Синдром Коттара

  – Скажите-ка, доктор, а ведь эта сволочная чума начинает всерьез забирать, а?

Доктор признал это. А Коттар не без удовольствия заметил:

– И причин-то вроде нет, чтобы эпидемия прекратилась. Все пойдет шиворот-навыворот.

Благодаря карантину в Европе значительно выросли продажи романа "Чума". Скорее всего, картина эпидемии, нарисованная Альбером Камю, привлекает массовую публику натуралистичностью, а не метафоричностью.

Но, как бы то ни было, символические образы "Чумы" вновь обрели актуальность. В том числе и колоритная фигура мсье Коттара.

Будучи не в ладах с законом, Коттар искренне радовался вспыхнувшей эпидемии.

Изгой в обычной жизни, с приходом чумы он оказался востребован и расцвел. Всеобщее несчастье стало для него желанным окном возможностей.

Невзгоды, преследующие мир и Украину в 2020-м, подарили нам схожий человеческий типаж.

Тех, кто встречает пандемию и кризис с плохо скрываемым  воодушевлением. Тех, кто видит в глобальном бедствии долгожданную отдушину.

Тех, кто готов торговать не антисептиками или защитными масками, а продавать деморализованному обществу собственную повестку.

Синдром Коттара затронул очень разных людей, некогда перенесших болезненную психологическую травму.

Такой травмой могло послужить все что угодно: от распада любимой сверхдержавы в 1991-м до поражения  импонирующего кандидата в 2019-м.

Вплоть до недавнего момента эти люди чувствовали себя несправедливо обделенными и оттесненными в сторону. Считали свои ценности недооцененными, а свои идеи – недостаточно востребованными. И теперь надеются взять реванш.

Коттары нашего времени ставят диагнозы глобальному миру, обществу потребления и свободному рынку. Наслаждаются всеобщей растерянностью, претендуют на тайное знание и озвучивают изощренные теории заговора.

Нынешние Коттары азартно втаптывают в грязь чужое, освобождая место для своего. Насмехаются над идеалами и принципами, пострадавшими от пандемии, и противопоставляют им собственные консервативные добродетели.

Сегодняшние Коттары с энтузиазмом наблюдают за перекрытием границ и замыканием человечества в национальных квартирах. Празднуют победу над космополитическим мышлением и предвкушают новый порядок.

В представлении современных Коттаров мировая катастрофа выступает моментом истины.

На смену несущественному наконец-то придет главное, на смену фальшивому – настоящее, на смену ложному – правильное. То бишь то, что считает правильным сам увлеченный наблюдатель.

Но проблема в том, что кризис не выдвигает на первый план "главные", "настоящие" или "правильные" ценности.

Любой кризис выносит на первый план кризисные ценности. Поощряет не оптимальное, а экстремальное.

Порождает спрос не на вечное, а на соответствующее моменту.

Идея, получающая признание на фоне катастрофы, не доказывает правоту идеологов, а лишь подчеркивает катастрофичность происходящего.  

Рассматривая глобальное бедствие как трамплин для утверждения своей повестки, вы невольно дискредитируете то, во что верите. Поневоле признаете ущербность своих идеалов.

Низводите их до уровня касторки, которой никто не станет угощаться по собственному желанию, которую соглашаются пить лишь при крайней необходимости и от которой наверняка откажутся при первой же возможности.

Ставка на чужие несчастья способна сработать здесь и сейчас, но не в долгосрочной исторической перспективе. И хрестоматийные беды ХХ столетия служат этому неплохой иллюстрацией.

Читайте также: Первая мировая коронавирусная война

В начале тридцатых кого-то воодушевляла Великая депрессия. Лопающиеся банки, вылетающие в трубу предприятия, разоряющиеся фермеры, десятки миллионов безработных.

Происходящее интерпретировалось как свидетельство обреченности капитализма и рыночного хозяйства.

"Капиталистические страны до сих пор не могут выбраться из ямы мирового экономического кризиса, принесшего огромное увеличение нищеты и безработицы для рабочих и всей трудящейся массы этих стран. Если факты каждого нового дня говорят о неисчислимых и все растущих силах социализма в нашей стране, то, с другой стороны, мировой экономический кризис и растущая революционная борьба рабочих против капитализма и диктатуры буржуазии дают неисчислимое количество доказательств приближения краха буржуазно-капиталистического строя".

Эти слова прозвучали на XVII съезде ВКП(б) в 1934-м.

По иронии судьбы, большинство делегатов, наслаждавшихся этим прогнозом, не доживут до конца десятилетия: их перемелет репрессивная мясорубка. А рыночный капитализм шагнет в ХХI век, где его с тем же успехом продолжат хоронить.

В начале сороковых кого-то воодушевляло военное фиаско западных демократий.

Падение Франции, разгром британских экспедиционных сил, оккупации Бельгии и Нидерландов. Происходящее интерпретировалось как свидетельство обреченности либерализма и демократического строя.

"В останніх роках спір про життєвість демократії й її устроєвих форм точився з особливою силою. Тепер прийшов час для висновків цього спору. Їх продиктувало життя й його факти, які розкрилися перед здивованим людством з вибухом сучасної війни між демократіями й націоналістичними державами. На полях Фляндрії й Франції демократія збанкротувала катастрофально. Прийшов час, коли це в усій повноті й ясності зрозуміли саме ті народи, яким лиха доля судила довший час бути "класичними демократіями". Хто має очі, щоб бачити  – хай уміє дивитися!"

Эти строки идеолог ОУН Николай Сциборский написал в 1941-м. По иронии судьбы, сам он не доживет до конца года: пуля убийцы сразит его в оккупированном Житомире.

А либеральная демократия шагнет в ХХI век, где ее с тем же успехом продолжат хоронить.

Сегодня кого-то воодушевляет коронавирус и экономический обвал. Как и 80 или 90 лет назад, происходящее с легкостью поддается желаемой интерпретации.

Правда, по иронии судьбы, не все из воодушевленных комментаторов переживут мировой кризис: вера в собственную правоту не увеличивает шансы уцелеть. А других ждет новое испытание: неизбежный конец пандемии, которая, увы, не может длиться вечно.

И это отсылает нас к финалу все той же "Чумы". По воле автора мсье Коттар пережил столь благотворную для себя эпидемию, но только затем, чтобы тронуться рассудком после ее окончания.

Михаил Дубинянский