"Дело 26 февраля". Родные о политзаключенных Кремля
Дело "26 февраля" – самое первое из сфабрикованных против крымских татар уголовных дел в аннексированном Крыму. Судебные процессы по нему длятся до сих пор, и все это время – без малого два года – его фигуранты сидят в СИЗО.
После того, как материалы дела замглавы Меджлиса крымскотатарского народа Ахтема Чийгоза выделили в отдельное производство, об Али Асанове и Мустафе Дегерменджи стали вспоминать реже.
Урожайное – небольшое село на краю степного Крыма, в двух километрах от берега Сиваша. Здесь живут в основном фермеры, держат скот, обрабатывают поля и огороды. Из Урожайного Али Асанов, один из трех ключевых фигурантов резонансного политического преследования на полуострове – "дела 26 февраля".
Ровно три года назад, 26 февраля 2014-го, в Симферополе под зданием Верховного Совета Крыма столкнулись более 10 тысяч проукраинских и пророссийских активистов. После аннексии полуострова новая крымская "прокуратура" назвала это массовыми беспорядками, в ходе которых "два человека погибли [один от сердечного приступа, второго затоптала толпа], 79 получили телесные повреждения различной степени тяжести".
В столкновениях обвиняют крымских татар. Двое уже получили условные сроки, над еще шестью больше двух лет длятся суды.
Дело замглавы Меджлиса Ахтема Чийгоза рассматривает так называемый Верховный суд Крыма, ему грозит от 8 до 15 лет колонии за организацию массовых беспорядков. Еще пятерых, из которых только Али Асанов и Мустафа Дегерменджи сидят в СИЗО, судят в Центральном райсуде Симферополя за участие в массовых беспорядках – это от 3 до 8 лет колонии.
Али Асанов – крымский татарин, фермер, отец четверых детей. Ему 34 года, родился в депортации в Узбекистане, в 1988-м с родителями переехал в Крым. С тех пор вся жизнь Али связана с Урожайным.
Вместе с братьями он с детства помогал отцу обрабатывать поля, выращивать и продавать овощи. Сам построил дом, познакомился с девушкой Эльнарой из соседнего городка, женился, воспитывал детей, завел хозяйство.
В апреле-2017 исполнится восемь лет браку Асановых, и два года, как Али сидит в СИЗО.
Его арестовали 15 апреля 2015 года, спустя год после столкновений. Пока Эльнара с тремя маленькими детьми была в доме, Али по-тихому увезли со двора, где он управлялся с хозяйством.
"Уже темно было, я вообще не видела, как его забрали. Отец Али прибежал, постучал, спросил, где муж. Я ответила, что во дворе. Он говорит: нет, его увезли. Оказалось, эти люди оставили соседу номер телефона, мол, пускай звонят, узнают, где он", – рассказывает Эльнара.
Через два дня, 17 апреля прошло первое судебное заседание по делу Асанова, родных на него не пустили. Эльнара приехала в суд увидеть мужа, она тогда была на седьмом месяце беременности. Попросила зайти в зал, но ей не разрешили.
"Только в коридоре его увидела. В той же одежде, в которой в поле работал. Для меня это был шок. Как так? Упаковали, увезли, а у нас дети маленькие, впереди еще роды", – говорит Эльнара.
Али избрали меру пресечения в виде ареста, который продлевают без малого два года.
В обвинительном заключении ему вменяли "нанесение удара" пророссийскому митингующему Ивкину. Но на видео, которое предоставило обвинение, видно, что Ивкин был далеко от Али, и он никак не мог до него дотянуться. Кроме этого видео у стороны обвинения ничего нет: "потерпевший" не обращался в больницу, не снимал побои.
Асанов политикой никогда не занимался, да и не особо интересовался, говорит жена. У него большая любовь к земле и хозяйству, только это заботило Али.
"Он очень трудолюбивый, с детства привык к постоянному движению. Пахота, живность – с утра до вечера. Всего, что есть в этом дворе, касалась его рука. Бывало, прибегал в полдень, я ему суп горячий налью, а он себе холодный хатых [домашний кефир], чтобы разбавить – быстро-быстро съел и побежал дальше", – рассказывает Эльнара.
Если Али не работал в поле, все время уделял семье. Старшая дочь Асановых Гульнара в этом году пошла в первый класс, она очень любит танцевать, а когда увлеченно о чем-то рассказывает, смешивает слова на трех языках.
