Солдат революции Жан

Известный исторический штамп – революцию делают романтики, а ее результатами пользуются прагматики или даже негодяи. Но революция в Украине еще не закончена. "Брат у ворот", Россия продолжает угрожать территориальной целостности Украины, и после захвата Крыма угроза вторжения в восточные районы страны нисколько не уменьшилась.

В Киеве власти стараются взять ситуацию под контроль, но чуть ли не каждый день происходят конфликты, иногда с жертвами, между милицией, бывшими активистами Майдана или теми, кто прикрываясь Майданом, занимается противозаконными делами.

Как отделить настоящих революционеров, которые жертвовали собой и своими жизнями на баррикадах Майдана, от негодяев, которые повылазили из всех щелей сразу после победы революции?

Обычно настоящие герои остаются безымянными. И это несправедливо.

Первый раз я увидел этого человека на Майдане случайно ночью в декабре 2013 года. Он выделялся из толпы своим американским камуфляжем и вообще больше был похож на спецназовца, чем на обычного горожанина, пришедшего на баррикады.

Я тогда не знал, что он – сотник одного из отрядов Самообороны. Вместе с несколькими мужиками он выгонял с Майдана бомжей и пьяниц. Делал все спокойно, без суеты.

Я тогда еще обратил внимание на его взгляд. В нем не было горячечного блеска, характерного для людей неопытных и захваченных водоворотом революционных событий. Он смотрел на все происходящее спокойно и действовал твердо.

Тогда мне врезалось в память его имя – Жан. Я себе и отложил куда-то в запасники – солдат Майдана Жан.

Второй раз мы столкнулись с ним тесно уже после победы Майдана. В Межигорье. Именно он командовал сотней "Варта Майдана" и водил нас по запасникам резиденции Януковича. Мы разглядывали оставшиеся ценности беглого президента и удивлялись превратностям судьбы - еще недавно мы опасались, что всех арестуют или даже убьют, а сегодня мы гуляем по хоромам того, кто казался непобедимым.

Жан, как оказалось, - киевлянин. Ему 43 года. Он из семьи военного. Родился в Самарканде, где в свое время служил его отец. С родителями он объездил почти весь Советский Союз. Теперь родители живут в Сумах. У него много родственников – в России.

Жан пошел по стопам отца, но развал советской империи, долгий экономический кризис вынудили с армией расстаться. Он не состоит ни в какой из партий, и с политикой свою жизнь никогда не связывал. Оказался на Майдане случайно и выстоял там несколько месяцев.

- Как вы оказались на Майдане?

- 1 декабря я шел на встречу с другом, как раз по улице Институтской. Я знал, что на Майдане неделю уже сидят какие-то студенты, но времени туда заехать и посмотреть, что происходит, особо не было. И вот я иду по Институтской, и вижу толпы людей, слышу крики, взрывы, то ли дым, то ли газ. Я остановился, осмотрелся, оценил обстановку и понял, что я тут нужен.

- И что – схватили булыжник и ринулись в толпу?

- Нет, я ж уже не такой молодой, чтоб сразу за булыжники хвататься. Я пошел на Майдан, нашел штаб, поузнавал, что происходит, вник в ситуацию, понял, что нужно собирать людей. Начал собирать людей.

Тут же был полнейший разброд, люди пришли высказывать свою гражданскую позицию и недоверие к власти, но толком никто не знал, что делать. Я собрал команду - из своих друзей, знакомых и тех, кто стоял на Майдане.

По строгому набору мы набрали ребят. Я провел с ними инструктаж. Мы создали сотню и назвали ее "Варта Майдана". И с этого момента мы стали выполнять функции внутренней и внешней безопасности.

- А в мирное время, до революции вы чем занимались?

- Я обеспечивал безопасность ВИПов. Безопасность – это мой профиль.

- Но ведь вы могли оказаться и на Антимайдане, почему пришли на Майдан?

