Крымская блокада. Репортаж со светлой стороны

Три линии электропередач видны издалека – две высокие со стальными опорами 330 Мв, и одна пониже, бетонная, на 220.

На месте аварии буксуют грузовики ремонтников, разбрасывая комья глины. У разбитой колеи лежит раскрошенный бетонный столб с торчащими обрывками арматуры.

Рабочие, по колено в грязи, соединяют разорванные провода по "последней технологии" – с применением спиральных зажимов. Ремонтируют пока только линию "Каховка – Титан". От нее зависит электроснабжение нескольких районов Херсонской области. Рабочие общаются неохотно.

– Сколько времени потребуется, чтобы восстановить?

– Дня три, не меньше. Сами видите, какая погода.

Сильный ветер, мелкий дождь сечет лицо.

– А электричество пустят?

– Не знаю, это не мы решаем.

Игорь, старший электрик, уверяет, что у ремонтников не было конфликтов с участниками блокады. До этого они стояли неподалеку и ждали, пока две стороны не договорились и не дали добро на начало работ.

Рядом с ремонтниками разбита палатка участников блокады. Те наблюдают, чтобы рабочие не восстановили больше положенного. Палатку покидают только для того, чтобы завести генератор и сходить за дровами.

Чуть поодаль лежат упавшие друг на друга опоры линий мощностью 330 мегаватт. Металлические столбы, полые внутри, разорваны в клочья, лепестки покореженного металла смотрят в разные стороны. На одном из них – флаг "Айдара". Опоры восстанавливать никто не собирается, пока не примут очередное политическое решение.

На сегодняшний день линии уже восстановлены и ток по ним могут пустить в любой момент.

Генераторам путь заказан

– Разворачивай! – приказывает водителю парень в балаклаве и камуфляже. Тот везет в Крым генератор через блокпост "Чаплынка".

– Покажите документы, на каком основании вы не даете мне проехать? – гнет свою линию водитель.

– Вон видишь вагончик, там руководство сидит, иди и спрашивай, – указывает парень.

Через некоторое время водитель возвращается, молча садится в микроавтобус и уезжает в сторону приграничной Чаплынки.

– Видели, у него номера донецкие, – словно оправдывается перед нами усатый мужчина. На плече – нашивка "Днепр-1".

– А генераторы вообще не пропускаете? – уточняем.

– Вообще, – отвечает он.

– Мы и свечки скоро пропускать не будем, – вклинивается парень в балаклаве.

Когда Крым остался без света, из материковой Украины начали массово завозить генераторы.

– Пачками везут, – возмущается другой "блокадник". Таких попыток происходит до 20 в день. Каждая из них заканчивается безуспешно.

Боец из батальона "Днепр-1" расположен к разговору, охотно показывает, как обустроен блокпост.

– Идемте, покажу, где мы разбиваем бутылки с алкоголем. Водка у русских – это же стратегический продукт, – шутит он.

На бетонных плитах блокпоста красуется надпись "Путин х**ло", рядом – куча бутылочных осколков.

Через некоторое время парень в камуфляже начинает нервничать. Заметно, что ему надоедает наше присутствие.

– Так, все. Приезжайте завтра. Будет руководство, оно вам все расскажет, мы комментировать ничего не станем.

 "Ваши документы, пожалуйста"

Мы возвращаемся на пропускной пункт на следующий день.

Вместе с двумя парнями в балаклавах блокпост патрулирует тот же мужчина из "Днепр-1". Рядом – двое военных с автоматами из батальона "Херсон". Как уточняет один из них, военные находятся на блокаде "для охраны правопорядка".

– В акции участия не принимаем, мы вам не нужны, вам нужны активисты, – отвечают.

Поток машин в Крым практически не прекращается. Обыск содержимого автомобиля доведен активистами до автоматизма.

За два с лишним месяца обе стороны успели хорошо изучить друг друга и общаются невербально. Часто все происходит на уровне взглядов, жестов и эмоциональных ощущений.

Типичный обыск машины начинается и заканчивается взаимным обменом приветствиями. Водитель молча выходит из автомобиля, открывает багажник. Активист в форме осматривает содержимое, приподнимая верхние вещи. Багажник закрывается, водитель уезжает по прямой, в оккупированный Крым.