В конце января девочке исполнилось 7 лет. В подарок на день рождения папа, сидя в СИЗО, слепил для нее корзинку цветов из черствого хлеба.
Старший сын Асановых Мухаммед очень похож на папу, в сентябре мальчик пойдет в подготовительный класс. Эльнара говорит, ему особенно тяжело переживать расставание с Али: "У нас Мухаммедик постоянно с отцом был, как только начал ходить". Младшая Мумине – серьезная молчаливая девочка. Родители назвали ее в честь матери Али, которой уже нет в живых. Первое слово Мумине было "баба" [папа]".
Мухаммед и Мумине
Младшему Мустафе в июне исполнится два года. Темно-карие глазки-пуговки, пухленькие щечки с ямочками – улыбчивый, дружелюбный малыш родился через два месяца после ареста отца. Впервые Али увидел трехмесячного сына в коридоре суда, потом еще пару раз.
"Этот ребенок его, считай, не видел, но когда я из-за двери показываю, Мустик прямо тянется к папе. И муж стоит, плачет, и я. Жалко это время, которое проходит. Даже не представляю, как ему тяжело. Он мне не рассказывает, но я сама сижу, думаю. Ничего больнее не может быть, наверное, чем когда ты знаешь, что твой ребенок растет, но не видишь его, не можешь ни обнять, ни поцеловать, а только посмотреть через клетку", – сокрушается Эльнара.
Несмотря на огромное хозяйство, она старается приезжать на каждое заседание по делу мужа и берет с собой детей поочередно: "А больше они никак друг друга не увидят, хоть в коридорах посмотрят. Иногда повезет, и пускают в зал, иногда – нет. А так, я им фотографии показываю. Когда крутили ролик по АТR, дети меня всегда звали: "Ана [мама], идем, бабашку сейчас будут показывать".
Бывает, такие вопросы задают: а почему папу забрали? Честно говоря, не знаю, как ответить. У меня тот же вопрос: почему, за что, если реально ни в чем его вины нет?"
До ареста Асанов не был знаком с другими фигурантами "дела 26 февраля". Однако обвинение утверждает, что он "реализовывал преступный план массовых беспорядков, разработанный Ахтемом Чийгозом".
Али говорит: раньше видел Чийгоза только по телевизору.
Уже в СИЗО Асанов написал открытое письмо зампреду Меджлиса.
"Мы тоже, как и вы, тут сидим, не понимая за что, но я верю, что в этом есть какое-то благо. Как только пришла эта власть и начала репрессии против нас, мы поняли, что нашему народу необходимо единство, – размышляет Али. – Меня много пугают в ФСБ большим сроком: мол, если и дальше будем молчать, дадим 20 лет и увезем за 6 тысяч километров.
Но я знаю, что они ничего мне и всем нам не смогут сделать, если не пожелает этого Аллах. Я готов умереть за нас, мусульман, за наш народ – лишь бы больше никого не трогали".
Эльнара говорит, что муж "мог бы выйти и в тот же день", но не стал сотрудничать со следствием: "С этим ведь надо еще как-то жить дальше. Он не такой человек, которому лишь бы ляпнуть. Он всегда отвечает за свои слова".
Эльнара поддерживает Али в его решении, хотя ей крайне тяжело самой справляться с хозяйством и детьми и следить за судебным процессом. Говорит: если бы не помощь людей – наверное, не потянула бы все на себе. Бывали такие дни, когда гости приходили в дом друг за другом, чтобы поддержать, расспросить, прочитать вместе дуа [молитву] за мужа.
"Нас не оставляет наш народ, приезжают, помогают и финансово, и не упасть духом. У нас это называется бирлик [единство]. Я чувствую духовную поддержку. В такие моменты именно это и надо – знать, что ты не сам на сам со своей бедой", – говорит Эльнара.
Скоро уже два года, как на каждое заседание по "делу 26 февраля" (а их сейчас по два в неделю) под Центральным райсудом Симферополя – как и под Верховным, где судят Ахтема Чийгоза – собирается до нескольких десятков крымских татар.
Люди приезжают со всего полуострова, радостно обнимаются при встрече, обсуждают новости – нет никакого страха или уныния.
