Зыбкая почва истории
Любовь нашего президента к историческому прошлому общеизвестна.
Потерпев очередное поражение от циничных современников, Виктор Ющенко призывает на помощь если не трипольские горшки и казацкие чайки, то борцов за независимость Украины в ХХ столетии.
В этом плане конец января удобен для гаранта с урезанными полномочиями: 22 числа он имел возможность поздравить украинцев с очередной годовщиной Злуки УНР и ЗУНР, а 29-го распорядился провести торжественные мероприятия в связи с 89-летием боя под Крутами.
Впрочем, муза Клио манит не только Виктора Андреевича, но и других отечественных политиков из самых разных лагерей.
Пожалуй, история в Украине заполитизирована как нигде в мире. К любой идеологической платформе у нас прилагается готовый комплект героев и злодеев прошлого.
Из года в год растет число желающих утвердиться на почве истории, превратив ее в плацдарм для завоевания электоральных симпатий.
Хотя, казалось бы, почва эта не сулит партийным идеологам особого комфорта – кругом сплошные ямы и топи, которые приходится искусно маскировать.
Например, 22 января красивые и справедливые слова национал-демократов о моральном значении Акта Злуки заслонили одну суровую истину: в практическом смысле знаменитый документ, увы, оказался фикцией.
Факт вроде бы неоспоримый, но в праздник вспоминать о нем как-то неловко. Видимо, и 29 января за героическим пафосом окажутся скрыты некоторые важные детали.
Скажем, вряд ли будет дана моральная оценка государственным деятелям, пославшим против мощного большевистского войска горстку необстрелянных юношей.
Но игнорирование "неудобных" аспектов – это не единственная издержка повышенного интереса политиков к истории.
Чем активнее события прошлого вовлекаются в политический оборот, тем больше внутренних противоречий таит в себе претендующая на стройность и цельность историко-идеологическая концепция.
Достаточно яркий пример мы находим на Юго-Востоке страны. Основные вехи становления украинской государственности вызывают здесь мало энтузиазма.
С подачи местных и зарубежных деятелей значительная часть населения увлечена совсем другим: идеями Славянского Братства, Истинного Православия и Великой Руси, а также борьбы с американским империализмом и его прихвостнями – оранжевыми бандеровцами-униатами.
Для этого популярного в регионе мировоззрения характерен и свой, довольно любопытный набор исторических символов.
Шапка Мономаха тут соседствует с красным знаменем, двуглавый орел – с пятиконечной звездой, серпом и молотом, а икона царя-мученика Николая Романова – с портретом большевистского вождя Иосифа Сталина.
Пожалуй, столь гремучий сюрреализм не снился даже Сальвадору Дали!
Причем идейно стойкий славянофил готов биться за каждый элемент этой причудливой мозаики, не допуская ни малейших критических выпадов в адрес ушедших в прошлое кумиров.
До истоков формирования такой замысловатой политико-исторической платформы докопаться нелегко. Но попробовать все же стоит.
Начнем с того, что политика большевистского режима в довоенные годы имела мало шансов вызвать симпатии у нынешних апологетов Великой Православной Руси.
Чего стоят хотя бы оголтелая антирелигиозная кампания или популяризация марксистского тезиса о пролетариях, якобы не имеющих отечества!
Заметим, что даже сам термин "Родина" находился в СССР под негласным запретом вплоть до 1934 г. В стране царил пресловутый "классовый подход", распространявшийся и на вероятных противников в будущей войне.
Так, Адольф Гитлер в интерпретации советской пропаганды 30-х был прежде всего не врагом славян или евреев, а марионеткой крупного капитала и угнетателем несчастных германских трудящихся.
Благодаря фюреру опора на классовые ценности и обнаружила свою несостоятельность в 1941-м.
Выяснилось, что жители СССР отнюдь не горят желанием защищать колхозный строй и другие социалистические завоевания, а листовки "Стой! Здесь страна рабочих и крестьян!" почему-то не действуют на немецкий пролетариат, облаченный в форму вермахта.
И так как инстинкт самосохранения для любого диктатора все же важнее идеологических догм, Иосиф Виссарионович дал добро на проведение масштабной пиар-акции "Back to the Russian Empire".
Началась усиленная раскрутка бренда "Отечественная война", зарегистрированного в далеком 1812 году; на советских орденах появились портреты царских фельдмаршалов и адмиралов в окружении пятиконечных звезд, военным возвратили золотые офицерские погоны, а Православной церкви предложили поработать личным сталинским имиджмейкером.
