Революція, змита дощем
Середа, 18 вересня 2002, 11:05
Если бы я 16 сентября была дома - в Крыму, то решила бы, что никакой революции в стране не было. Ну, не было ее, несмотря на то, что сайт Соцпартии пел из компьютера: "И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди".
Может, как-то вздрогнуло бы растревоженное сердце от того, что Ленин такой молодой, а юный октябрь впереди, но тут же бы успокоилось. Потому что все телеканалы релаксированно жужжали "плановой" профилактикой, под которую так сладко дремать под теплым клетчатым пледом, когда за окном дождь, и идти на улицу за новостями – если и не подвиг, то нечто героическое.
А вечером, когда ящик, наконец, проснулся, я бы, просмотрев все новости и, поверив собственным глазам, загипнотизированным операторским мастерством из большой толпы сделать малюсенькую тусовку, окончательно успокоилась бы в мысли, что ничего важного не пропустила. Ну, может, всего лишь не разделила момент драматических переживаний государства по поводу того, что его экономике грозила финансовая катастрофа из-за непредвиденных убытков, которые понес в этот день какой-то владелец магазина, вынужденный из-за беспорядочного хождения 2-х десятков людей по улицам закрыть свою торговую точку.
Но я, предчувствуя, что страна очень настойчиво будет меня загонять под плед, поехала за юным октябрем и дождем в Киев, чтобы не пропустить судьбоносный для родного отечества миг, когда верхи еще вчера могли, а сегодня уже никак, а низы – не хотят до полной революционной невозможности.
Низам надо отдать должное. Когда в центр столицы шли со всех сторон разноцветные колонны, объединенные единым призывом "Восстань, Украина!"; когда более 40 тысяч людей заполнили Европейскую площадь, скандируя "Кучму - геть!"; когда мой неприученный к такой экзотике провинциальный взгляд увидел красные коммунистические флаги рядом с белыми нашеукраинскими и зафиксировал Хмару плечом к плечу с Симоненко, я убедилась – в государстве происходит что-то важное.
Полностью это ощущение утвердилось даже не тогда, когда собравшиеся на площади приняли обращение к Кучме, в котором от него потребовали покаяться перед народом, и немедленно уйти в отставку. А когда под этим вечевым документом поставил свою подпись – вслед за Тимошенко, Морозом и Симоненко – Виктор Ющенко. При этом на лике мессии не было привычного испуга, а даже какая-то решимость, дипломатично смягченная философской вдумчивостью. Вдруг подумалось: если созрел даже этот вечнозеленый росток демократии, значит уже перезрели все плоды, а молодые почки вот-вот лопнут революционным первоцветом.
Но это, как оказалось, был апогей революции. Не успев родиться, она тут же приступила к мужественному процессу умирания. Первым уловил грядущую агонию все тот же Ющенко и не захотел присутствовать на заупокойной. Как-то очень органично мессия покинул осчастливленный народ сразу после того, как было решено идти колоннами к администрации президента.
Некоторым неискушенным в дипломатичности горячим головам, не скрывавшим своего удивления по поводу такой непоследовательности народного любимца, свернувшего от революции в боковую улицу, знающие люди объясняли – "Ющенко сейчас ушел на заседание политсовета "Нашей Украины", но обязательно появится в нужное время и в нужном месте".
Но он так и не появился и тогда, когда колонны встретили первые посты милицейского заграждения, и когда Юлия Тимошенко отвинчивала болты с железных турникетов, чтобы пройти к администрации, и когда группа депутатов ходила от двери к двери здания на Банковой, пытаясь передать в хоть какие-то руки Обращение народа президенту, и когда мимо них устрашающим маршем гоняли отряд "Беркута", и когда на головы революционеров хлынул абсолютно контрреволюционный дождь.
Нет, если кто-то до сих пор не был уверен, кто главный администратор страны, ее наземной территории и воздушного пространства, теперь убедился полностью. Виктору Медведчуку отданы ключи от всех главных канцелярий, в том числе и небесной. Дождь, смывший революцию с киевских мостовых, стал божьим даром для человека, оставшегося на хозяйстве вместо Кучмы, спрятанного в европах от домашних катаклизмов.
Он помог главному ключнику рассредоточить революционные массы, подмочить порыв лидеров оппозиции, опустошить палатки, установленные по периметру вокруг Банковой. И когда в 4 часа утра, как и предрекал Медведчук, малые архитектурные формы в количестве не менее 130 штук убрали, пока они, не дай Бог, не попались на глаза Хозяину, революция, которую страна так и не увидела, уже умерла. И ее промокшим детям, удрученным скоропостижной утратой, осталось только считать раны и товарищей считать.
