Погибшие дети Донбасса. Война без цензуры

С начала российской агрессии в Донецкой и Луганской областях количество пострадавших от боевых действий детей исчисляется уже сотнями.

1 июня, в Международный день защиты детей спикер ВР Андрей Парубий озвучил данные о 68 погибших и 186 раненых детях за 2 года войны. При этом другие источники утверждают, что цифра гораздо трагичнее: по словам Юрия Павленко, детского омбудсмена времен Януковича, за всё время АТО от пуль и осколков погибло 199 и ранено около 500 детей, еще около 10 тысяч маленьких граждан Украины проживают в "серой зоне" и ежедневно подвергаются опасности.

Это интервью с Наталией было записано еще год назад.

27 июля 2014 года во время обстрела Горловки женщина потеряла 23-летнюю дочь Кристину и 10-месячную внучку Киру.

Ей мало интересны расхождения в статистических данных. Сегодня для матери больнее всего не знать правды – почему и от чьих рук погибли ее дети.

Расследование обстоятельств бомбардировки "Градами" центрального горловского сквера до сих пор не проводится ни Украиной, ни Российской Федерацией, ни так называемыми "властями ДНР" – дальше устных заверений и возложения вины на противника дело не пошло.

Особый цинизм заключается в том, что стороны конфликта до сих пор активно спекулируют на их памяти. Пропагандисты всех мастей продолжают размахивать фотографиями её погибших дочери и внучки, с бесстыдной легкостью тиражируя их в интернете и на выставках, посвященных различным "дням побед".

Сейчас дело Наталии передано в Европейский суд по правам человекам по 2-й статье "Право на жизнь" Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

Наталия и ее адвокат Роман Мартыновский надеются, что решение ЕСПЧ станет толчком к надлежащему расследованию со стороны Украины. По их уверениям, справедливый и открытый процесс очень важен не только для самой Наталии, но и для многих семей, потерявших в этой войне своих детей не на полях боя.

Ниже – прямая речь Наталии.

Первый поцелуй

Мы жили в центре, восьмой этаж, стеклянный балкон, распахнутые окна – город как на ладони. Утром над окном ворковала семья голубей, дождь стучал по отливу, а когда были праздничные салюты, – казалось, они падают тебе на ладонь, только руку протяни. Сквер, школы, дорога, люди – всё в твоем окошке. Аромат липовых алей, акаций...

Когда дети шли в школу – махали мне "пока" в окошко. Девочки подросли, убегали на свидание. Я пряталась, подсматривала в окно. Кирочка, внученька родилась, и вместе с ней мы по-новому узнавали мир, тянули руки к солнцу, пробовали на вкус дождь...

В Горловке вся наша жизнь вращалась вокруг сквера. Тут всё – школа, иняз, медучилище, больница, роддом. Кирочку из роддома забирали через этот сквер.

Когда было Евро-2012, моя Кристинка не смогла вернуться из Донецка в Горловку. Иностранцы останавливали их, просили показать город, рассказать...

Кристина была в восторге от людей. Она свободно разговаривала на английском, показывала им наш Донецк, нашу речку, наши розарии. Звонила и говорила: "Люди хотят видеть, хотят слышать – я остаюсь..."

В Кристинке столько жизнелюбия. Она торопилась жить, делиться счастьем. Всегда говорила: "Все смогу, все успею..." Когда выбирала имя для дочки, прочитала, что Кира значит "любимица бабушки". Ни мгновения не сомневалась, как ее назвать.

Утром гуляли в сквере, днем на молочную кухню через сквер ходили, вечером на качели... Тут всё впервые для Киры – и снег, и трава, и одуванчики, и мыльные пузыри.

Кира как раз начинала ходить. В сквере мальчишка Ромка бегал. Подошел, обнял, начал целовать малышку. Кирочка перепугалась. Мы еле отцепили его. А Ромка говорит: "Хорошая". Только отвлеклись, а он снова. И Даша успевает их сфотографировать. Первый поцелуй Киры. Первый и последний.

Через два дня нас расстреляют.

А те фотографии стали последними, когда мы были все вместе.

Даша уехала в Киев сдавать сессию, а у нас начались бомбежки. И когда я говорила Кристине, что нужно уезжать, она отвечала: "Мам, успокойся, ну куда мы поедем, ты в эту войну веришь?"

