Історична езотерика як метод пізнання
Ряд псевдоакадемических тенденций в российском обществознании способствовал подготовке войны в Украине.
Помимо пропагандистских и дезинформационных кампаний Кремля, интеллектуальная деформация российской элиты под влиянием манихейских идей таких теоретиков, как Лев Гумилев и Александр Дугин, отчасти ответственна за растущее отделение России от Европы.
Особенно мрачным аспектом войны России на уничтожение Украины и гибридной атаки Москвы на Запад является ее широкая поддержка не только среди простых россиян, но и среди элиты страны.
Нормативный дрейф значительной части российского образованного класса в сторону от Европы имеет индивидуально разные причины.
Для многих ученых, занимающих профессиональные позиции, на первом месте могут стоять утилитарные соображения или простой страх перед правительством. Можно предположить, что эти мотивы были решающими для нескольких из более чем 700 ректоров российских университетов, которые публично одобрили так называемую "спецоперацию" Москвы в Украине в коллективном заявлении в марте 2022 года.
Многие образованные россияне, похоже, поддерживают агрессию своей страны в Украине, однако, не только из карьерных соображений, но и от чистого сердца. Они не боятся неоднократно и недвусмысленно заявлять о своей позиции.
Об этом свидетельствует, например, недавнее интервью небезызвестного декана факультета мировой экономики и международных отношений Высшей школы экономики (ВШЭ) Сергея Караганова. Упомянутый материал в "New York Times" вышел под красноречивым названием "Почему Россия считает, что не может проиграть войну в Украине".
В поисках смысла
Причины растущего российского эскапизма разнообразны. Они кроются в ряде патологий постсоветской политической культуры и коллективной психологии, а также в истории российской литературы и науки.
Последний источник сегодняшних интеллектуальных дислокаций недостаточно изучен международными восточноевропейскими исследованиями и российской серьёзным обществоведением.
Некоторые герои российского квази-академического латерального мышления воспринимаются не как объекты исследований, а как любопытные товарищи по институтам и конференциям, а также как конкурирующие авторы в интеллектуальных изданиях.
В последние три десятилетия как российские, так и западные социологи часто игнорировали или улыбались спекулятивным текстам и лекциям своих эзотерически ориентированных коллег.
Однако методологическая слабость, эмпирическая скупость и международная неактуальность постсоветских социологических и исторических псевдо-исследований не уменьшили их внутреннего общественного резонанса.
Напротив, контрфактические, беллетристические и зачастую конспирологические аспекты альтернативной российской мировой истории увеличили ее популярность.
Скорее пре- чем дескриптивные высказывания этих авторов воспринимаются в России как актуальные. Грубые, упрощенные и умозрительные объяснения мира этими публицистами, которые часто считают себя просветителями и пророками, находят благодарных читателей.
Их тексты лучше, чем насыщенные данными эмпирические исследования, подходят для компенсации онтологической пустоты после падения коммунистической государственной идеологии.
В результате возникли новые пара-научные дисциплины, некоторые из которых имеют свои собственные подшколы.
Это относится, например, к так называемыми цивилизационным исследованиям и культурологии или подходам, которые можно назвать биоэтнологией или физиогеополитикой.
Единой задачей этих и подобных им альтернативных доктрин является метафизически, а не эмпирически обоснованное изложение неких "глубинных" структур и законов развития обществ.
Они стараются достичь всеобъемлющего переосмысления или даже фундаментального переписывания человеческой истории. Последнее распространяется и на пересмотр датировки исторических событий, и составление альтернативной хронологии истории Европы и Азии.
Взять хотя бы московского математика и националистического историка-любителя Анатолия Фоменко.
Этот пользующийся сомнительной международной репутацией, но широко известный в России гражданин, например, уже четверть века пропагандирует в псевдонаучных книгах идею о том, что древнего мира как такового не существовало. Фоменко считает, что Иисус был распят в Константинополе в XII веке.
Как студенты и аспиранты, так и широкая общественность в России сталкиваются с обилием различных теорий истории, жизни и политики в средствах массовой информации, книжных магазинах и социальных сетях, а иногда и в школах, учреждениях культуры и университетах.
Таким образом, в отличие от СССР, в постсоветской России существует огромное разнообразие исторических и философских мнений.
Однако среди множества объяснительных моделей, находящихся в обращении, те, которые основаны на методологически чувствительных социальных и рецензируемых сравнительных исследованиях, находятся в меньшинстве.
Результаты исследований и выступления в СМИ серьезных и международно признанных политологов, социологов и историков, которые есть и в России, заглушаются. Они тонут в кажущейся плюралистической какофонии СМИ и в интеллектуальном дискурсе, насыщенном спекулятивными комментариями.
Переизбыток манихейских объяснений мира, продвигаемых правительством – особенно в отношении конфликта между Россией и Западом – создает новый спрос на культурно-пессимистические и протофашистские идеологические конструкции.
