Зависть и справедливость

Орест Друль, "Западная аналитическая группа", для УП

Принято считать, что понятие "произвол" противоположно понятию "справедливость". Собственно, это правда, точнее – доля правды.

Остальная правда состоит в том, что справедливость и произвол суть тождественные понятия в контексте определенной институционной организации общества.

И традиция этой "определенной" организации сильно присутствует в украинском обществе. Эту другую правду в цивилизованном обществе не принято отстаивать как правду. Более того, о ней не принято говорить вслух.

Впрочем, это не мешает ей быть фактором общественно значимых действий, как и не мешает двум правдам применяться в одном обществе. Украина, как известно, лежит на границах цивилизационных делений, и здесь амбивалентные подходы часто смешиваются не то что в одном сообществе, но и в одной голове.

Для согласования дефиниций несколько теоретических замечаний. Исследователи предлагают, чтобы не путаться в понятиях, различать две парадигми в определении понятия "справедливость".

Зависимо от того, что в обществе считают "правильным" социальным контрактом, существуют: горизонтальный (граждане договариваются между собой о честных правилах и подчиняются им).  Или вертикальный(граждане договариваются о правилах со властью и вынуждены им подчиниться).

Таким образом, в обществе властвует или модель справедливости как честности, или справедливости как зависти. Генеалогически это деление обществ происходит из исторического выбора примата индивидуального или коллективного в ценностях обычаев сообщества.

Географически это отображено цивилизационным делением между западом и востоком, севером и югом. Политологически – известными концепциями Шпенглера, Гантингтона или Тойнби.

С одной стороны, свобода каждого, как известно, ограничивается свободой другого. Это формула конкуренцинного общества, которое выросло из примата индивидуального. Такая формула звучит убедительно для украинцев, но на практику жизни никак не влияет.

"Никак" – слово, может, слишком категоричное. Скажем, мало влияет. Поскольку эта формула значит, что пластиковые бутылки нельзя просто бросать в лесу – это ограничивает свободу другого, кто хочет чистого отдыха.

Это значит, что нельзя крутить любимый шансон (и не только) на полную громкость, поскольку это ограничивает свободу другого на другие вкусы. Это значит, что надо придерживаться правил дорожного движения, поскольку другой так же должен ограничивать свою свободу согласно этим правилам.

Это значит, что законы надо выполнять не со страха наказания, а из уважения к другому и уважения к себе. И из чувства справедливости. И ощущения честности других.

С другой стороны, "воля/произвол каждого ограничивается волей/произволом более сильного", – это формула монополитчно-иерархического общества, выросшего из примата коллективного. Разъясню эту формулу двумя цитатами.

"Воля является прежде всего возможностью жить, или пожить, (это выделенное "пожить" означает осознанную временность вольницы, то есть пожить вволю, а потом заплатить наказанием за произвол, коррупцию и все остальное – авт.) по своей воле, не ограничиваясь никакими социальными связями.

Воля торжествует при уходе из общества, в просторные степи, или у власти над обществом, в насилие над людьми. Подчеркиваю: свобода личная немыслима без уважения к чужой свободе; воля – всегда для себя. Она не противоположность тирании, поскольку "тиран - тоже свободное существо.", – писал Георгий Федотов в 1945 году о России. Разве только о России?

Вторая цитата: "Институт "тени" (инь) давал возможность чиновникам предоставлять соответственно полученному рангу протекцию и защиту своим сыновьям, младшим братьям, внукам и правнукам, что обеспечивало смягчение – совершенно легальное! – уголовного наказания сыну благодаря чину отца," – Китай эпохи династии Хань. Десятки тысяч километров, десятки столетий различия, но одинаковый примат коллективного.

О двух этических системах, которые наиболее валентны каждому из двух выборов уже писалось, но этим дело не ограничивается.

Система, построена на горизонтальном договоре равных индивидов, базирующаяся на представлении об обществе как кооперативном предприятии, которое создается для максимизации общего выигрыша (игра с ненулевой суммой, так называемая "дилема узника"в теории игр).

Другими словами, правила (нормы, законы, институты) должны быть такими, чтобы увеличить сумму индивидуальных выгод (то есть совокупную общественную выгоду по философии системы). Справедливость здесь выступает как равенство возможностей перед игрой, а честность правил состоит в поощрении конкуренции.

Система, основанная на вертикальном договоре, базируется на представлении о неизменности совокупного продукта (игра с нулевой суммой) и видит свое задачу в справедливом распределении полученного.

