Голливудские продюсеры снимут фильм о "помаранчевой" революции

- Во время ноябрьских событий на Майдане было несколько сотен тысяч человек. Как вы собираетесь все это воспроизвести?

- Я думаю, прежде всего, необходимо определиться с тем, какой это будет фильм, и какие задачи мы для себя ставим. Показывать сейчас Майдан, показывать его в том объеме, в той обширной, глобальной атмосфере, как это было…это просто не нужно.

Гораздо точнее, достовернее и правильнее будет взять и сделать документальный фильм на основе огромного количества информации, материалов, которые я сейчас сам в течение суток просматриваю.

- То есть массовых постановочных сцен не будет?

- Сцена будет массовая, но она будет одна, всего одна. И она будет именно тогда, когда это будет необходимо.

Я собираюсь показывать атмосферу Майдана, атмосферу происходящего, атмосферу судеб, истории, маленькие новеллы. И сейчас мы в поиске людей, интересных судеб, интересных деталей происходившего.

Мне для фильма нужны пять новелл, всего лишь. Но это так сложно, потому что каждая история, кажется идеальной…

- Хорошо. Пять новелл, одна массовая сцена. Это будут снимать на Майдане или в павильонах?

- На Майдане.

- И что перекроют для вас Майдан?

- (утвердительно кивает).

- Массовая сцена будет, а политики будут?

- Нет. Это фильм вообще не политический.

- И там даже на заднем плане не мелькнет ни Тимошенко, ни...?

- Нет. Никто. Это моя позиция. Я вообще аполитичный человек, полностью, вообще, категорически. Я бы никогда не взялся за этот фильм, если бы там было хотя бы чуть-чуть политики. Я не люблю политику и политиков. Власть – это отсроченное насилие. Это мне сказали буквально две недели назад, кто-то из людей "из новелл". Но мне эта фраза понравилась, она теперь для меня как камертон.

- Что вы делали во время ноябрьских событий?

- Я был здесь, в Киеве. Я не был все дни на Майдане, но был не раз. И скажу вам честно, что был такой момент, когда я стоял на Майдане и, почему я не знаю, но я стоял, смотрел на людей: все смотрели на сцену, а я смотрел на людей. Я думал: "Боже мой, может мне придется это когда-нибудь показать?". Честно!

Предложение снимать этот фильм было для меня потрясением, потому что в момент событий я ходил по городу, фиксировал какие-то кадры и думал: "Зачем я это запоминаю?". Я не мог понять для чего мне это дается. А оно давалось, видимо… (сейчас я понимаю), чтобы это все потом вылилось в этой работе. Это прекрасно.

Но самое главное, что я хочу показать в этом фильме - это чтобы каждый из украинцев по прошествию времени, посмотрел на себя со стороны и подумал: "Мы все-таки очень сильная нация! И мы собрались там, чтобы быть свободными!".

Я, честно вам скажу, в определенный момент не мог понять - за кого я. Почему не мог понять, потому что никогда в жизни не следил за политикой. Честно! Но я осознал свою позицию только, когда увидел такое количество людей! И я понял, что мне все равно, за кого эти люди. Просто их так много, и они настолько горят, у них горят глаза, что я не могу не поддержать этих людей своим голосом.

- А вы не боитесь, что не сможете передать духа Майдана? Чего вы вообще боитесь в этом проекте?

- Я боюсь только одного - я хочу, чтобы хватило моих способностей. Чтобы получилось очень искренне. Чтобы на каком-то этапе, где-то не ошибиться. Мне очень важны мелочи. Я очень боюсь… То есть я уже достал, по-моему, всех в нашей команде (смеется).

Понимаете что важно? Важно, чтобы этот фильм был понятен не только нашим. Этот фильм, прежде всего, идет на Европу и на Америку. Это фильм, который должен сделать понятной, как-то адаптировать происшедшее для того мира. Он даже в России будет прокатываться.

- Говорили, что это голливудский проект?

- Нет, это первый украинский независимый фильм, в котором участвуют продюсеры из Голливуда. Они - голливудцы, профессионалы, но они выходцы из Украины.

Изначально это был достаточно обычный фильм. Обычный по стандартам Голливуда. Сейчас это более европейское кино, потому что мне хочется, чтобы так было. Это кино, может быть, более сухое, более скупое. Но я люблю, когда в фильме штиль, штиль, штиль, один выстрел… и падение. Вот тогда это берет. Я просто переделываю фильм под то, что я могу снять, под то, что мне интересно.

- У вас один актер американский, остальные – украинские. На каком языке будете снимать?

- Это будет в основном украинский язык. Плюс - английский язык и немножко суржика, потому что я не верю в кино, где вся страна говорит на украинском. Я из Донецка, из Горловки – очень маленького городка. И я знаю, как говорят там, как говорят чуть дальше, как говорят еще чуть дальше, как говорят здесь в Киеве. Поэтому мне бы хотелось, чтобы и в фильме это чувствовалось тоже.