"Не дождутся! Они, наоборот, нас сплотили. На каждое действие есть противодействие. Они пытаются нас запугать, а мы объединяемся еще больше. Все, что не делается, – к лучшему", – убеждает Бекир, отец второго фигуранта резонансного дела Мустафы Дегерменджи.
Ближе к началу заседания женщины заходят в здание, мужчины обычно ждут на улице – залы суда маленькие, все желающие не поместятся.
В районе двух пополудни к суду подъезжает бусик Муслядиновых – значит, скоро обед. Фера-Султан и Энвер готовят и привозят горячие блюда практически на каждое заседание по "делу Чийгоза" и "делу 26 февраля", продукты закупают за счет пожертвований неравнодушных. Так крымские татары демонстрируют свою солидарность с арестантами и их семьями.
Фера-Султан готовит обед возле Верховного суда Крыма в Симферополе
Мустафа Дегерменджи родом из села Грушевка, что возле Судака. До ареста парень жил вместе с родителями Бекиром и Алие и младшей сестрой Мавиле. После университета устроился торговым представителем, хорошо зарабатывал, содержал родных, поскольку отец на инвалидности, а у матери маленькая зарплата медсестры.
"Брали" Дегерменджи громко.
Утром 7 мая 2015-го Мустафа подвозил мать на работу. Не успели Алие с сыном выехать на центральную улицу Грушевки, как дорогу им перерезал микроавтобус, из него выскочили 8 человек в масках с автоматами и бросились к парню. Другой автомобиль заблокировал их сзади. Мустафу вытащили из машины, заломили руки, приложили к капоту, ударив по коленям, чтобы те согнулись.
Алие выбежала и схватилась за сына, попробовала выяснить, за что его так.
"Мне сказали: приказано доставить, а как – никого не интересует. В постановлении было указано, что его повезут в Симферополь, на Тренева, 14. Одной рукой я пыталась позвонить мужу, другой – удержать сына, чтобы не забрали. Пока Бекир подъехал, я отвлеклась, и они его таки утащили в автобус", – вспоминает Алие.
Алие и Бекир, родители Мустафы Дагерменджи
Бекир с Алие прыгнули в машину и поехали за силовиками. Говорят, было очень страшно, потому что как раз в то время в Крыму пропадали молодые люди. По дороге они созвонились с адвокатом, правозащитниками и Мавиле, которая уже ждала брата по адресу.
Дальше – многочисленная череда судебных заседаний, на которых Мустафе, как и Али, постоянно продлевали меру пресечения в виде ареста. Никакой залог или поручительства суд не устраивают.
"Пойдя на митинг, будучи в составе Украины, они утверждают, мы покушались на честь России. Я даже не знаю, как это назвать.
Находясь в Украине, они кричали, что Крым – это Россия. Это их надо было судить, еще тогда! Но, как сказал мне следователь в ответ на мой вопрос, почему виноваты только крымские татары, если толкались и те, и те, – "победителей не судят", – рассказывает Алие.
Условия в симферопольском СИЗО – из ряда вон.
Еще летом прошлого года крымский омбудсмен заявила, что при максимальной его вместимости 817 человек, фактически там содержат 1519 заключенных. Коек на всех не хватает, поэтому арестанты спят по очереди. Повсюду тараканы, блохи и клопы, от их укусов раны гноятся и долго не заживают. Питание скверное, часто крымским татарам приносят еду со свининой, хотя администрация хорошо осведомлена, что мусульмане ее не употребляют.
Несмотря на трудности, Мустафа не унывает – наоборот, старается подбадривать родителей.
"Он никогда не скажет, что ему плохо. У него всегда все хорошо. Мустик больше за нас беспокоится. Когда его забрали, у нас как раз только стройка началась. Стены подняли, а крышу не успели. После ареста мы совсем опустили руки. Но Мустафа сказал: я же не умер, не совершил никакого преступления, не убил, не ограбил. Все нормально, это скоро закончится. Не надо сидеть и плакать, займитесь делом", – делится Алие.
Родители рассказывают, что Мустафа с раннего детства был умным и сознательным ребенком. Все трудности он переживал вместе с Бекиром и Алие. Любимая семейная история Дегерменджи – поездка сына на президентскую новогоднюю елку.
