Комедії влади та їх значення для українського глядача
Три черные комедии о власти и власть предержащих, "Смерть Сталина" (The Death of Stalin, 2017), "В петле" (In the Loop, 2009) и "Зеро 3" (Zero 3, 2017), дают возможность поразмышлять об превалирующем восприятии власти в трех разных институциональных и культурных контекстах: российском, англо-саксонском и восточно-европейском (литовском).
Если коротко, то обладатели власти во всех трех случаях ценят ее превыше всего остального. Если чуть более детально, то наличествующие средства для реализации этой всепоглащающей любви все же разные.
В России, если парафразировать Ивана Карамазова, обладателю власти "можно все".
В Британии власть предержащие несколько стеснены в средствах.
В Литве, если верить предложенному художественному образу, власть все еще не вышла из русской и советской исторической колеи, несмотря на все внешние признаки "истории успеха".
Голубые воришки во власти
Армандо Иануччи (Armando Iannucci) знаком с британской политикой не понаслышке. До фильма "В петле" он снял для BBC сериал "В гуще событий" (The Thick of It, 2005-2012) о повседневной жизни британской бюрократии.
В отличие от фильма, воспроизводящего контекст внешнеполитического события – начала войны в Ираке в 2003 году, – сериал документирует внутриполитические реалии образцовой западной демократии, британской.
В британском правительстве, по версии Иануччи, есть разные люди. Их объединяет, пожалуй, только стремление получить власть, сохраниться во власти или вернуться во власть после ее потери. Перед чем эти люди не готовы остановиться, реализуя свою любовь к власти?
Манипулирование СМИ явно не входит в число табу для британских политиков. Собственно, "В петле" показывает, как именно была получена выгодная для британского премьера картинка в отношении его решения поддержать американское вторжение в Ирак.
Однако, несмотря на критическую важность данного вопроса – нет, не для судеб мира или британской демократии – для политического будущего правящей на тот момент Лейбористской партии, до физического насилия в отношении журналистов или "несогласных" из числа государственных служащих все же не дошло.
Символическое насилие – пожалуйста. Но кроме "физической расправы" над факсом для устрашения чиновников, подозреваемых в "сливе" подрывающих позицию правительства по иракскому вопросу документов, жертв не показано.
Кто-то, как министр по делам международного развития Саймон Фостер, вынужден пересесть на "заднюю скамейку" в парламенте. Высказавшиеся против военного вторжения чиновники поплатились карьерным ростом. Но все остались живы.
В случае британской демократии за власть цепляются, но не путем физического устранения конкурентов.
И хочется, и можется
С реалиями российской и советской власти Иануччи знаком значительно меньше. Его фильм о борьбе за власть после смерти Сталина легко критиковать за некоторые исторические неточности и преувеличения.
Однако основной его посыл – в борьбе за власть в российском контексте перед необходимостью физического устранения конкурентов не принято останавливаться – вряд ли ошибочен.
Тех, кто не имеет достаточно сильного инстинкта власти и слишком разборчив в средствах, – подобно официальному наследнику Сталина Маленкову – ждет не просто закат карьеры, а полное небытие.
Насилие в России пока направлено вовне, на ближайших и дальних "партнеров". Однако от необходимости решения проблемы передачи власти в будущем, причем не столь отдаленном, не уйти.
Уинстон Черчиль сравнивал борьбу за власть в Кремле со схваткой бульдогов под ковром, но метафора смертельного боя бультерьеров представляется более уместной.
Собственно, "Смерть Сталина" и говорит о "преемственности" власти в российском контексте на языке боя бультерьеров. Символической смерти "партнера" здесь явно недостаточно. Даже пепла от него, как и от проигравшего схватку за власть Хрущеву Берии, остаться не должно.
О невозможности решить проблему передачи "русской власти" ненасильственными средствами многократно писали как российские историки, так и зарубежные журналисты. "Смерть Сталина" – не более, чем напоминание об этом факте с помощью художественных средств.
