. У толпы нет лица, чтобы защитить его маской.
Но можно спасти человека.
Хотя бы попытаться, черт возьми! Хотя бы попробовать, — как говорил герой фильма "Пролетая над гнездом кукушки", самый вменяемый из пациентов психушки.
Михаил Кригель, УП