Правила здесь даны извне, независимо от индивида, всяческие оценки "каждому по вкладу" или "каждому по потребностям" априори несправедливы, поэтому самым эффективным есть простейшее решение – поделить все поровну. Справедливость равенства.

Исключения есть, они могут стремиться увеличить общий продукт – но исключительно путем безвозмездных собственных усилий (блаженное благородство). Механизмом достижения необходимого "равенства спустя" выступает зависть.

Главным психологическим источником склонности к зависти в обществе является отсутствие уверенности в собственной значимости, объединенное с чувством бессилия. Зависть – оружие слабых, точнее, тех, кто чувствует себя слабым и никчемным, а кого-то – сильным и влиятельным.

Коллективизм давит личность, выжимает веру в то, что можно изменить существующий порядок. Остается зависть. В таких условиях равенство не может рассматриваться как ценность, поскольку тайное желание каждого состоит как раз в превосходстве над остальными.

Стремление к равенству здесь связано со страхом соперничества как такового, это равенство, которое накладывает запрет на соперничество, а не равенство, которое требует честной игры.

Модельно чистым последствием действия такого механизма является патримониальное общество, в котором государство - фактически собственность единого повелителя (патрона) с эксклюзивными правами издания законов и равными в своем бесправии его подданными.

Из этого состояния нет прямого выхода в демократию: если повелитель начинает демократизироваться, это воспринимается как ослабление сдерживающей естественный произвол силы. Тогда для восстановления порядка эту функцию берут на себя низшие звена вертикали власти, которые фактически провозглашают свое право на верховный произвол.

Если таких несколько, то идет либо раскол государства, либо уничтожение (вариант – подчинения) конкурентов. Когда не оказывается адекватных претендентов на повелителя, когда механизм ограничения произвола сверху не срабатывает – наступает анархия, бунт, общая вольница (кто помнит перестройку, тому не надо объяснять).

Обществу нужна сила, которая формирует порядок и держит в покорности, вместе с тем более слабые демонстрируют покорность густо замешанную на зависти. Зависти не к формально высшему, а зависти к формально равному.

Иерархически же высшие (или более сильные) демонстрируют патернализм, заботу о подданных, конвертируя зависть в признательность. Вместе с тем зависть к формально равному успешно используется для общественного самоконтроля.

Негодование патримониального подданного по поводу коррупции – это не осуждение этого явления как факта несправедливости. Это проявление зависти, что у кого-то, а не у него, подданного, есть право дать взятку. Или же, что кто-то другой, а не он, честный подданный, занимает должность с правом взять взятку – поскольку на месте чиновника, конечно, каждый бы "нацаревал" и убежал.

И еще одно важное модельное последствие – это фетишизация формальной, процедурной стороны достижения справедливости, то есть четкого и последовательного соблюдения совокупности всех правил.

При этом теряется смысл этого соблюдения – достижение справедливого результата. Далеко не всегда этот результат можно, независимо от процедуры, проверить на соответствие справедливости.

Как вот, например, деление по-братски: делишь как умеешь поровну, если же недоволен результатом – надо было равнее делить.

Самой распространенной есть как раз несовершенная процедурная справедливость: критерий оценки результата на справедливость существует, а процедуры, которая однозначно бы обеспечивала его достижение – нет.

Есть только процедура, которая наиболее достоверно обеспечит справедливый результат. Примером могут быть судебные процедуры: досадно, но и при самом подробном их соблюдении возможны судебные ошибки.

В таких случаях логично было бы, пренебрегая процедурой, достичь справедливости. "Но, как далеко мы зайдем в оправдании такой тактики, – пишет Ролз, величайший теоретик справедливости, – один из самых запутанных и сложных вопросов. Все, что можно сказать, – это то, что сила требований формальной справедливости явно зависит от реальной справедливости институтов и возможности их реформ".

В патримониальном обществе как раз с этим самые большие проблемы, именно поэтому в массовом сознании царит тезис: буква закона важнее чем его дух. Имеем парадокс. С одной стороны, рейдерством буква закона грубо попирается. С другой, отход от буквальности закона в пользу права тут же порождает подозрение в коррупции или частной выгоде. Потому что только это общепонятный мотив в патримониальном обществе.

"Народе мій, замучений, розбитий,
мов паралітик той на роздорожжу,
людським презирством, ніби струпом, вкритий!
... Невже повік уділом буде твоїм
Укрита злість, облудлива покірність
Усякому, хто зрадою й розбоєм
Тебе скував і заприсяг на вірність?",
– писал Франко в начале прошлого века.

В начале следующего изменилось очень мало.

Орест Друль, "Западная аналитическая группа", для УП