В поисках утраченного прошлого
"Это все же уже было. Ровно сто лет назад, в 1918 году. Небольшую горстку людей, которые пытались установить Украинскую Народную Республику, снесла популистическая, агрессивная, прокоммунистическая орда. В том числе, с участием наемников из Москвы. Это все было. И после этого государство УНР рухнуло, люди попали в рабство, миллионы из них легли в землю".
Как и следовало ожидать, экскурсы в украинскую историю столетней давности стали изюминкой нынешнего политического сезона.
Недавнее выступление Юрия Луценко в эфире ICTV в этом смысле типично.
Хотя при желании генеральный прокурор мог бы закончить свою речь и так:
"Это все было. И после этого государство УНР рухнуло, люди попали в рабство, а мой папа двадцать лет проработал секретарем, вторым секретарем и первым секретарем Ровенского горкома партии, потом стал первым секретарем обкома, был награжден орденом Трудового Красного Знамени, "Знаком Почета" и орденом Дружбы народов".
Перед нами любопытнейший парадокс украинского национального строительства.
В целом сегодняшняя Украина копирует практику стран Балтии и Восточной Европы 1990-х – начала 2000-х. Но эти страны действительно сохранили живую связь со своим докоммунистическим прошлым – как на общественном, так и на личном уровне.
В Эстонии президентствовал Леннарт Мери, сын репрессированного эстонского дипломата. В Литве – Валдас Адамкус, сын литовского офицера и участник национального сопротивления в годы войны.
В Латвии – Вайра Вике-Фрейберга, бежавшая от советских войск вместе с родителями. Семья Вацлава Гавела владела лесными угодьями, домами, ресторанами и киностудией в буржуазной Чехословакии.
Читайте также
Венгерский премьер Йожеф Анталл был сыном видного политика, министра в одном из последних некоммунистических правительств.
В Болгарии премьерское кресло и вовсе занимал бывший царь Симеон II Саксен-Кобург-Готский.
У нас ничего подобного не было, нет и уже не будет.
Редкие представители несоветской Украины вроде покойной Славы Стецько играли в отечественной политике символическую, а не практическую роль.
Даже Вячеслав Черновол был именно советским украинским диссидентом, выросшим и сформировавшимся в УССР.
Оттуда родом наши отцы и деды, наша инфраструктура и промышленность, наши государственные структуры и культурные маркеры, наши политики, блогеры и декоммунизаторы.
А наша связь с Украинской Народной Республикой или Украинской Державой гетмана Скоропадского – воображаемая, придуманная нами самими же. По факту эти государственные образования были слишком эфемерными, чтобы оставить какой-то реальный след в нашей жизни.
В отличие от Восточной Европы или Прибалтики, нам нечего реставрировать. И, сопереживая УНР, современные украинцы тоскуют не по реальному прошлому, а скорее по альтернативному настоящему.
По миру, где наша страна была бы не проблемным имперским осколком, а обустроенным национальным государством вроде Чехии, Польши или Финляндии.
Кажется, стоило отстоять украинскую государственность в 1917-1921 годах, и сегодня Украина не отличалась бы от других стран Евросоюза.
То, что в этой альтернативной действительности не появились бы мы сами – порожденные советской цивилизацией, – никого особенно не смущает.
Активная часть общества грустит по утраченным возможностям, отождествляя их с утраченным несоветским прошлым. И по мере сил пытается исправить обидную несправедливость.
Так называемое "восстановление исторической памяти", импонирующее украинскому среднему классу, – это чаще всего протест против нашей реальной, но отталкивающей истории.
Против серого и мрачного убожества, доставшегося украинцам в наследство от УССР. Против мира, где все предрешено заранее; где каждый должен смириться со своим прирожденным статусом, и где изменить собственную судьбу нельзя.
На смену всему этому приходит желанная свобода выбора.
Твои реальные предки – советские номенклатурщики, бесправные колхозники, пушечное мясо товарища Сталина? Это не мешает тебе ощущать родство с украинскими офицерами, благородными интеллигентами, бесстрашными студентами и гимназистами, защищавшими УНР.
Твое истинное прошлое – грязные бараки, вонючие коммуналки, безликие панельные джунгли? А ты волен выбрать себе другое прошлое, с респектабельными буржуазными домами, уютными кофейнями и сине-желтым флагом над куполом Центральной Рады.
Твоя история вынуждает тебя прозябать в постсоветском болоте и довольствоваться полуколониальным статусом?
А ты наперекор обстоятельствам выбираешь другую жизнь и стараешься превратить Украину в полноценное европейское государство.
"Тот, кто контролирует прошлое, – контролирует будущее". Перефразируя эту оруэлловскую цитату, кредо активных украинцев можно сформулировать так: "Тот, кто свободен в выборе прошлого, – свободен и в выборе будущего".
В отличие от советской истории, альтернативный национальный нарратив не привязывает нас к опротивевшему и закоснелому.
Пускай в подавляющем большинстве мы рождены в УССР и не имеем никакого отношения к независимой Украине столетней давности – но зато эта мифологизированная Украина имеет отношение к нашим сегодняшним идеалам и нашим мечтам о другой стране.
Очень важно сознавать истинную причину, по которой образованный средний класс с готовностью принял новое украинское прошлое.
Не из-за пробудившегося "голоса крови" или "генов".
Не из-за бурной деятельности депутатов, чиновников или сотрудников УИНП.
А прежде всего – благодаря внутренней свободе, которую мы связываем с выбором утраченной несоветской истории.
Но если свобода привела наших современников к новому историческому мифу, то несвобода вполне способна оттолкнуть от него следующее поколение украинцев.
Достаточно, чтобы этот национальный миф стал ассоциироваться с навязанным официозом, с унылой обязаловкой, с казенной фальшью.
С отсталостью, серостью и косностью.
С ограниченностью, бесперспективностью и невозможностью двигаться вперед.
Со всем тем, что заставило нас отказаться от опостылевшего советского прошлого.
Михаил Дубинянский, для УП