- А как на счет Штатов, России?

- Для них будут титры. А сам говор останется. Это же классно!

- И "Гринджолы" останутся?

- Нет, их не будет. Не будет в моем фильме "Гринджол"…

- Почему?

- Ну, потому что…все, это уже прошло. Я хочу сейчас показать историю с одной стороны. Кто-то захочет показывать ее с "Гринджолами" – супер! Кто-то захочет, чтобы политики на дальнем плане были – флаг в руки!

В этом фильме будет чуть-чуть музыки, потому что я люблю больше шепот и какой-то реальный звук, интершум. И, в принципе, революция дает такое количество шумов, что иногда даже тишина более красноречива. Будет всего лишь два саунд-трека, но они должны быть однозначными хитами. И эти два саунд-трека мы также ищем очень досконально.

Это все будет оригинальная музыка. Я обожаю группу "Океан Эльзы", обожаю творчество Славика Вакарчука, но я не уверен пока еще. Мы объявили огромный тендер на музыку к этому фильму.

Еще мне интересно, чтобы в этом фильме не было ни одного известного актера. Ни одного: ни российского, ни украинского. Это должны быть новые интересные лица. Мы из глубинок ищем. Я вчера ехал в метро специально для того, чтобы просто ехать и смотреть: "А вдруг встречу девушку, которая мне нужна!". Мы ищем…

- Кто финансирует проект?

- Вы знаете, я просто не знаю этого, потому что всегда был далек от денег. Я даже не знаю, какова смета, то есть бюджет. Я пишу, мне пока еще не отказывали ни в чем, не говорили: "нет".

- Но съемки уже в октябре! Я так понимаю, что если продюсеры американцы, то все будет очень жестко?

- Меня уже предупредили - ни одного дня больше, все очень четко. Но для этого нужна очень хорошая подготовка, а она есть. Подготовка идет полным ходом.

- Была такая информация, что этот фильм будет представлен в Каннах?

- Да, так и есть - этот фильм уже заявлен в Каннах. Это не наглое заявление: "О!! Мы едем в Канны!". Я не говорю, что мы едем и уже победили, нет. Это нормальная мировая система, когда ты бронируешь место показа. Канны интересует эта тема.

- И какую страну будет представлять картина?

- Украину, только Украину.

- Как так случилось, что Голливуд именно вам предложил снимать этот фильм?

-Просто мое демо лежало в такой продюсерской компании, как "Гулливер-фильм-продакшн", которая, кстати, является партнером по созданию этого фильма. Был какой-то отбор, было это демо, оно было показано, и меня пригласили.

Я очень этого хотел! И до сих пор испытываю ощущение… то есть я кайфую от каждого шага, который мы сейчас делаем нашей командой, от каждого дня, на самом деле – суток, потому что спим мы по четыре часа в день…

Но! Это было все равно очень важно, мы обговаривали каждую деталь, потому что для меня очень важно, каким будет мой первый фильм. От первого шага зависит все, что ты сделаешь потом. Я в этом отношении очень прагматичный человек.

И если бы мне не понравился, например, подход продюсеров или мне изначально не понравились какие-то условия, то я бы даже такой шанс упустил. Потому что иногда лучше что-то не сделать, чем что-то делать просто так.

Мне очень хочется, чтобы этот фильм был камерный. Революция – это глобальное действие, а фильм я хочу камерный, по ощущению.

Потому что, когда мы были на Майдане, я был, вы были, мы питались все одной энергией, общей для всех… Ведь согласитесь, когда вся эта энергия для всех, то немножечко отключается мышление, больше сердце включается, больше включаются пыл, страсть, ярость, все, что угодно!

А я бы хотел, чтобы, когда уже люди будут смотреть фильм, чтобы они чувствовали сердцем! Но я хотел бы, чтобы это было такое интимное ощущение для каждого. (Говорит почти шепотом) …Каждый должен вспомнить себя, каждый должен вспомнить свои ощущения. Каждый должен просто почувствовать это, все, что было, но каждый свое.

Например, когда меня действительно трогает фильм такой, как "Догвилль" Ларса фон Триера, или "Ностальгия" Тарковского, когда я смотрю эти фильмы, я не могу долго говорить, я не могу ни с кем ничего обсуждать, я не могу делиться своими ощущениями. Потому что это где-то тут (показывает на сердце), и ты что-то открыл и держишь, держишь, держишь, боясь, если ты скажешь, что это улетит…

- А как это было, как вы получили предложение снимать фильм? Вы спали, проснулись, звонит телефон…

- Да нет. Мне позвонили и сказали: "Алан приди, потому что…". Нет, не так даже. Об этом фильме я уже знал, что где-то кто-то приехал, что-то как-то собираются снимать… Но я никак о себе не заявлял, потому что не думал, что мне поступит такое предложение. А потом мне сказал Макс, продюсер "Гулливер-фильм": "А ну-ка, приди, тут заинтересовались твоим демо…". Конечно, сердце дребезжало!