Революцию смыло дождем и Медведчуком. Видимо, он и будет тем единственным человеком, кто воспользуется ее плодами. Пацан сказал: "Уберем палатки" – пацан сделал. Пацан хотел, чтобы вместо объективной информации отечественный и околоукраинский телезритель получил главное из искусств – кино с сумасшедшими бабушками, неадекватными депутатами, лазающими через забор, разгневанными водителями, опоздавшими из-за кучки безобразников на что-то очень важное – пацан сделал.
А главное, Медведчук, и один он, все сделал для того, чтобы, когда Папа вернется домой, все здесь было прибрано, выметено и проветрено от всякого оппозиционного духа. И все с железной хваткой и стиснутыми в стиле "Отойди - укушу" зубами. Теперь главное, чтобы Папа получил реальную картину того, что чуть было с ним не случилось, и оценил по достоинству своего спасителя. О цене с ним, видимо, уже можно начать договариваться.
Тем же, кто хотел начать революцию и свергнуть власть, которую называли раньше "кучминским режимом", а теперь "медведчуковско-кучминской хунтой", опять не повезло. Ну, во-первых, осенний дождь в середине сентября. Во-вторых, Медведчук. В-третьих, милиция, которая почему-то преградила проход к Банковой. В-четвертых, Кучма, который взял и уехал и лишил себя удовольствия покаяться перед народом и тихо уйти. В общем, масса неожиданностей, которые не дали возможности совершить хоть какой-нибудь революционный шаг дальше банального милицейского турникета.
Конечно, можно оправдать нерешительность святым пацифизмом, надеясь зажарить яичницу не разбив яиц. Можно думать, что с такой властью, как у нас, нужно бороться "исключительно мирно", то есть без столкновений, баррикад, синяков и шишек. Можно успокоиться, что это был как бы пробный шаг, а теперь, мол, революция оживет и пойдет шествовать по городам и весям измученной страны.
В общем, очень хочется, чтобы все опять свалилось на голову манной небесной, на блюдечке с золотой каемочкой. И если кто-то и должен пострадать, то только это самое блюдечко, которое трагически треснет, ударившись о поникшую голову Кучмы в ту горькую для него и желанную для всех (особенно, спасителя-Медведчука) минуту, когда он решит добровольно уйти в отставку, дабы не нервировать больше общество, слабо шевелящее конечностями под теплым пледом.
Вот, только бы снова дождь не помешал.
Может, как-то вздрогнуло бы растревоженное сердце от того, что Ленин такой молодой, а юный октябрь впереди, но тут же бы успокоилось. Потому что все телеканалы релаксированно жужжали "плановой" профилактикой, под которую так сладко дремать под теплым клетчатым пледом, когда за окном дождь, и идти на улицу за новостями – если и не подвиг, то нечто героическое.
А вечером, когда ящик, наконец, проснулся, я бы, просмотрев все новости и, поверив собственным глазам, загипнотизированным операторским мастерством из большой толпы сделать малюсенькую тусовку, окончательно успокоилась бы в мысли, что ничего важного не пропустила. Ну, может, всего лишь не разделила момент драматических переживаний государства по поводу того, что его экономике грозила финансовая катастрофа из-за непредвиденных убытков, которые понес в этот день какой-то владелец магазина, вынужденный из-за беспорядочного хождения 2-х десятков людей по улицам закрыть свою торговую точку.
Но я, предчувствуя, что страна очень настойчиво будет меня загонять под плед, поехала за юным октябрем и дождем в Киев, чтобы не пропустить судьбоносный для родного отечества миг, когда верхи еще вчера могли, а сегодня уже никак, а низы – не хотят до полной революционной невозможности.
Низам надо отдать должное. Когда в центр столицы шли со всех сторон разноцветные колонны, объединенные единым призывом "Восстань, Украина!"; когда более 40 тысяч людей заполнили Европейскую площадь, скандируя "Кучму - геть!"; когда мой неприученный к такой экзотике провинциальный взгляд увидел красные коммунистические флаги рядом с белыми нашеукраинскими и зафиксировал Хмару плечом к плечу с Симоненко, я убедилась – в государстве происходит что-то важное.
Полностью это ощущение утвердилось даже не тогда, когда собравшиеся на площади приняли обращение к Кучме, в котором от него потребовали покаяться перед народом, и немедленно уйти в отставку. А когда под этим вечевым документом поставил свою подпись – вслед за Тимошенко, Морозом и Симоненко – Виктор Ющенко. При этом на лике мессии не было привычного испуга, а даже какая-то решимость, дипломатично смягченная философской вдумчивостью. Вдруг подумалось: если созрел даже этот вечнозеленый росток демократии, значит уже перезрели все плоды, а молодые почки вот-вот лопнут революционным первоцветом.
