"Орлы" Кравченко. Личный опыт

Один из дней осени 2001 года я встретил в камере "предвариловки", ожидая людей, которые накануне ночью пообещали отвезти меня в лес.

Вместо них с утра пораньше в камеру вошёл усатый мужчина в штатском, внешне похожий на бывшего заместителя министра МВД господина Савченко.

Он вывел меня в место известное в народе как "обезьянник" и, захлопнув за собой дверь, начал говорить о сохранении стабильности в государстве и необходимости уважения прав журналистов.

Закончилась его речь предложением подписать бумагу "об отсутствии претензий к органам" (за стенами КПЗ уже полным ходом шёл "кассетный скандал").

Я отказался от этого предложения и подтвердил, что остаётся в силе заявление о нападении на меня группы неизвестных, сказал, что хочу расследования и суда. "Если вы так хотите суда, то он будет через час" - ответил мужчина.

-А разве суды работают по выходным?

- Этот работает.

- Но я не успею подготовиться, мне нужно хотя бы поискать свидетелей.

- У нас есть свидетели. А судить будут вас.

Попал ли я тогда под общую раздачу, направленную против журналистов вообще, или меня спутали с кем-то другим, или я стал объектом отдельного "заказа", не знаю до сих пор, а, учитывая некоторые обстоятельства, возможно, не узнаю никогда.

Но даже если считать, что меня просто зацепили, то известных фамилий связанных с этим странным эпизодом достаточно. В нём фигурируют люди, которых коллеги по цеху называли "орлами".

Формальным основанием моего пребывания в каталажке было задержание в связи с "нападением на сотрудников МВД". Если верить письменным объяснениям, которые они впоследствии дали, я за один вечер в одиночку сумел не просто напасть на пятерых правоохранителей, но ещё и поиздеваться над ними, оскорбив и унизив доблестных стражей правопорядка.

Все эти истории придумывались уже постфактум. Сначала я был вроде бы случайно задержан при попытке пройти на одну из хорошо охраняемых акций партии зеленых, проходивших во Дворце спорта. При себе у меня были приглашение на акцию и редакционное удостоверение газеты "Украина и мир".

Пока я показывал только приглашение без фамилии, то мог ходить где угодно и сколько угодно, но стоило засветить именное журналистское удостоверение, как подобно черту из табакерки выскочили несколько персонажей откровенно мусорского вида и энергично потащили меня в какой-то тёмный коридор.

На лепет из серии "первая статья закона о милиции предусматривает, что сотрудник должен представлятся по требованию лица, которое он задерживает" один из них издали продемонстрировал нечто, что на расстоянии можно было принять за удостоверение.

На моё счастье коридор был достаточно длинным, чтобы, идя по нему, можно было обдумать ситуацию.

Мы прошли мимо буфета, в котором были люди (двое из них впоследствии дали свидетельские показания). Там те, кто меня вёл, немного ослабили хватку и заговорили на отвлечённые темы, очевидно, чтобы не привлекать лишнего внимания. Я попробовал остановиться и привлечь внимание. Не получилось.

Били быстро и аккуратно, первым ударил тот, к кому я обратился - двое спереди, остальные набросились откуда-то сзади, со спины. Когда упал на пол, одели наручники и передавили сонные артерии. Свидетели потом написали, что когда я был без сознания, меня куда-то уволокли, держа за наручники.

Пришёл в себя в небольшом помещении, судя по всему того же Дворца спорта. На руках - браслеты, напротив какая-то мусорская "харя". Дальше события развивались очень быстро. Первые слова "хари": "Тебя просто предупредили, теперь напиши, что претензий не имеешь и свободен". - О чем предупредили? - Что надо вести себя нормально. Сам знаешь. - Ничего писать не буду. Если напишу, вы потом со мной что угодно сделаете.

Я не знал, что думать, и начал строить догадки. Из всех моих публикаций самими резкими на тот момент были материалы по афёре "Одесса – Броды", доказывавшие что ни в Украине, ни в Польше в принципе нет и в ближайшие лет пятнадцатого не будет ни одного предприятия, способного по техническим параметрам перерабатывать каспийскую нефть, и что цель строительства – выполнение частного российского заказа за средства госбюджета Украины. (Кстати, список замазанных в этой схеме, огромен и продолжает расширяться до сих пор).