Быстрая радикализация и общественное распространение российского антизападничества в последние годы лишь отчасти является продуктом целенаправленного манипулирования публичными дискуссиями и процессами кремлевскими политтехнологами.
Некоторые истоки сегодняшних отклонений российской интеллигенции уходят корнями в ельцинские годы, советский период и даже царские времена. Они многообразны по своей природе и проиллюстрированы здесь лишь двумя из многих ярких примеров: учениями псевдо-этнолога Льва Гумилева и метафизика Александра Дугина.
Примеры Гумилева и Дугина
Эти два много публикуемых российских публициста, защитившиеся как "доктора наук", иногда упоминаются на одном дыхании.
Гумилёв и Дугин оба утвердительно использовали термин "евразийство", создавали антизападные теоретические построения и добились значительной известности за пределами академической среды.
Однако на этом сходство в политическом содержании, социальных ролях и структурных особенностях их текстов и выступлений заканчивается.
Гумилев – сын двух известных русских поэтов, Николая Гумилева и Анны Ахматовой. Лев Гумилев умер вскоре после распада СССР. В советское время его труды могли публиковаться лишь отрывочно, но впоследствии они были изданы большими тиражами и оказывали влияние на постсоветское общество в течение последних 30 лет.
С другой стороны, журналистская деятельность Дугина в России началась только в год смерти Гумилева. С тех пор мультимедийная активность бородатого метафизика неуклонно растет.
Гумилев был антисоветским диссидентом, но частично интегрирован в позднесоветский научный истеблишмент. Сегодня он пользуется большим уважением, особенно у старших представителей педагогической и академической среды, выросших в Советском Союзе.
Некоторые из его работ используются в качестве учебников в школах и университетах, и многие россияне почитают его как гениального русского мыслителя 20-го века.
Летом 2004 года Владимир Путин во время выступления в Астане заметил: "Идеи Гумилева завоевывают массы".
Он глубоко интегрирован в международные антилиберальные сети и своими текстами и выступлениями обращается к более молодой, а также менее академической аудитории.
Говорят, что у Дугина также есть заядлые читатели в российских военных академиях и службах безопасности.
В отличие от малоизвестного в мире Гумилева, Дугин известен за пределами России как российский экстремистский теоретик.
Хотя часто говорят, что он является идеологом для Путина, похоже, что между метафизиком и президентом никогда не было встречи. Провозглашенное Путиным евразийство имеет иные источники и содержание, чем так называемое неоевразийство Дугина.
При том, что биографии Гумилева и Дугина вряд ли могут быть более разными, эти два публициста схожи по воздействию их трудов.
Каждый из них по-своему способствовал формированию интеллектуального ландшафта России и проникновению в российские социальные и гуманитарные науки альтернативных исторических нарративов.
Своими трудами они способствовали подготовке войны России против Украины и новой системной конфронтации с Западом. Несознательно в случае Гумилева и сознательно в случае Дугина.
Теория этногенеза Гумилева
Труды Гумилева внесли вклад в специфические российские постсоветские цивилизационные студии и их радикальный дуализм.
В своем опусе "Этногенез и биосфера Земли" Гумилев развивает всеобъемлющую теорию мировой истории, частично основанную на биологии.
Гумилев не является примитивным расистом, который иерархизирует группы людей по фенотипам. Однако он связывает социально-политическую жизнь культурных сообществ с внесоциальными детерминантами из био- или даже стратосферы, которые предположительно влияют на них.
В соответствии с этим подходом этносы (национальности и нации) и так называемые супер-этносы (пан-национальные группы и цивилизации) являются в первую очередь природными и лишь во вторую очередь социокультурными сообществами.
Они находятся в циклическом процессе подъема и спада, в котором центральные роли играют "пассионарные" героические фигуры, с одной стороны, и паразитические инородцы – с другой.
Если бескорыстные и самоотверженные "пассионарии" ведут этнос к расцвету, то смешение этноса-хозяина с представителями чужих этнических групп (например, евреями) приводит к появлению так называемой "химеры", которая обречена на вымирание.
Загадочные микромутации, вызванные определенными космическими и/или солнечными излучениями, которые Гумилев не уточняет, ответственны за более или менее динамичное развитие этносов и суперэтносов.
Такие идеи – одна из причин того, что Гумилев не нашел признания за пределами России. Хотя для западного читателя такие теории звучат странно, они принесли Гумилеву славу в России – или, по крайней мере, не уменьшили его публичный статус гения.
В основном положительное восприятие Гумилева, даже в части российской академии, определило развитие частично биоэтнологических постсоветских исследований российской цивилизации. Некоторые из его закрытых исторических моделей преподаются в университетах.
Эклектичный антилиберализм Дугина
Если идеи Гумилева работают в основном через проникновение в академическое и педагогическое пространство, то Дугин сверх активен в электронных и социальных медиа.