Когда кто-то пытается провезти то, что, по мнению "блокадников", запрещено, возникают споры о том, "почему нельзя". Моментально образуется очередь из трех-четырех автомобилей.

Привычный для всех ритм нарушается.

– Вот ты мне не разрешаешь проехать. Объясни, на каком основании? Я домой еду! – возмущается водитель микроавтобуса.

– Вы дверь везете, – спокойно отвечает парень в балаклаве. Он уже привык к подобным разъяснительным беседам.

– И что? Вот мои документы. Я – гражданин Украины, прописка у меня украинская, – продолжает водитель.

Параллельно все тот же усатый активист объясняет нам, что водитель изначально вез пять дверей, а это по правилам блокады считается "товаром на продажу". Чтобы обойти запрет, мужчина начал возить по одной двери, но на третий или четвертый раз его попросту не пустили.

Переубедить "блокадника" так и не удается. Он остается при своем даже после десятков аргументов, вроде "я там живу", "у меня ремонт" и "вот мой украинский паспорт".

Уточняем, где же крымские татары на блокаде и чем они занимаются.

– Пройдите в лагерь, там их палатка стоит, – мужчина из "Днепр-1" указывает на место возле трассы в двухстах метрах от блокпоста. Лагерь состоит из гостевого барака и нескольких армейских палаток, в каждой из которых живет отдельный батальон.

С бронебойными на блокадников

Лагерь выглядит опустевшим – сильный порывистый ветер, свойственный климату Южной Украины, загнал участников блокады в палатки. Над крымскотатарской палаткой развеваются флаги, один из которых – национальный. К нам выходит Рустем. Интересуемся, почему на блокпосту не стоят крымские татары.

– Этим занимается "Правый сектор", – отвечает он.

– А вы чем занимаетесь?

– Освобождением Крыма, – улыбаясь парирует собеседник.

Разговор заходит о последних событиях – подрыве электроопор. После того, как активисты в шуточной форме перебирают всевозможные версии, кто это мог сделать (у каждого из "блокадников" заготовлен свой вариант – от "бобры перегрызли" до "ветер был сильный"), Рустем рассказывает о столкновении с Нацгвардией:

– Для нас загадка, почему это произошло. Мы их кормили, одевали, делились формой, которую нам волонтеры передавали. Мне Ленур Ислямов сказал, что я за них отвечаю: чтобы у них постоянно было мясо и сигареты. Когда машина сломалась, они не к своему начальству, а к нам бегали. А потом на штурме их и увидел. Люди, которых я одевал, стояли напротив. О чем тут еще можно говорить?

– Что было во время самой атаки?

– Не было полноценной схватки, мы пытались их задержать, даже руками не били. Если бы наши ребята, прошедшие АТО, применили силу, им непросто пришлось бы. А они били прикладами, клацали затворами, с боевыми патронами. А Кива даже с бронебойными был.

– А откуда вы это знаете?

– Он отнекивался, не хотел вынимать магазин, а Ленур извернулся и отстегнул его. Патроны оказались с красной полоской – бронебойные.

– Вы пытались объясниться на месте, избежать столкновения?

– Я ему говорил: "Илья, ты же борешься с наркотиками, что ты тут делаешь? Езжай, лови наркоторговцев". Он отвечал: "Ты не волнуйся, меня хватит на все. Справлюсь тут и поеду работать. Я должен зачистить это место, чтобы дать возможность "Укрэнерго" провести ремонтные работы. У меня приказ". Я спрашивал у него: "Для чего ты взял автомат? Ты будешь в нас стрелять?" – "Нет". – "Так зачем он тебе?" – "Тут приграничная зона". – "Да какая приграничная зона? Скажи честно, зачем взял автомат?" Он молчит.

Через какое-то время в лагерь заезжает джип. Водитель, бородатый мужчина в форме с шевроном "Айдар" на плече, не открывая дверь, спрашивает, что мы здесь делаем. Во внедорожнике еще трое "айдаровцев". Водитель проверяет удостоверение, шутит про LifeNews. Услышав, что мы из Киева, успокаивается и дает добро на съемку.