Поскольку великодержавный тюнинг коммунистического режима принес желаемые результаты, Коба решил продолжать в том же духе и после окончания войны.
Можно вспомнить знаменитый тост генсека "За великий русский народ" от 24-го мая 1945-го, преследование безродных космополитов, борьбу с низкопоклонством перед Западом…
Будучи помножены на расширение сферы кремлевского влияния в Европе, подобные мероприятия обеспечили искреннюю привязанность современных шовинистов-славянофилов к Иосифу Виссарионовичу.
Да вот незадача: тов. Джугашвили являлся единовластным хозяином страны не с 1941-го, а как минимум с 1929-го. Поэтому "истинно православные" граждане вынуждены автоматически восхвалять и более ранние деяния генсека.
С пеной у рта они защищают сталинскую политику начала 30-х, морщась при упоминании Голодомора или политических репрессий.
Между тем именно в это время православных батюшек толпами гнали в ГУЛАГ, православные святыни превращались в овощные склады или попросту взлетали в воздух, а российские культурные ценности массово переправлялись в бездуховную Америку – в обмен на зеленую валюту, необходимую для нужд индустриализации и финансирования западных компартий.
И сия вакханалия проходила под чутким руководством товарища Сталина, любимца великорусской общественности во всех уголках СНГ.
Однако черт с ним, с Усатым. Обращение к заклятым врагам Иосифа Виссарионовича преподносит нам не менее интересные логические ловушки.
Возьмем, к примеру, такую скользкую тему, как идеология и деятельность Организации украинских националистов в 30-х – начале 40-х годов ХХ века.
Не подлежит сомнению, что, при всей своей патриотичности, ее лидеры тяготели к достаточно жесткому авторитаризму – это в равной мере касается и Коновальца, и Мельника, и Степана Бандеры.
Будучи сторонниками однопартийной диктатуры во главе со строгим и справедливым Вождем, деятели ОУН весьма презрительно отзывались об "индивидуалистическо-гуманистическом мировоззрении", либеральных ценностях и демократическом строе.
"Свою "коронну" роль політична демократія вже зіграла. Вона без будучності", - такой безапелляционный тезис можно встретить у Мыколы Сциборского, одного из ведущих оуновских идеологов.
В современной Украине взвешенные оценки ОУН и ее лидеров непопулярны. Население страны достаточно четко делится на ярых ненавистников этой организации и ее безоговорочных апологетов. И тут мы вновь сталкиваемся с удивительным парадоксом.
"Идейный" житель Юго-Востока Украины, демонизирующий ОУН, по существу во многом солидарен с ее руководителями.
Он точно также убежден в порочности демократии, насаждаемой проклятым Западом, вреде либерализма, необходимости "сильной руки" и "жесткого лидера".
Без сомнения, населению Крыма чрезвычайно понравились бы яркие цитаты из того же Сциборского – если, конечно, перевести их на русский и предусмотрительно не раскрывать источник.
Между тем, среди восторженных симпатиков ОУН преобладают убежденные демократы, почитатели либеральных ценностей, романтики евроинтеграции.
Едва ли кто-нибудь из них чувствовал бы себя комфортно в независимой, но авторитарной Украине.
И если уж речь зашла о политической жизни1930-х годов, то современные либералы скорее должны были бы симпатизировать таким же либералам из УНДО (Украинское национально-демократическое объединение), крупнейшей легальной украинской партии в довоенной Польше, чья деятельность ныне основательно подзабыта...
Что ж, видимо, восприятие прошлого по обе стороны Днепра еще долго будет окружено странными логическими неувязками.
Ведь такого рода неувязки – вечные спутники исторических мифов, а мифы неизменно возникают при попытках призвать историю на службу той или иной политической силе.
Политик нуждается в знамени, свободном от любых темных пятен или пятнышек.
А поскольку отыскать такую непорочную чистоту в реальной истории (особенно в истории жестокого и циничного ХХ века) абсолютно невозможно, поневоле приходится прибегать к недомолвкам, упрощениям, однобокой интерпретации фактов, идеализации или демонизации – словом, заниматься мифотворчеством.
Иначе на зыбкой исторической почве не удержится ни одна политсила.
Впрочем, автору этих строк приходилось слышать мнение, что позитивная историческая мифология нужна не только политикам, но и всему обществу.
Ибо она повышает самоуважение граждан и способствует духовно-нравственному воспитанию молодежи. Вполне возможно, что так оно и есть.
Возникает лишь один вопрос – останется ли среди полезных и необходимых народу мифов место для более или менее объективной истории?