Мы, шутя, говорили: если вдруг бомбежка, домой не бежим – встречаемся в бомбоубежище. И все не всерьез.

А когда приходила ночь – мы боялись дома ночевать. У нас ванна была оборудована для Кирочки, одеялки толстые, пуховые лежали. Чтобы если вдруг бой, успеть накрыть ее от осколков. Наши окна были завешены ролетами. И каждый вечер обсуждали, если вдруг бомбежка, под какую стену более безопасно стать. Глупые тогда были...

В город никто не боялся выходить. И представить не могли, что нас средь белого дня начнут бомбить. Мы боялись ночью.

А утром улыбались. Просто были счастливы видеть друг друга.

Только последние ночи становились ужасными. Мы слышали, что снаряды летят и из города, и в город. Но это были еще окраины.

Никто не верил! Я тогда схитрила, сказала дочери: поедь к Даше в Киев, посмотри город. Отдохни недельку. А сама думала: дочь поедет, а я возьму Кирочку – у нас уже чемоданы были собраны – и за ней.

Но утром раздается звонок в дверь – Даша и Кристина стоят на пороге. У меня все внутри оборвалось... И Кристина заходит, бубнит: "Я не поеду в Киев, вообще кому в голову пришла идея отдохнуть? От чего я должна отдыхать, от своего ребенка?" 

"Вам еще повезло..."

2 июля 2014 года в Дзержинске (с 2016 года Торецк – УП) – а это 30 минут на автобусе – идет бой. Группа под руководством Безлера сдает позиции. Дзержинск остается под контролем Украины. Мирные жители не пострадали.

В интернете хроника и фото героев, солдат Украины на фоне Дзержинского горисполкома...

27 июля, Горловка. Город просто накрыло. Одновременно взрывались десятки снарядов. Потом ещё и ещё. "Грады" работали по самому центру города.

Нас освобождали?..

Никто из офицеров и генералов не произнес, что город расстреляли. По официальным данным, только рядом с моими детьми погибло несколько десятков человек. Из сводок я прочитала о женщине: она просто прикрыла своего ребенка. Муж остался жив, а она погибла.

Но об этом я узнала позже. А тогда я отказывалась верить в происходящее. Ужас охватывал, я искала детей. Бежала по дороге в сквер, кричала, звала.

Забежала в поисках в бомбоубежище. Но оттуда меня уже не выпускали. Не знаю, как долго я там находилась, часа два, может. Света не было. Первый день обстреливали, бомбоубежище было еще не готово.

Я кричала: "Дети, дети, где мои дети? Кирочка, Кристинка..."

Меня схватили, на лавку усадили, начали спрашивать, кого ищу. Я им сказала: девушка с коляской, грудничок-ребенок. Мне ответили: сейчас узнаем.

Ко мне подослали медсестру, она что-то вколола со словами: "Вы тут будоражите всех". Позже кто-то подошел и сказал: "С детьми все в порядке, девочке только ручку поцарапало". Обманули. Я чуть успокоилась, но все равно не уснула.

Начали выпускать людей из бомбоубежища, я побежала в другое – то, что возле больницы.

Спустилась туда... а там... Детки лежали после операции, им еще что-то доделывали, стояли медсестры, держали эти капельницы... Детей было очень мало. Кирочки там не было, Кристины тем более.

Я – в травмпункт. Спрашиваю, где дети? Говорят, привозили. Называют фамилию – не моя. Я трясу медсестру, кричу...

И кто-то говорит: в морг детей привозили.

Всё...

А в этот день все такие красивые были. У меня сарафан белый – длинный, красивый, пышный, легкий... И всё зеленое кругом, люди шли из бомбоубежища, улыбались... А я бегом к больнице, потом назад бегу – всё те же люди. И вслед мне кричат: "Сбежавшая невеста", – улыбаются... Шутят, понимаете?

И тут начались бесконечные телефонные звонки – мне звонили чужие люди и говорили "идите в морг". Эти слова заполоняли собой все пространство. Но я искала своих детей живыми, я и мысли не допускала...

Как оказалось, фотографии разорванных тел моих деток сделал блогер Олег Желябин – и сразу выложил их в интернет.

Я еще не знала, что моих детей нет – а все уже знали, и Даша в Киеве знала.