К Медведчуку с двумя мартини

Эту же машину встречаем на блокпосту "Каланчак". Здесь в разы больше активистов. Как и на Чаплынке, все в камуфляже разных мастей. Те, кто помоложе, – в балаклавах. Многие хаотично расхаживают поперек трассы.

Вдалеке размеренно крутятся лопасти трех гигантских ветряков, генерирующих электричество для приграничного с Крымом поселка Червоный Чабан.

Первым к нам подходит совсем молодой парень в ярко-зеленом камуфляже и балаклаве.

– Я зеленый человечек, а вы кто? – шутя приветствует он.

Лагерь находится близко от блокпоста, и атмосфера здесь в разы живее, чем у соседей. Часто досматривают машин в две полосы, группами по четыре-пять активистов. Из-за этого водители часто выглядят растерянными, а то и напуганными.

Синий микроавтобус пытается провезти генератор. Активист с шевроном "Правого сектора" кидает водителю привычное в таких случаях "разворачивай". Тот даже не пытается спорить и молча уезжает.

Случаев c "запрещенными грузами" здесь в разы больше. Когда водители начинают активно спорить и доказывать свою правоту, в конфликт вмешивается "Айдар".

– Вот ночью пытался проскочить один деловой на "Порше", хвастался, что к Медведчуку едет, – рассказывает коренастый "айдаровец". – Мы его поймали, он еще долго возмущался, потом набрал какого-то своего СБУшника, тот его забрал. Мы же все делаем по правилам.

Лавируя между бетонными плитами, быстро проезжает машина ОБСЕ. Их не досматривают.

– Проехал, – пренебрежительно кидает "айдаровец".

– Вот скажи мне, кого он повез? Полная машина людей, – возмущаясь, подключается к разговору другой.

Подходит главный по блокпосту – харизматичный мужчина под 60, в форме и берете с тризубом. На плече – шеврон "Правый сектор". Он представляется как Михайло или "просто Степ".

– Вот, видите, свечки раздаем, абсолютно безвозмездно, – Михайло кладет на бетонную плиту посреди дороги пакетик, полный восковых свеч. Активисты с мальчишеским задором хватают по паре штук, попутно перекрикиваясь "дай мне" и раздают водителям.

– Это вам. Или можете передать российским пограничникам, – молодой парень в балаклаве вручает водителю несколько свечек. Тот растерянно улыбается и благодарит.

Жажда справедливости

Степ проводит нас в гостевой барак. На стене висят крымскотатарский и украинский флаги, между ними икона. По грунтовому полу гуляет кот. За столом двое пожилых крымских татар пьют чай с мандаринами и что-то обсуждают на родном языке.

Старый "правосекторовец" заваривает кофе, закуривает и садится за стол, давая понять, что готов к разговору.

– Мы здесь для того, чтобы Крым был украинским, – устало произносит активист. – Я хоть из Западной Украины, но родственники у меня в Крыму, бабушка, прабабушка похоронены там.

Родственные связи с Крымом есть у многих участников блокады. Поэтому освобождение полуострова для них скорее не геополитическая цель, а что-то вроде жажды справедливости.

До этого Степ воевал на Донбассе. Говорит, на блокаде много тех, кто "пришел сюда с Востока". Рассказывает последние новости об усиленном военном присутствии с той стороны границы.

– Это прифронтовая зона, парни, а что ж вы думали? – резюмирует он.

Несмотря на то, что разговор идет о гражданской блокаде, бывший военный никак не избавится от милитаристской риторики.

– И сегодня давать ордена тем людям, которые не выполнили военный статут и сдали Бельбек? Кому? Военный должен быть военным до конца, – рассуждает старый активист.

Наш разговор перебивает молодой активист. Просунувшись в дверной проем, он спрашивает, что делать с бэушным генератором, едущим в Крым.

– Сходи и посмотри, что там, – невнятно отвечает Степ, попутно объясняя, что если генератор везут по документам в детский дом или дом престарелых, то машину пропустят, а если "для себя" – то нет.

Через какое-то время главный на блокпосту решает проверить обстановку и выходит на улицу.