Представляется, что запрет на прокат фильма в России вызван не столько "неуважением" к российской истории, сколько неудобным для власть предержащих в этой стране напоминанием о том, что 1953 год вполне может повториться. В 2024 году, или чуть раньше, или чуть позже.
Лицемерие власти
Фильм "Зеро 3" литовского режиссера Эмилиса Веливиса (Emilis Velyvis) ставит под сомнение перспективы быстрого перехода с российской на европейскую колею.
С одной стороны, страны Балтии уже стали членами ЕС и всячески стараются забыть о советском периоде своей истории. Несколько месяцев назад дипломаты этих стран даже попросили не использовать термин "постсоветские" в разговоре о них.
И по многим параметрам, в том числе и по уровню восприятия коррупции, они действительно ушли вперед (в 2016-м именно в Эстонии, Литве и Латвии был зафиксирован самый низкий уровень коррупции среди стран бывшего СССР).
С другой стороны, если верить нарисованной Веливисом картине, изменения пока не коснулись восприятия власти ее носителями. Как и в двух описанных ранее случаях, власть представляется для них верховной ценностью.
Как и в британском случае, на дискурсивном уровне, литовскими политиками признается существование ряда табу на допустимые средства в борьбе за власть. Однако, как и в российском случае, табу не распространяется на использование физического насилия.
Символическое насилие в литовской картине принимает еще более гротескные формы. Хотя фильм имеет русскую версию (английской пока нет), русскоязычный зритель вполне может смотреть его в оригинале. Настолько глубоко русский мат – неотъемлемый элемент символического насилия – вошел в повседневную жизнь литовских политиков, чиновников и журналистов.
Но в символическом насилии со стороны носителей власти нет ничего специфического. В конечном счете, в "В петле" изучавший английский по работам классиков и оксфордским словарям тоже ничего не поймет.
Речь Малкольма Такера, Директора по связям с общественностью британского правительства из этого фильма, состоит более чем наполовину из ненормативной лексики.
Специфику литовского случая Веливис видит в особом лицемерии политиков. На словах они – европейцы и демократы, а при появлении реальной угрозы своей власти ведут себя почти так, как это показано в "Смерти Сталина".
Серьезная угроза власти уничтожается в зародыше. Причем не символическим, а вполне физическим образом.
Так как российские политики не считают необходимым табуировать что-то даже на дискурсивном уровне, их поведение в этом смысле менее лицемерно.
Интерес украинского зрителя
Итоговая картина получается несколько безрадостная.
Дороже власти для политика нет ничего ни в Британии, ни в Литве, ни в России. Однако превращение борьбы за нее в бой не на жизнь, а на смерть бультерьеров – все же специфика российской исторической колеи. И выбраться из нее весьма сложно, особенно в короткие сроки.
За внешней демократичностью восточноевропейских элит вполне может скрываться то же самое отношение власти, что и их патронов из Москвы в прошлом.
Не удивительно, что нынешних украинских политиков часто обвиняют в тех же грехах, против которых они декларативно борются – в окапывании во власти, в лицемерии (декларировании одних ценностей и следовании на практике прямо противоположным), в использовании власти в личных и групповых интересах и так далее.
Если верить Веливису, то даже ушедшие по направлению к Европе значительно вперед литовские политики не сумели в полной мере освободиться от этих грехов.
Возможно, лучшим выбором для украинского зрителя (если под ним понимать не столько потребителя культурного продукта, а гражданина) было бы осознать то, что ни один рецепт – западноевропейский, восточноевропейский и тем более российский – не дает гарантии от превращения власти в насилие.
Защиту от такого превращения стоить искать, в первую очередь, внутри страны, а не за ее пределами. Не в красивых лозунгах об интеграции, а в повседневном и зачастую неблагодарном контроле за властью снизу.
По рецептам, найденным на практике, а не списанным с учебников.
Антон Олейник, Associate professor, Memorial University of Newfoundland, специально для УП
