Битва за сочувствие

Реакция на крушение Ту-154 – иллюстрация того, как Украина и Россия успели развестись, но Москва этого не заметила.

Война не имеет полутонов. Чаще всего она оставляет собеседнику один-единственный проверочный вопрос – чьей победы и чьего поражения ты желаешь.

И те, кто начинают искать компромиссы, обречены наткнуться на Данте, обещавшего самые жаркие места в аду именно тем, кто во времена нравственных переломов пытался сохранять нейтралитет.

Проблема лишь в том, что гибридная война по-разному преломляется в сознании россиян и украинцев. Для вторых она дана в ощущениях. В шести волнах мобилизации. В похоронках с фронта. В ежедневных мартирологах во всех ведущих СМИ страны. А россияне продолжают жить в мире, в котором войны нет, и искренне недоумевают, почему соседняя страна наотрез отказывается им сочувствовать.

Война и мир

За двадцать три постсоветских года мы привыкли к тому, что Россия и Украина похожи до состояния неразличимости. Когда по обе стороны границы царит ценностное безвременье. Идентичности размыты, убеждения условны. Тотальная мимикрия везде и во всем.

Для Украины все это закончилось три года назад, в тот самый момент, когда Россия аннексировала Крым и устроила вторжение на Донбасс.

У Киева не было другого выбора: дыхание войны здесь ощущается в ежедневных сводках с фронта и двух миллионах внутренне перемещенных лиц. В повестках для срочников и в волонтерском движении по всей стране.

Она ощущается даже в регулярно обновляемых указателях пути к ближайшему бомбоубежищу: эти стрелки напоминают всем о том времени, когда Совет Федерации разрешал Владимиру Путину использовать армию за рубежом.

А в России эта война осталась виртуальной. О погибших на Донбассе десантниках писал разве что Лев Шлосберг. Никаких официальных мероприятий, никакой публичной отчетности.

В лучшем случае война шла по телевизору, но и там подавалась как нечто, к самой России отношения не имеющее. В честь погибших на Донбассе не называют улицы, им не ставят памятники. По документам российские солдаты и офицеры гибнут на полигонах и учениях.

Украинская кампания не вплетена в ткань повседневного российского существования, взгляд обывателя не застревает на могильных крестах. Ее как бы нет, а раз так – то она и не может быть фактором внутренней повестки.

Даже сейчас – после всех событий последних лет – Россия продолжает существовать в постмодерне, когда глашатаем эпохи остается Пелевин. А на войне куда органичнее смотрится Симонов. 

Письма с границы

В этой разнице самоощущений кроется разница реакций.

Россия возмущается, что Украина не сочувствует жертвам крушения Ту-154. А Украина искренне не может понять, почему ее реакция должна хоть каким-то образом совпадать с московскими ожиданиями.

В 2013 году соцсети по обе стороны границы, скорее всего, были бы почти одинаковы в своих реакциях. Но в 2016 году рассчитывать на подобную тождественность было бы наивно.

И вот уже российские либералы пишут недоуменные посты, призывающие украинцев к тишине и скорби. К сочувствию и сопереживанию. Все эти люди привыкли выступать с позиции "совести нации", но они не учли того, что нации по обе стороны границы уже разные.

И легитимность их менторских интонаций заканчивается там, где начинаются пограничные столбы.

Быть может, одна из причин такого непонимания кроется в том, что любая страна оконтуривает себя пространством привычного языка. Именно языком принято мерить смыслы и ценности – там, где заканчиваются привычные грамматика и синтаксис, начинается "чужое". И когда Россия заглядывает в украинские соцсети, она видит привычные слова и непривычные смыслы. И этот диссонанс рождает шок.

А Украина прошла этот же период чуть раньше.

Она избавлялась от стереотипов в тот момент, когда российское ТВ рассказывало о "распятых мальчиках" и призывало "освободить Киев". Когда российская артиллерия стреляла из Ростовской области по украинской армии. Когда бурятские танкисты расстреливали украинских солдат. Просто за эти три года у Украины не осталось иллюзий.

И если россияне возмущаются тем, что украинцы не хотят им сочувствовать – это значит лишь то, что на одной седьмой части суши так и не поняли, что именно произошло за последние три года.

Компромисс

Разница между российским либералом и российским же государственником подчас сведена лишь к инструментальному.

Одни призывают завоевать Украину танками, другие делают ставку на экономику. Но при этом обе группы воспринимают соседнюю страну как нечто понятное и хорошо изученное. Настолько близкое вдобавок, что попадает в категорию "свое".

И от этого "своего" ждут привычных реакций. Ведь еще недавно украинцы носили цветы к российским посольствам и консульствам, выражали соболезнования и отправляли поздравительные телеграммы.

Но в какой-то момент оказалось, что разговоры про "хунту" и "бандеровцев" выполняют роль самосбывающегося прогноза. И мы теперь можем наблюдать, как впервые за многие годы на смену "украинцам" и "хохлам" понемногу начинают приходить "укры".

И в этом, быть может, и состоит еще один итог войны – по другую сторону российско-украинской границы теперь будет все меньше риторики о том, что "они такие же, как мы, только морды незнакомые". Нет, теперь уже не такие же. Теперь – чужие, враждебные и непонятные. Неспособные, вдобавок, на эмпатию и сочувствие.

Страна в состоянии мира читает Новый завет. Страна в состоянии войны читает Ветхий.

Павел Казарин, для УП