Белобородый крымский татарин, который до этого пил чай в бараке, монотонно рубит дрова возле палатки.

– Мы здесь для моральной поддержки, да и по строительству помогаем, обшиваем все. Лагерь на Чаплынке отстроили, здесь на Каланчаке баню будем ставить, чтобы ребятам было где помыться, – рассказывает он. Свое имя не называет и просит, чтобы его не фотографировали, так как постоянно ездит домой в Крым.

Сам он из сельской местности и рассказывает, в каких условиях в Крыму оказались его родственники и близкое окружение.

– Как-никак в доме есть печка, лампа, мы выживем. Но власти давят. В том году акция была, когда россияне войска вводили, – в Грушевке перекрыли дорогу. Там такой шум стоял! В этом году открыли дело – по видеокадрам опознали и штрафуют всех подряд, даже тех, кто просто проходил. У обычного штрафа потолок 5-8 тысяч рублей. Крымскому татарину – 40 тысяч рублей. У нас друзья – коммерсанты в Крыму. Они говорят: "Отрезайте!" Я им: "Что ты говоришь? У тебя же холодильник полный товара". – "Отрезайте, черт с ним. Там разберемся. Период надо какой-то переждать".

Мы все здесь пацифисты

Серые провинциальные Каланчак и Чаплынку, с которыми с недавних пор соседствует блокада, не отличить друг от друга.

Местные жители неохотно говорят о блокаде или о подрывах ЛЭП. Происходящее здорово нарушает их привычный тихий ритм жизни.

– Подорвали и чуть не оставили весь район без света, вот что я думаю, – местная жительница не останавливается, отвечая на вопрос, а даже ускоряет шаг.

Высказывать свое мнение здесь не привыкли. Часто можно услышать универсальное "мы за мир" или "лишь бы не было войны".

Улыбчивый мужчина спрыгивает с велосипеда, соглашается поговорить, но просит не снимать.

– Я считаю так: куда смотрит государство? Почему это делают люди, почему власти сами не отключили свет? Если бы это официально сделало государство, никаких проблем бы не было, – он возвращается на велосипед и вдогонку через плечо кидает: "А вообще, мы все здесь пацифисты".

– Вот я не понимаю, – удивляется угрюмый продавец на рынке, – дружили ведь раньше, ездили друг другу, а сейчас что? Да и зачем было взрывать, линии-то закольцованы. Мы им что-то отрежем, они нам что-то. Это же написано в любом школьном учебнике по физике.

Для местных чиновников блокада постепенно превратилась во что-то досадное.

Главный милиционер Каланчакского района Андрей Третяк обижается, что сотрудничество активистов с местной милицией практически прекратилось. Не сравнить с началом блокады.

– Много раз мы пытались все объяснить их руководству. Понимают, принимают, но все равно делают по-своему. Они не видят в нас партнера, считают взяточниками и коррупционерами. Что с нами нельзя разговаривать ни на какие темы, что мы все продаем. Это их право.

После нескольких минут общения становится ясно, что милиционер может рассказывать долго и по факту.

– К нам жалобы поступают 2-4 раза в день – и днем, и ночью. Люди звонят на 102, говорят, что на блокпосту лезут в сумки и забирают продукты.

– Как реагируете на жалобы?

– Принимаем заявления, предупреждаем и все. У каждого есть мнение и право его высказать, а наша работа выслушать и принять меры.

Те же обиды и претензии к "блокадникам" и у главы местной госадминистрации Анны Загорулько.

– Обычно по суточной сводке у нас 3-4 обращения, чаще всего от проезжающих. Жалуются на действия активистов. Те при досмотре автомобилей и стекла могут побить, и заставить продукты выбросить, и вино вылить.

Местным блокада безразлична. Те, у кого родственники в Крыму, еще ездят на полуостров, а остальные перестали. Правда, люди побаиваются "айдаровцев", которые ходят в балаклавах по улицам, иногда грубят людям, были даже случаи, когда угрожали гранатой.

Напоследок чиновница бросает:

– Знаете, как у нас это называют? Махновщиной.

Ян Днепровский, Тарас Ибрагимов, QirimInfo, для УП