Почему показали смерть моих детей? Не спросили меня, матери?!

Почему не показали миру то счастье, которое у нас было?!

Не выложили в интернет те фотографии, когда мы были счастливы?

...В морге медсестра показала мне девочек. "Вам еще повезло", – сказала она. Вы даже не сможете понять, почему мне повезло. И я на тот момент не понимала.

Когда работает установка "Град", людей просто разрывает в клочья. А у моих девочек сохранились лица.

Ножки-ручки были оторваны, но были лица.

И мне говорили, что мне повезло...

"Мама, уезжайте..."

За два дня до трагедии мы Дашу смогли отправить в Киев. Такси вызвать уже не получалось. Все номера были отключены. Машину ловили просто на трассе.

Страх появился на железнодорожном вокзале. Само здание закрыто. Люди, как в старых военных фильмах, сидели на траве, на дороге – с чемоданами, сумками, с детьми-грудничками. У некоторых поезда должны были отправляться только утром. Но – комендантский час. Значит, все с вечера ночевали на земле.

Поезда уже не останавливались в Горловке, мимо шли. Останавливали поезда ополченцы – сажали людей без билетов. Самое страшное, что проводники выталкивали этих людей. Пустили один дополнительный поезд. Но со всего перрона в этот поезд села только одна Даша...

Дашенька, когда уезжала в Киев, обычно падала на полку и всю ночь спала. А эту ночь она все звонила и звонила: "Мама, я еду как в "поезде ужасов" – все говорят об оторванных ногах и руках. Мама, уезжайте". Она плакала и молила: "Уезжайте!"

У нас уже все вещи были собраны. Я везде звонила по санаториям, базам отдыха. Но когда слышали, что ребенок 10 месяцев, просто клали трубку. Кто-то дал телефон фонда Рината Ахметова. Но и там Настя, девочка из фонда, советовала: "Уезжайте куда-нибудь, мы вам найдем место, работу поближе к городу".

27 июля, когда все случилось, я еще должна была сделать несколько телефонных звонков. Кристина сказала: "Пока ты звонишь – мы выйдем, а ты нас догоняй".

Я смотрела в окно, и звонила всем подряд с просьбой вывезти.

Дети перешли дорогу, пошли вниз к скверу. Я дозвонилась: "Да, завтра утром заберем, до Славяногорска. Ждите".

Набираю Кристинку, сообщаю радостные новости. И слышу, как дочь кричит внучке: "Кирюшка, ура, мы завтра с бабушкой уезжаем..."

Это была ее последняя фраза.

Город взорвался. Наш любимый сквер накрыло "Градом". И мир рухнул.

Я тысячу раз задавала вопрос: кто стрелял? Кто убил моих детей?

Ведь бездействие следственных органов как Украины, так и "ДНР" – это сопричастность к убийству, расстрелу моих детей и других мирных граждан. Больнее всего, что не предоставляют никакой информации.

Никто, никто не хочет признавать факта расстрела.

Это сейчас там присутствует ОБСЕ, но на тот момент никто не фиксировал гибель людей. И когда все произошло – такое впечатление, что никто нигде не погибал.

Горловку обстреливали все последующие дни, стреляли и стреляли... Раз – и дыханье перекрыто. Люди прятались от страха. Семью хоронила я одна. Ни родственников, ни друзей – никто не смог приехать. Даже те, кто находился в Горловке, не смогли прийти.

...Есть понятие "посттравматический синдром". Его больше приписывают военным, которые пришли оттуда, и мало кто цивильным.

Так вот, я – осталась на войне. Все пытаются сказать, что детей моих нет – а я не хочу в это верить.

Я до сих пор их жду.

"Там очень грань тонкая между всем происходящим"

В 2014-м мои дети пытались купить вышиванку для Киры, а сейчас я не могу в переходы спускаться, где вокруг веночки.

Даша в украинской гимназии училась, Кристина – в русской. Чтоб поддержать Дашу, мы дома постоянно по-украински разговаривали. И Кирочке украинские песенки пели. Но, приехав в Киев, я перестала. Перешла на русский язык. Не знаю, почему.

Так получилось, что эта земля навеки моя. В Россию мне не надо, но и здесь мне жизни нет. Украина для меня осталась как люди, как народ, но паспортом своим я не дорожу. Все, что осталось мне от родины, – это маленький кусочек земли в чистом поле и крест. Один на двоих.