Пока я думал, могли ли эти материалы быть причиной наезда, "харя" вышла, и на её месте появилась другая с майорскими погонами и тихим голосом. Следом вошли ещё двое в штатском и парень лет шестнадцати.

- Мы понимаем ваше эмоциональное состояние, но поймите и нас. Вот этого парня мы задержали с наркотиками, если он напишет, что получил их от вас, мы его отпустим. А у вас будут проблемы. Вы же ведь просто какой-то журналист. Решайте сами. Пишите, иначе какой смысл вас отпускать. Вы тут такой спектакль на публику разыграли… Снять с вас наручники? -Спасибо, можно оставить, я же особо опасный. - Ну посидите, подумайте. - Вы мне ещё моральный ущерб оплатите!

Они вышли, кроме одного сержанта, который остался сидеть в углу. На столе на видном месте оставили бумагу и ручку.

Когда один из персонажей появился в дверях снова, я сказал, что являюсь помощником депутата Александра Карпова, и они обязаны известить его о моём задержании. Это было наглое враньё, основанное на личном знакомстве с человеком, который на тот момент руководил пропрезидентским парламентским большинством.

Карпов (я был у него студентом, а потом пару раз брал интервью), как впоследствии выяснилось, моё вранье не опроверг, другое дело, что узнал об этом намного позже, чем предусматривает закон о статусе помощника народного депутата. Но мне его фамилия помогла. Наркомана больше не приводили, - очевидно, команды копать под Карпова на тот момент не было.

Разговоры стали вести очень ласково, исключительно на "вы" и только об общественных и государственных интересах, например, о том, что отсутствие претензий к органам со стороны журналистов является "элементом сохранения стабильности".

Часов в десять, так и не "пробив" достоверность моего статуса ("удостоверение" я, разумеется, "оставил дома"), меня повезли в Старокиевский РОВД. Часам к одиннадцати мой обман стал очевиден, и меня определили в камеру к уголовникам.

А перед этим те же люди, которые меня били (как позже выяснилось, сотрудники "Беркута"), сказали так: "или подписывай или завтра на рассвете поедем в лес". Я отказался.

Около двенадцати часов ночи меня трижды дактилоскопировали и фотографировали, из чего я сделал вывод, что в лес, может быть, и не повезут, а планы руководства РОВД на мой счёт поменялись. Чтобы поддержать эту полезную тенденцию, я сделал заявление, что конкретно к Старокиевскому РОВД претензий не имею, а адресую их исключительно к бившим меня неизвестным лицам.

Сотрудники РОВД угостили сигаретами, сказали, что в с "орлами" (кстати, о птичках, беркут – это степной орёл) они не имеют ничего общего, снарядили "бобик", и отправили на медэкспертизу. Это было уже в третьем часу ночи.

Сонный медэксперт едва глянув на меня начал писать заключение.

- Что вы пишете? - Заключение о том, что вы пьяны. - Проверьте на аппарате! - Я и так вижу. – Проверь, ублюдок!

Медэксперт поднял глаза и посмотрел на мента, который меня сопровождал. Мент повернулся к нему спиной и вышел, оставив нас наедине.

- Я не пью вообще, в принципе. – Ну, хорошо, подуйте в трубочку. Странно, аппарат показывает, что вы трезвый. Я, конечно, другого мнения (?!!!), но заключение напишу на основании показаний прибора. - Снимите побои. - Не наглейте, я для вас и так много сделал. Очень много.

Смысл последней фразы я оценил только на "суде". Когда после медэкспертизы меня снова привезли в РОВД, я написал заявление на имя начальника этой конторы о нападении на меня группы неизвестных лиц, утверждавших, что они являются сотрудниками МВД. Посмотрели как на идиота, но заявление приняли.

Поспать в оставшееся время не дали всей камере, в которую я был посажен. Каждые полчаса объявлялась то уборка камеры, то оправка, то проверка, то ещё что-то. Заспанные сокамерники, тихо матерясь, сначала посматривали в мою сторону с раздражением, однако заметно успокоились, решив, что утром ожидается какая-то инспекция или визит высокого начальства.