Была и паника, естественно, когда ты думаешь: "А-а-а!!! Что такое?! Что происходит?! Что делать?! А я справлюсь? Не справлюсь?". Потом как-то успокаиваешься.

Я успокаиваюсь всегда, когда начинается работа. Когда что-то пишется, что-то делается. Потому что в работе я чувствую себя, как рыба в воде. А когда вокруг все кулуарное, закулисное, это меня всегда бесит и выводит немножко из равновесия.

- Вы сказали, что не знаете размера бюджета. Но все-таки, его размер голливудский или украинский?

- Я не знаю, честно. Потому что передо мной изначально был сценарий, и так как я все-таки держусь этой фабулы, наверное, я не переступаю за рамки запланированного бюджета. Поэтому у меня таких вопросов не возникает. Я вообще предпочитаю обычно даже об этом не знать. Даже когда я снимаю клипы, у меня есть мой продюсер, который специально занимается только деньгами. Я не люблю думать об этом, меня это всегда немножко расстраивает.

- Если бы вы снимали фильм "Революция пять лет спустя", какова, как вы думаете, была бы политическая ситуация?

- (Думает). Ну, я не знаю, я всегда хочу верить в самое хорошее… Нет, это очень сложный вопрос. Может быть через пять лет, если быть большим оптимистом, я показал бы там "супер!", "замечательно", "без проблем". Но тогда бы я солгал, потому что пять лет – это слишком мало, для того, чтобы что-то изменить в лучшую сторону.

Я всегда вспоминаю, что мне говорил отец по этому поводу: "Знаешь, что бы ты ни начинал делать, сначала будет хорошо, потом будет плохо, потом еще хуже, и только вот после этого "еще хуже" начинается хорошо".

Поэтому, наверное, через пять лет я бы показал Украину, которая борется, все еще борется и может быть на самом высоком пике борьбы, и вот где-то уже свет…

Я люблю бороться с проблемами. Я верю, что люди должны сами решать проблемы, и не ждать, что их кто-то будет решать.

Когда десять человек решают свои проблемы, сто человек решают свои проблемы, тысяча человек решают свои проблемы, то рождается такая очень правильная энергия, которая эти проблемы растворяет. Вот в это я верю. Вот это не утопия.

Для меня утопия – думать, что кто-то мне что-то даст. Такого не будет! Когда вам в 24 года предложили снимать кино, нужно быть готовым к тому, чтобы видеть свою семью пять часов в день, не больше, - именно для того, чтобы получить такую возможность… Поэтому я уверен, что каждый должен работать по максимуму и делать это по максимуму. Чтобы, когда ты засыпаешь, перед сном тебе не было стыдно за себя.

- Если у вас появится после этого фильма шанс уехать отсюда, вы бы уехали, навсегда?

- А зачем? У меня, честно говоря, шанс такой бывает практически каждый раз после каждой сделанной работы. Но мне это не очень интересно, потому что у меня тут так много всего, что меня связывает: любимая школа, мои друзья…У меня такая огромная команда и это все только мои однокурсники, здесь нет ни одного случайного человека.

Здесь квинтесенция моей жизни, а там я могу только набираться чего-то, впечатляться чем-то, привозить сюда и здесь это как-то делать. Я люблю здесь быть. Мне здесь весело, хорошо и замечательно. Я не знаю, зачем куда-то ехать еще?

Единственный город, который я могу сравнить с Киевом, по ощущениям для меня, это Лондон. Там я могу быть месяцами. Но он не лучше, он просто другой, он просто такой же замечательный, как и Киев. Остальные города я вообще мало понимаю, мало люблю.

- Вы считаете себя украинцем?

- Я считаю, что в принципе, было бы нагло не считать себя украинцем, если ты живешь на этой земле, любишь эту землю, черпаешь из нее, питаешься из нее, и называть себя еще кем-то… Это было бы не честно, и зачем себя обманывать?

Я считаю, что во мне есть украинская кровь, есть осетинская кровь, которая очень сильна. Но я считаю, что я украинский гражданин, однозначно, и я украинец, однозначно. Потому что у меня другая абсолютно ментальность, чем у настоящего осетина, например. Но у меня еще и не та ментальность, как у настоящего украинца. Я такой, средний.

Но мои дети, они уже, слава Богу, наверное, будут более четко понимающие, кто они есть. Я человек, который живет здесь, любит то место, где он живет, и гордится им…