- Моя гражданская позиция совпадала с той, что была у людей на Майдане. За время работы я насмотрелся на слуг народа достаточно и видел, что происходит в стране. И прежняя украинская власть меня не устраивала, потому что я по роду своей работы много общался с представителями власти, и много моих знакомых бизнесменов пострадали от власти Януковича, потому что власть занималась очень жестким рейдерством.

- Как отреагировали ваши близкие, когда вы им сказали, что вы – в самообороне Майдана?

- Отец в очередной раз стал гордиться мной. Был небольшой конфликт в семье, когда моя мать вернулась из России. Там же показывали все время по телевизору грязь, бомжей и прочие ужасы.

Одной из функций моей сотни было наведение порядка и чистоты на территории Майдана. Мы буквально за сутки вычистили Майдан от бомжей и грязи. На площади было настолько чисто, что можно было босиком ходить. А мама приехала с картинкой, что здесь грязь, бомжи, пьянство и хулиганство. Я ей все рассказал, но она сомневалась. Тогда я ее повел на Майдан, все показал, везде с ней прошел. Она успокоилась.

- Сколько в вашем отряде было человек?

- Сразу было всего 25 человек. Сейчас около 150.

- Вы принимали участие в столкновениях на Грушевского или Институтской, или только бомжей на Майдан не пускали?

- Конечно, принимали. Погибших, к счастью, у нас нет, но раненных много: осколочные ранения, отравления газом, контузии и огнестрелы. Вот, например, фотография одного из наших бойцов (ищет в телефоне фотографию и показывает несколько фотографий из альбома – авт.). Первая пуля прошила ему от уха через все лицо и пробила плечо. Второй пулей ему на руке оторвало пальцы, а третьей пулей попали ему в ягодицы. Но он выжил, хотя и остался жуткий шрам.

- Как вы относитесь к разговорам о некой "третьей силе"?

- Мне кажется, что была третья сила, которая все время провоцировала конфликт и пыталась столкнуть всех к вооруженному и жесткому противостоянию. Я не могу сейчас точно сказать, кто это был - русские, чеченцы, грузины, украинцы… Но были те, кто хотел крови. И действительно, власть была готова и отдавала преступные приказы.

Снайперы, которые убивали людей на Институтской, однозначно были со стороны спецназа. Я их сам видел. Я проводил там разведку, оделся как военный и подошел к ним максимально близко, метров до 70 от них. Они принимали меня за своего или за бойца одного из многочисленных отрядов МВД, СБУ и прочих спецслужб. Я видел этих снайперов и даже сфотографировал снайперов, и они стреляли по людям.

- Какое у вас было ощущение 18-19 февраля?

- 15 февраля я думал, что меня посадят лет на 15. 18-19 февраля я думал, что меня пристрелят.

- Как вы думаете, почему им не удалось снести майдан 19 февраля, когда он весь пылал?

- Либо был у них не было приказа идти до конца, либо что-то помешало, сыграло человеческое, потому что стояли женщины, старики, молодежь.

Мы активно им сопротивлялись. Мы бы что-то удержали, здания, например, но не знаю, как долго. Но они почему-то дрогнули, может быть не выдержали нервы у тех, кто был в первых рядах, или они получили приказ отойти, потому что вперед выдвинулись снайперы и стали уже убивать людей наповал.

Осторожное ощущение победы у меня появилось 22 февраля, я подумал, что мы перестояли, и все уже склоняется окончательно в нашу пользу.

- Вечером 21 февраля, когда сотник Парасюк со сцены Майдана дал Януковичу сутки, чтобы он подал в отставку, ты почувствовал, что это и есть решающий момент сражения?

- Во-первых, это был не сотник Самообороны. Его так назвали люди, хотя он к Самообороне не имел никакого отношения. Странный вообще человек. И у нас есть подозрения, что козачок-то засланный, чтобы конфликт этот еще больше разгорелся.

