Американское сердце, преданное Украине
Среда, 5 мая 2004, 14:55
Умер Джеймс Мейс, который первым назвал голод 1933-го Голодомором.
Снова потеря, которую никто и никогда не сможет компенсировать. И снова сердце! Джеймсу Мейсу – ученому, преподавателю, публицисту – шел только 52-й год.
Многолетний узник совести Василий Овсиенко, который, собственно, и сообщил мне о преждевременной смерти профессора Мейса, дал исчерпывающую оценку работам профессора Мейса: сердце, преданное Украине. Лучше и не скажешь. В справедливости этого уверены все, кто его знал: коллеги-историки и, конечно, студенты "Могилянки", у которых господин Мейс преподавал, читатели газеты "День", в которой он много лет вел колонку (он также был редактором англоязычных версий газеты и журнала "Политическая мысль").
В 1986-1987 годах Мейс был исполнительным директором комиссии исследователей (юристов и историков) при Конгрессе в Соединенных Штатах, которые взялись дать оценку украинскому голоду 1932-1933 годов. Они чуть ли не первыми на Западе не побоялись вслух сказать правду, какой бы политнекорректной она не была – это было преступление коммунистов против украинцев и всего человечества. Это был Голодомор.
Джеймс Мейс шел к установлению исторической правды несколько десятилетий. Еще в 1982 году на международной конференции, посвященной Голокосту и Геноциду, он заявил: "Чтобы централизовать полную власть в руках Сталина, нужно было погубить украинское крестьянство, украинскую интеллигенцию, украинский язык, украинскую историю в понимании народа, уничтожить Украину как такую. Калькуляция очень простая и крайне примитивная: нет народа, соответственно – нет отдельной страны, а в результате – нет проблем".
Он не только изучил все доступные ему архивы, но и опросил многих свидетелей, которым чудом позднее удалось выскользнуть из объятий Советов. Уже в 1990-х годах, при независимой Украине, он подарил 200 часов аудиозаписей бесценных свидетельств Парламентской библиотеке в Киеве. Через некоторое время оказалось, что исследователи не имеют возможности ими пользоваться, а пленки разбросаны по полу, некоторые из них безнадежно испорчены...
Мейс с негодованием вспоминал позицию некоторых западных славистов, "советологов" и других знатоков советского тоталитаризма, которые отказывались признать, во-первых, ужасное количество жертв этого коммунистического эксперимента, а во-вторых – ответственность за свою преступную слепоту, так как именно в 1933-ем официальный Вашингтон признал СССР и установил с кремлевскими людоедами дипломатические отношения.
Его коллега, доктор исторических наук, профессор Станислав Кульчицкий считает, что историческое значение комиссии, которой руководил Мейс, в том, что общество, узнав правду, смогло проснуться от многолетней "политической летаргии": "Информация о голоде во времена перестройки и гласности сыграла чрезвычайную роль. Под давлением информации, обнародованной Мейсом, в ноябре 1987 года, когда отмечали 70-летие большевистской революции в Украине, генсек ЦК КПСС Горбачов не нашел смелости хотя бы упомянуть о трагедии украинского села, а Щербицкий вспомнил – о самом факте массового голода, но еще не о голодоморе".
Несколько лет назад писатель Николай Рябчук, поздравляя Мейса с 50-летием, ради шутки применил к юбиляру американскую формулу "more native than the natives" – "более коренной, чем самые коренные". Это был намек не только на то, что бабушка Джеймса Мейса была индианкой, но и на то, что он стал неотделимой частичкой украинского общества и нашего знания про самих себя.
Америка была его родиной, но Украина стала его судьбой...
Снова потеря, которую никто и никогда не сможет компенсировать. И снова сердце! Джеймсу Мейсу – ученому, преподавателю, публицисту – шел только 52-й год.
Многолетний узник совести Василий Овсиенко, который, собственно, и сообщил мне о преждевременной смерти профессора Мейса, дал исчерпывающую оценку работам профессора Мейса: сердце, преданное Украине. Лучше и не скажешь. В справедливости этого уверены все, кто его знал: коллеги-историки и, конечно, студенты "Могилянки", у которых господин Мейс преподавал, читатели газеты "День", в которой он много лет вел колонку (он также был редактором англоязычных версий газеты и журнала "Политическая мысль").
В 1986-1987 годах Мейс был исполнительным директором комиссии исследователей (юристов и историков) при Конгрессе в Соединенных Штатах, которые взялись дать оценку украинскому голоду 1932-1933 годов. Они чуть ли не первыми на Западе не побоялись вслух сказать правду, какой бы политнекорректной она не была – это было преступление коммунистов против украинцев и всего человечества. Это был Голодомор.
Джеймс Мейс шел к установлению исторической правды несколько десятилетий. Еще в 1982 году на международной конференции, посвященной Голокосту и Геноциду, он заявил: "Чтобы централизовать полную власть в руках Сталина, нужно было погубить украинское крестьянство, украинскую интеллигенцию, украинский язык, украинскую историю в понимании народа, уничтожить Украину как такую. Калькуляция очень простая и крайне примитивная: нет народа, соответственно – нет отдельной страны, а в результате – нет проблем".
Он не только изучил все доступные ему архивы, но и опросил многих свидетелей, которым чудом позднее удалось выскользнуть из объятий Советов. Уже в 1990-х годах, при независимой Украине, он подарил 200 часов аудиозаписей бесценных свидетельств Парламентской библиотеке в Киеве. Через некоторое время оказалось, что исследователи не имеют возможности ими пользоваться, а пленки разбросаны по полу, некоторые из них безнадежно испорчены...
Мейс с негодованием вспоминал позицию некоторых западных славистов, "советологов" и других знатоков советского тоталитаризма, которые отказывались признать, во-первых, ужасное количество жертв этого коммунистического эксперимента, а во-вторых – ответственность за свою преступную слепоту, так как именно в 1933-ем официальный Вашингтон признал СССР и установил с кремлевскими людоедами дипломатические отношения.
Его коллега, доктор исторических наук, профессор Станислав Кульчицкий считает, что историческое значение комиссии, которой руководил Мейс, в том, что общество, узнав правду, смогло проснуться от многолетней "политической летаргии": "Информация о голоде во времена перестройки и гласности сыграла чрезвычайную роль. Под давлением информации, обнародованной Мейсом, в ноябре 1987 года, когда отмечали 70-летие большевистской революции в Украине, генсек ЦК КПСС Горбачов не нашел смелости хотя бы упомянуть о трагедии украинского села, а Щербицкий вспомнил – о самом факте массового голода, но еще не о голодоморе".
Несколько лет назад писатель Николай Рябчук, поздравляя Мейса с 50-летием, ради шутки применил к юбиляру американскую формулу "more native than the natives" – "более коренной, чем самые коренные". Это был намек не только на то, что бабушка Джеймса Мейса была индианкой, но и на то, что он стал неотделимой частичкой украинского общества и нашего знания про самих себя.
Америка была его родиной, но Украина стала его судьбой...