Да, детей-переселенцев принимают здесь. Они ходят в школу, учатся. А те, которые там остались?..

Украина отказалась от моих детей. Бездействие следственных органов заставляет меня саму искать правду. Я не пропустила ни один "камуфляж". Просто останавливаю на улице людей в военной форме, разговариваю, спрашиваю, где служат, под каким городом стоят. Люди при больших погонах говорят мало, извиняются и уходят. А простые солдаты всё рассказывают.

Я мать, я вне политики. 

Военные слишком много знают о преступлениях – своих и других. Мы слишком много смертей впустили в свои дома. Но я надеюсь, что однажды мне позвонят и скажут: "Это мы выполнили приказ"... И я почувствую, что им болит по-настоящему.

Я, мои дети были и есть гражданами Украины.

Почему наше высшее руководство посчитало убийство наших детей столь незначительной потерей, что не сочло нужным расследовать теракт?

А смерти наших детей опустили в разряд статистики?..

Кто виноват?

По словам Романа Мартыновского, эксперта Регионального Центра прав человека, Европейский суд по правам человека по делу Наталии не устанавливает конкретных виновных. Но Суд может возложить ответственность за гибель людей на одну или другую страну, либо признать обе страны виновными в нарушении 2-й статьи Конвенции.

И данное решение может стать толчком к проведению надлежащего расследования.

"Вот этого мы и хотим", – резюмирует адвокат.

"Что лично меня удивило в этой истории – так это "география" горловского сквера. Если нарисовать, какие объекты тут находятся, получается такая себе подкова. Тут и управление бывшего УМВД, где в 2014 году находился штаб Безлера, по которому предположительно могли стрелять. Тут и части непризнанной "ДНР".

После первого обстрела – стреляли еще. И каждый раз снаряды не попадали ни в одно из этих стратегических учреждений. Это весьма подозрительно.

Если бы первый обстрел был произведен украинскими военными частями, то во второй и третий раз они бы уже могли скорректировать огонь и четко знать, куда целиться. И уж точно не стреляли бы по скверу.

Это говорит в пользу версии о возможной чудовищной провокации со стороны командования "ДНР".

С другой стороны, события этой странной войны дают нам множество свидетельств того, какой ужасный бедлам творился в украинских воинских частях, особенно на начальном периоде АТО.

Я по образованию военный юрист, имею соответствующую военную подготовку и, как минимум, общее представление о тактике ведения боя. С позиции командования частей "ДНР", как только произошел обстрел, Безлер и команда должны были убраться – ведь они не могли не понимать, что следующие обстрелы будут точнее.

Но никто не ушел. Почему?

Не потому ли, что они знали, что и следующие снаряды будут ложиться в сквер?

"На войне все средства хороши" – но неужели ради формирования ненависти к украинским военным оправданы обстрелы скверов и площадей, на которых гуляют мирные люди?

Я не могу поверить в то, что украинские военные сознательно обстреляли сквер 27 июля 2014 года, и еще несколько раз делали это в последующем. Но иногда закрадывается сомнение: а вдруг это всё же возможно, вдруг непрофессионализм и разгильдяйство могло достигнуть таких ужасных масштабов?

На эти вопросы могло, и должно было ответить надлежащее расследование", – утверждает Мартыновский.

Однако за два года ничего сделано не было.

Все запросы в адрес украинских и российских государственных органов, отвечающих за его проведение, остаются без ответов.

Украинские службы ссылаются на неподконтрольность территории. Но при этом Наталия, которая находится в Киеве – ни разу не была допрошена по данному факту и не признана потерпевшей до сих пор.

Не допрошены и другие люди, покинувшие Горловку после обстрелов и находящиеся в разных городах Украины.

Российская сторона, которая фактически контролирует захваченные части Донецкой области, также отмалчивается. Иногда направляют ответы, суть которых сводится к приглашению приехать в Москву для дачи показаний.

И дело в ЕСПЧ – сейчас едва ли не единственная возможность для Наталии и других семей узнать правду.

Ирина Выртосу, Центр информации по правам человека, специально для УП

Все фото из семейного архива 

От редакции: "Украинская правда" следит за ситуацией и готова предоставить площадку для комментариев всем заинтересованным сторонам и официальным структурам Украины.