Но это, как оказалось, был апогей революции. Не успев родиться, она тут же приступила к мужественному процессу умирания. Первым уловил грядущую агонию все тот же Ющенко и не захотел присутствовать на заупокойной. Как-то очень органично мессия покинул осчастливленный народ сразу после того, как было решено идти колоннами к администрации президента.
Некоторым неискушенным в дипломатичности горячим головам, не скрывавшим своего удивления по поводу такой непоследовательности народного любимца, свернувшего от революции в боковую улицу, знающие люди объясняли – "Ющенко сейчас ушел на заседание политсовета "Нашей Украины", но обязательно появится в нужное время и в нужном месте".
Но он так и не появился и тогда, когда колонны встретили первые посты милицейского заграждения, и когда Юлия Тимошенко отвинчивала болты с железных турникетов, чтобы пройти к администрации, и когда группа депутатов ходила от двери к двери здания на Банковой, пытаясь передать в хоть какие-то руки Обращение народа президенту, и когда мимо них устрашающим маршем гоняли отряд "Беркута", и когда на головы революционеров хлынул абсолютно контрреволюционный дождь.
Нет, если кто-то до сих пор не был уверен, кто главный администратор страны, ее наземной территории и воздушного пространства, теперь убедился полностью. Виктору Медведчуку отданы ключи от всех главных канцелярий, в том числе и небесной. Дождь, смывший революцию с киевских мостовых, стал божьим даром для человека, оставшегося на хозяйстве вместо Кучмы, спрятанного в европах от домашних катаклизмов.
Он помог главному ключнику рассредоточить революционные массы, подмочить порыв лидеров оппозиции, опустошить палатки, установленные по периметру вокруг Банковой. И когда в 4 часа утра, как и предрекал Медведчук, малые архитектурные формы в количестве не менее 130 штук убрали, пока они, не дай Бог, не попались на глаза Хозяину, революция, которую страна так и не увидела, уже умерла. И ее промокшим детям, удрученным скоропостижной утратой, осталось только считать раны и товарищей считать.
Революцию смыло дождем и Медведчуком. Видимо, он и будет тем единственным человеком, кто воспользуется ее плодами. Пацан сказал: "Уберем палатки" – пацан сделал. Пацан хотел, чтобы вместо объективной информации отечественный и околоукраинский телезритель получил главное из искусств – кино с сумасшедшими бабушками, неадекватными депутатами, лазающими через забор, разгневанными водителями, опоздавшими из-за кучки безобразников на что-то очень важное – пацан сделал.
А главное, Медведчук, и один он, все сделал для того, чтобы, когда Папа вернется домой, все здесь было прибрано, выметено и проветрено от всякого оппозиционного духа. И все с железной хваткой и стиснутыми в стиле "Отойди - укушу" зубами. Теперь главное, чтобы Папа получил реальную картину того, что чуть было с ним не случилось, и оценил по достоинству своего спасителя. О цене с ним, видимо, уже можно начать договариваться.
Тем же, кто хотел начать революцию и свергнуть власть, которую называли раньше "кучминским режимом", а теперь "медведчуковско-кучминской хунтой", опять не повезло. Ну, во-первых, осенний дождь в середине сентября. Во-вторых, Медведчук. В-третьих, милиция, которая почему-то преградила проход к Банковой. В-четвертых, Кучма, который взял и уехал и лишил себя удовольствия покаяться перед народом и тихо уйти. В общем, масса неожиданностей, которые не дали возможности совершить хоть какой-нибудь революционный шаг дальше банального милицейского турникета.
Конечно, можно оправдать нерешительность святым пацифизмом, надеясь зажарить яичницу не разбив яиц. Можно думать, что с такой властью, как у нас, нужно бороться "исключительно мирно", то есть без столкновений, баррикад, синяков и шишек. Можно успокоиться, что это был как бы пробный шаг, а теперь, мол, революция оживет и пойдет шествовать по городам и весям измученной страны.
В общем, очень хочется, чтобы все опять свалилось на голову манной небесной, на блюдечке с золотой каемочкой. И если кто-то и должен пострадать, то только это самое блюдечко, которое трагически треснет, ударившись о поникшую голову Кучмы в ту горькую для него и желанную для всех (особенно, спасителя-Медведчука) минуту, когда он решит добровольно уйти в отставку, дабы не нервировать больше общество, слабо шевелящее конечностями под теплым пледом.
Вот, только бы снова дождь не помешал.