Утром пришёл тот самый усатый в штатском и, не назвав имени и фамилии, представился заместителем начальника Киевского ГУВД. После его ухода меня повели наверх, насколько я понял, в комнату начальника РОВД. За столом сидел полноватый человек лет пятидесяти.

Он задал мне вопрос. "У вас есть претензии к РОВД?" - Почти нет, единственная претензия – мне не дают позвонить, никто не знает, что я задержан. - Какие ещё?
-Я хочу увидеть рапорты, на основании которых задержан.

Человек кивнул головой. Меня отвели в другую комнату и дали телефон (попробуйте кому-то дозвониться в полдевятого утра в выходной день!). К счастью пара людей всё-таки откликнулись.

Потом передо мной также положили несколько рапортов сотрудников "Беркута" и солдат внутренних войск, которые утверждали, что я куда-то "прорывался". То, что было в рапортах "орлят", тянуло в руках умелого судьи на пару лет тюремного срока. Я переписал фамилии.

Потом повели на суд, не повезли, а именно повели - прямо по Крещатику. На одном из столбов была полусодранная листовка с профилем Гонгадзе и надписью "Кто следующий?". Быть следующим не хотелось.

Завели на "заседание суда". Судья - человек лет шестидесяти с седыми волосами - сидел в кабинете один. За моей спиной стоял сотрудник МВД. Не говоря ни слова, судья начал что-то писать карандашом.

- Что вы пишете? – Приговор. - На основании чего? - На основании рапортов сотрудников МВД, вашего объяснения и справки судмедэкспертизы. - Вы её читали? - Конечно, там написано, что вы были пьяны. - Почитайте ещё раз. - Странно, тут написано трезвый, но я даже сейчас вижу, что вы пьяны. А может я и ошибаюсь (смотрит на сотрудника, стоящего у меня за спиной). - А где вы там увидели мою объяснительную?

Судья смотрит на меня, потом разворачивает "дело" и начинает его читать.

- Вы журналист? (на лбу судьи проступает пот) – Да. - Я напишу вам сутки ареста по административному. - Пишите что угодно, только не то, что "свою вину признал". - Можете идти. - В смысле? - Идите куда хотите.

В понедельник я пришел к Карпову. Первый вопрос ко мне: "Ты из соцпартии вышел"?

Начинаю объяснять: корочку помощника отдал, в штате больше не состою, заявление о выходе не подавал, но меня, наверное, уже давно исключили, то ли за неуплату членских взносов, то ли за желание набить физиономию Винскому.

То, что я ничего не пишу о Морозе, означает только то, что не считаю нужным устраивать разоблачения тех, с кем работал. О Кучме я из чувства самосохранение тоже последнее время ничего не писал, больше о Ющенко, эсдеках и Тимошенко.

Карпов выслушал внимательно и, сославшись на политическую ситуацию, попросил не устраивать лишнего шума, "пока сами в этой ситуации не разберёмся". Я согласился и попросил организовать официальное расследование, материалы которого обещал не публиковать раньше времени.

Координатор парламентского большинства предложил мне обсудить этот вопрос с Анатолием Толстоуховым, на тот момент заместителем начальника Киевской горадминистрации. Предложение выглядело более логичным, учитывая, что мы с Толстоуховым на тот момент были уже "старыми знакомыми". При встрече Толстоухов повторил просьбу Карпова и пообещал сделать всё, что в его силах.

На следующий день в редакцию позвонил человек, представившийся заместителем командира полка "Беркута" Аркадием Столбовым и пригласил меня посетить учреждение, которое я, иначе как "орлиным гнездом", называть отказываюсь. Пообещали "очную ставку" с нападавшими. Я положил в карман диктофон и отправился по указанному адресу.

Кроме диктофона, у меня были показатели двух свидетелей, видевших сцену у буфета, и письмо главного редактора, подтверждающее, что я был на редакционном задании по приглашению организаторов акции.

В центре "орлиного гнезда" (расположение полка "Беркута") меня завели в небольшой светлый кабинетик, хозяином которого оказался мужчина неопределённого возраста с противоестественно умными для сотрудника милиции глазами.