Мы с ним провели беседу. Он же выступил со сцены и куда-то ушел и скрывался. Но мы его нашли, провели беседу, все выяснили. Теперь с ним все в порядке, насколько я понимаю. Ну и на здоровье (смеется).

- Как теперь определить, кто – из Самообороны, кто сочувствующий и неорганизованный боец Майдана, а кто – негодяй, маскирующийся под Самооборону?

- Действительно, сложно определить. Мы над этим работаем. Мы, например, опознали и нашли более 100 титушек из Мариинского парка, которые затесались здесь. Мы их потихонечку отлавливаем.

- Что из себя представляет Самооборона сейчас?

- Самооборона Майдана - это хорошо организованная структура. Именно Самооборона, которая организована и приписана к штабу. Все остальные – это партизанщина, которые прикрываются разговорами о Майдане, о том, что они тут стояли, погибали.

Послушав их, можно решить, что здесь погибло как минимум 3 полка, столько неожиданно появилось бравых защитников. Они придумывают себе этим разные оправдания, чтобы пить, ничего не делать, собирать деньги, пытаться кого-то крышевать. В принципе, мы над этим тоже работаем, вычисляем их.

Сотни Самообороны остались, на сегодняшний день их 42 сотни, но многие теперь перешли в Национальную гвардию. Я сам каждый день бываю на полигоне, где проходит обучение отрядов Национальной гвардии. Идея с Национальной гвардией – отличная. Она практикуется во многих странах, когда люди ходят на работу, собираются несколько раз в год на учения, чтобы быть постоянно в хорошей форме.

В каждой сотне по 70-80 человек, это - 3 000 активных бойцов. На ротацию домой поехала как минимум половина людей. Есть люди, которые ни разу домой не ездили, а есть те, кто поехал, два-три дня побыл дома и вернулись.

- Каков он – типичный боец Самообороны - это молодой романтик, житель Тернопольской или Львовской области, украинский националист или анархист?

- Есть националисты, есть романтики, которые стали настоящими героями. В их молодых, романтических глазах поменялся огонек. Взгляд стал более мужской.

- А как защитить Украину от анархии в самом плохом понимании этого слова? Например, в Межигорье украли какие-то вещи, машины, как избежать хаоса на улицах с участием реальных или вымышленных бойцов Майдана?

- Межигорье моя сотня охраняла. Мы туда прибыли на третий день. Одну из машин мы поймали сразу, она ехала машиной прикрытия. Но сейчас постепенно возвращают и другое имущество, которое кто-то прихватил из Межигорья.

Но так быстро все не нормализуется. Если мы 90 дней стояли, чтобы перебороть власть, то за пару недель после победы мы не сможем все наладить.

- А если завтра война?

- Если завтра в поход? В ружье!

- И вы готовы воевать с Россией?

- Я негативно отношусь к агрессии со стороны России. Если мы называем друг друга братьями, то брат к брату с оружием в гости не ходит. Я не понимаю политику Путина по введению войск в Крым и каких-то планов против Восточной Украины. Я уверен, что это подорвет в конечном счете саму Россию. Многие после этого захотят и в Российской Федерации самоопределения и отделения. Путин разрушает ту империю, которую как он думает, расширяет за счет Крыма и Украины.

Я буду отстаивать интересы Украины. Родина там, где я живу. Я буду защищать свой дом, свой город, в котором я живу – Киев, Украину. Ведь Киевская Русь была задолго до того, как появилась Московия.

- Что, по-вашему, будет дальше с Самообороной?

- Я думаю, Самооборона войдет отдельным подразделением в Национальную гвардию. Те, кто захотят остаться в Нацгвардии, останутся. Остальные вернуться по домам и займутся тем, чем занимались до этого – восстановлением бизнеса, строительством, работой. Мужчина – этот тот, кто приносит в дом деньги.

- И когда это произойдет?

- Без понятия. Когда Владимир Путин одумается и успокоится.

Павел Шеремет, специально для "Украинской правды"