За хорошую учебу детей из Крыма отправляли в Киев на праздник. Всего из полуострова выбрали 15 школьников, среди них и третьеклассника Мустафу. Дегерменджи в то время жили более чем скромно: всей семьей на пенсию тетки Бекира в 38 гривен. Друзья помогли собрать ребенку на билет немыслимые 52 гривни, а родители наскребли еще 15. Рюкзак в дорогу напичкали домашними пирожками, конфетами и брынзой. "Мустик у нас очень любил покушать", – смеется Алие.
В Киеве дети после елки пошли в Макдональдс. Мустафа спросил, сколько стоит гамбургер. Ему ответили – 5 гривен с чем-то. Мальчику это показалось слишком дорого, и он его не взял, сказал: не по карману. Но когда ехал домой, не удержался и купил сосиску в тесте за 2 гривны. Оставшиеся 13 вернул родителям: "Вот, я их не потратил".
"Это было, конечно, нечто, – рассказывает Алие. – Сын всегда был такой. Когда тяжело – не позволит себе то, что хочется. На первую машину заработал сам в 23 года. На ней мы теперь на суды и ездим".
Почему из всех тысяч митингующих следствие выбрало именно Асанова и Дегерменджи, их родным не понятно.
У обвинения нет доказательств того, что вменяют Мустафе. За более чем 70 заседаний в суд явился только один из 84 потерпевших, опрошено около 25 из 115 свидетелей от прокуратуры. При этом их показания в суде существенно отличаются от тех, что давались следователю.
Все ходатайства защиты суд автоматически отклоняет по просьбе обвинения или по собственной инициативе.
Когда адвокаты пытаются уточнить, выяснить детали, раскрыть несоответствие, свидетели ссылаются на то, что, мол, "прошло три года" и никто ничего уже не помнит.
Родители Мустафы не питают надежды на то, что их сына оправдают. Говорят, что хорошо понимают: "дело 26 февраля" – это попытка запугать весь крымскотатарский народ.
"Сказать, что мы привыкли к другим реалиям – нет, абсолютно. При СССР нас гнобили, при России гнобят. Для нас это не ново. Они хотят, чтобы мы уехали. Но мы не для того сюда 70 лет стремились, чтобы так просто уехать", – говорит Бекир.
Алие и Бекир у здания Центрального районного суда в Симферополе после очередного заседания
Отец и мать Мустафы родились в депортации в Узбекистане. Бекир – в поселке Дальверзин ("дальняя высылка заключенных") Ташкентской области, Алие – в городе Фергана. В 1975 году, когда Алие было 9 лет, ее семья попыталась вернуться в Крым. Без прописки и работы продержались 5 лет, в 1980-м всю семью снова выслали.
"Папа всегда мечтал в Крым вернуться, он участник войны, крымский партизан. С детства я начала понимать, что все мои проблемы от того, что я крымская татарка. Будь я другой народности – это было бы не заметно", – считает Алие.
В Фергане она встретила Бекира, поженились, в 1989 году вернулись в Крым. 30 апреля Дегерменджи приехали, а уже 22 мая Алие родила Мустафу. Давняя мечта собраться всей семьей на родине осуществилась.
Бекир и Алие стараются найти что-то хорошее в сложившейся ситуации. Общая беда познакомила и сблизила их с семьями Али Асанова, Ахтема Чийгоза и другими неравнодушными соотечественниками.
"Расслабились мы, жизнь хорошую почувствовали. Но тут пришли, сказали: держитесь, татары. Вот и держимся. У нас борьба – слово и перо, другой мы не приемлем. Нас не так много, чтобы мы по-другому боролись", – говорит Бекир, закуривая сигарету.
Процесс по делу Асанова и Дегерменджи – самый затянутый и безрезультатный из всех политических на полуострове. На протяжении двух лет в "деле 26 февраля" не наблюдается никакого сдвига.
Родные политзаключенных очень переживают, что их история замнется, и о ребятах забудут – поэтому при любом удобном случае ездят в Украину и за границу на встречи и пресс-конференции.
"Очень сильно хотелось бы, чтобы больше внимания было к их делу, чтобы люди о нем знали и слышали, – говорит Эльнара. – Просто устали мы. Живешь и не живешь одновременно. Они ни за что сидят в том СИЗО, на судах ничего не происходит.
А время-то проходит. Дни проходят, недели, годы. И насколько это все еще затянется – неизвестно".
Наталья Смолярчук, Алина Смутко (фото), специально для УП
Фото: Алина Смутко