Правда, Дугин несколько лет заведовал кафедрой социологии международных отношений в престижном Московском государственном университете имени Ломоносова (МГУ). Однако временная позиция Дугина на скандально известном социологическом факультете МГУ была скорее исключением из правила.
В отличие от Гумилева, Дугин стигматизирован в российском академическом истеблишменте.
Полностью описать мир идей Александра Дугина сложнее, чем в случае со Львом Гумилевым. Цель большинства из тысяч страниц работ Гумилева – историческая иллюстрация его полубиологической теории этногенеза.
В отличие от него, творчество Дугина имеет постмодернистские черты и характеризуется теоретической произвольностью и программной открытостью.
Действительно, в большинстве текстов Дугина прослеживается общий базовый мотив – радикальное неприятие современного либерального мира. Однако анализ упадка, а также формулирование Дугиным фундаментального конфликта и предложения по преодолению современности, находящейся под влиянием Запада, не следует четкой линии.
Несмотря на риторику Дугина, характеризующуюся фазами, многоточиями и настроениями, а может быть, и благодаря ей, публицист нашел себе сторонников в мировой антилиберальной и особенно неофашистской среде.
Во время визитов в США Дугин был принят Збигневом Бжезинским и Фрэнсисом Фукуямой для коротких бесед, которые он впоследствии обнародовал и с тех пор упоминал снова и снова.
В 2014 году известный американский журнал "Foreign Policy" даже причислил Дугина к 100 "ведущим глобальным мыслителям" в категории "агитаторы". Такие переоценки его влияния иллюстрируют поразительное внимание к спекулятивным нарративам Дугина.
Ранний этап развития Дугина в 1990-е годы был отмечен интересом нонкоформиста к классическим западноевропейским и североамериканским геополитическим теориям до- и межвоенного периода, например, к трудам Хэлфорда Макиндера и Карла Хаусхофера.
В то же время Дугин открыл для себя немецкую консервативную революцию, не в последнюю очередь Карла Шмитта. Эта увлеченность привела к тому, что Дугин временно увлекся своего рода физио-геополитикой.
Согласно этому мышлению, физическое расположение стран на континентах и их удаленность от океанов, а также обусловленный этим теллуро- или талассократический (то есть сухопутный или морской) характер их культур объясняет мировую историю.
Коллективистские и авторитарные сухопутные державы, возглавляемые сегодня Россией, находятся – согласно тогдашним трудам Дугина – в многовековой борьбе за существование с индивидуалистическими и либеральными морскими державами, возглавляемыми сегодня США.
Для общения внутри России Дугин использует термин "неоевразийство" скорее как маскировочный инструмент, чем основную идею.
"Неоевразийством" Дугин прикрывает свою контрабанду антилиберальных нерусских идей, таких как интегральный традиционализм, национал-большевизм, политический оккультизм, этноплюрализм и так далее, в российский интеллектуальный дискурс.
Он использует название известного межвоенного российского интеллектуального эмигрантского движения "евразийцы", чтобы скрыть зачастую протофашистские западные источники своих радикально антизападных теорий.
В отличие от Гумилева, труды Дугина не получили, однако, широкого резонанса в российском общественно-научном истеблишменте. Хотя он несколько лет заведовал кафедрой в МГУ, его не воспринимают как серьезного учёного.
Конспирология против демократии
Тем не менее, Дугин, наряду с другими теоретиками заговора, внес свой вклад в отравление манихейскими идеями не только медиапространства.
Большое присутствие Дугина и подобных ему деятелей в российских СМИ и книжных магазинах способствовало релятивизации выводов исторических и социальных наук для объяснения российских и более широких международных отношений.
Такое проникновение конспирологии в публичные дискуссии, конечно же, можно наблюдать и в других обществах по всему миру, в последнее время и в некоторых западных странах.
Однако отрыв интеллектуальных и медийных дебатов в российских СМИ от результатов эмпирических исследований идет гораздо дальше.
В последние годы и месяцы в особенности это привело к растущей эмиграции или изоляции серьёзных российских обществоведов и историков.
Новое искажение отношений между социальной наукой и российским обществом после распада СССР началось еще до вмешательства путинских политтехнологов в общественный дискурс, начиная с лета 1999 года. Поэтому популярность Фоменко, Гумилева, Дугина и множества подобных псевдоисториков была не только симптомом подъема нового постсоветского анти-либерализма.
Тысячи текстов и других медиапродуктов российских антизападных пара-интеллектуалов – подобно роли консервативной революции в упадке Веймарской республики – также стали фактором нового отворота России от Европы в 21-ом веке.
Выздоровление российского общества требует не только смены политического режима, но и возрождения общественных и исторических наук, а также гуманитарного интеллектуального дискурса страны.
Андреас Умланд