Увидев меня, он, словно всю жизнь мечтал о нашем знакомстве, заулыбался, пригласил сесть и начал налаживать личный контакт. Рассказал о своем сыне и поинтересовался, не могу ли я подсказать выбор профессии для чада (быть ли ему политологом или журналистом), потом поведал о тяжёлом материальном положении сотрудников милиции и, как бы между прочим, перешел к делу.

- У нас тут недавно была одна ситуация, в которой наши сотрудники превысили свои полномочия. Мы тогда тоже провели служебное расследование и признали, что были неправы и наказали виновных. А вы чего хотите? - Чтобы по материалам служебного расследования было возбуждено уголовное дело и состоялся суд. - Не беспокойтесь, виновные будут в любом случае наказаны, это ведь можно сделать по-разному…. - Вы отвезете их в лес?

Мужчина рентгеновским взглядом посмотрел на карман, в котором был спрятан диктофон: "Ну что вы, я имел ввиду различные взыскания…."

Потом он взял у меня свидетельские показания, письмо редактора и попросил перезвонить через некоторое время. Я напомнил ему об "очной ставке". Он подтвердил, что такая возможность есть, но спросил: "А вы действительно хотите их еще раз увидеть, вам это надо?"

Смущённый двусмысленностью вопроса я своё желание всё-таки подтвердил, и вскоре вышел на улицу с чётким пониманием того, что мне предложили некий компромисс, позволяющий сохранить "честь мундира".

Потом мы встречались ещё пару раз. Расследование затягивалось, кассетный скандал тем временем шёл на спад. Последний раз по территории "гнезда" я прошёл незадолго до событий девятого марта и с некоторым удивлением увидел на его территории большое количество людей в штатском.

У стола Столбова сидел высокий человек спортивного телосложения в чёрной кожаной куртке. Он улыбнулся мне улыбкой серийного убийцы, поздоровался и спросил: "Мы кажется встречались?" - Да, мне тоже кажется, что встречались.- Лицо знакомое, мы точно встречались. - Да мы встречались, не могу вспомнить при каких обстоятельствах, но встречались (я до сих пор уверен, что встречался с ним раньше и до сих пор не могу вспомнить где).

Столбов представил этого человека как непосредственного начальника сотрудников, которых я указал в заявлении (их фамилии мне показали на рапортах в РОВД).

Потом в комнату пригласили двоих из тех, кто бил меня в буфете Дворца спорта. Один из них был тем, кто ударил первым, второй, насколько я помню, пережимал сонные артерии.

Вид у обоих был какой-то замученный и уставший. На все мои вопросы они отвечали "не было", "не помню". "Не помню" было ответом и на вопрос "Кто дал вам указание меня задержать?". Очная ставка была действительно бесполезной.

Когда они вышли, Столбов достал из стола документ и, не выпуская из рук, дал мне его прочитать на расстоянии. Это был приговор суда с круглой печатью и подписью судьи, (фамилия кажется Волик). В приговоре, среди прочего, было написано "свою вину полностью признал". Такие вот веники.

На следующий день я уволился из редакции.

Когда министром МВД назначили Луценко, я попробовал попасть к нему на приём. Не меньше десяти раз, по разным каналам, официальным и неофициальным, в том числе и через Мороза. Пытался передать документы по своему делу или написать какие-нибудь интересные "пропозиции". Бесполезно.

В конце концов, я просто пришёл в приемную МВД и стал ждать вместе с десятками ходоков. Я слушал их истории и понимал, что некоторые из них не могут без приёма у министра вернуться домой, что моё дело - просто мелочь по сравнению с их проблемами, и что новый народный министр принимает раз в месяц 22-го числа с трёх до пяти.

В среднем девять человек из ста пятидесяти. Десятки людей ночуют на полу в предбанничке министерства, пересказывая друг другу истории об одной женщине, которая, упав на колени, схватила министра за ноги, и таким образом добилась от него какой-то резолюции.

Я стоял в этой толпе "обездоленных" (так нас называли сотрудники революционного министерства, пытающиеся попасть на работу) и, глядя на сытые рожи "министерских", думал о том, почему мы всё это терпим. И вдруг увидел знакомые глаза одного из входящих. В его взгляде на нас было что-то орлиное, - синтез презрения и власти. Я плюнул на министерский пол и вышел.

Кто не был, тот будет, кто был - не забудет.

Глеб Долин политолог, бывший журналист