Володимир Путін і його "есперанто"
Практическая реализация теории о "русском мире" воплотилась в войну на Донбассе, с тысячами жертв и десятками разрушенных городов. С тех пор не прекращаются попытки найти дипломатический выход из той почти патовой ситуации, в которую загнали себя обе стороны конфликта.
Но дипломатический язык, на котором европейские лидеры общаются с хозяином Кремля, начал приносить свои первые плоды только сейчас, после восьми месяцев многочисленных попыток нормализовать ситуацию. Да и по сей день особых сдвигов не ощущается: конфликт скорее заморожен, чем окончательно разрешен.
Возникает вопрос: а идёт ли один из самых важных диалогов в новейшей истории – на одинаковом для всех его участников языке?
В эфире одного из украинских дискуссионных телешоу известная испанская журналистка Пилар Бонет однажды задала украинским политикам риторический вопрос, который, к сожалению, остался без должного внимания. Среди прочего, анализируя и критикуя реакцию Европы на ещё тогдашние дипломатические шаги "великой России", Бонет вопросительно произнесла: "…Тогда, возможно, господин Путин – единственный мыслящий политик в Европе?"
На самом деле, чёткость, бескомпромиссность и понимание этой позиции могли бы стать одним из основных приоритетов в понимании происходящего сегодня в Донбассе.
Мысль Пилар Бонет заключалась в следующем: все дипломатические шаги современной Европы определяются исключительным прагматизмом и рамочными принципами рыночной экономики – вроде сухих бюджетных расчётов.
Для европейской политики дипломатия уже давно превратилась в разновидность бизнеса, когда минимальные риски просчитываются едва ли не на счётной машинке. Будущее европейских территорий представляется в виде немецкой педантичности и сухой логики цифр.
Совершенно же иначе мыслит хозяин Кремля.
С тех пор как идея "русского мира" и "великой России" стала набирать обороты в лице её основного выразителя, становится всё яснее та пропасть, которая отделяет современную цивилизованную Европу от человека, чьи амбиции едва ли подпадают под логику простого финансового обогащения или территориального интереса. Совершенно очевидно, что российская политическая и ментальная действительность приобретает черты фашизма. Того самого фашизма, в котором вот уже который месяц Кремль обвиняет украинскую армию и её руководство.
Достаточно просто посмотреть на основной набор "русскомирных" меседжей:
– идея об "особой исторической миссии" русского народа;
– противопоставление его культуры и духовной среды всему западному, европейскому, выражающееся в понятии "великой России";
– неприятие целого ряда международных норм и правил, ставящее под сомнение систему мировой коллективной безопасности через аннексию и оккупацию целого ряда территорий.
Всё это говорит о том, что концентрированный интерес Кремля выражается вовсе не в мыслях об уходе от санкций, не в спасении отечественной экономики, и тем более не в заботе о гибнущих в Донбассе российских военных.
Речь идёт о чём-то принципиально ином. Это "иное" позволяет Путину продолжать вести свою опустошающую внешнюю политику, не заботясь о каких-то личных финансовых интересах или мотивах давления на него со стороны внешних сил. В конце концов, человек, стоящий на вершине современной мировой геополитики и разделяющий это место буквально с пятью-шестью такими же, как он сам, – едва ли будет заботиться о том, чтобы к своему многомиллиардному капиталу добавить ещё пару сотен, в виде вывозимого из Донбасса угля и остатков ещё недорезанного металла; равно как и переживать о чересчур низком рейтинге в глазах западных стран.
Самые поверхностные подсчёты говорят о том, что постоянное финансирование огромной армии боевиков, расходы на социальные выплаты "республик", которые абсолютно не покрываются местным налогообложением. И вообще – один день присутствия России на территории Донбасса обходится ей куда дороже, чем любой финансовый интерес, возможный в этом регионе.
Именно в этом и заключалась мысль Бонет – о взгляде на действительность Путина сквозь призму истории, а не только бизнес-интересов, как это свойственно "глубокой озабоченности" его европейских коллег.
Безусловно, война на Донбассе и постоянная подпитка боевиков Россией – это результат мысли, а не голой прагматики. Но вопрос в совершенно ином: в какую сторону движется сама эта мысль?
На сегодняшний день вся пропагандистская машина России, в том числе работающая и через местные телеканалы Донбасса, внушает российскому народу и местным жителям совершенно отвлечённую от какого-либо прагматизма идею. Нацизм, фашизм и незаконность украинской власти под общим соусом "хунта" – лишь видимые маркеры, которыми фиксируется внешняя агрессия и очерчивается лицо врага.
Основная же идея состоит в следующем: российский народ, в широком смысле этого слова, объединяющийся цепями "русского мира", имеет особую историческую ценность и вес – в противовес всему "загнивающему" западному обществу, разъедаемому идеями сексуальных свобод, порочной потребительской экономики и искажённых религиозных идеалов.
Представление о России как о великом государстве, у которого есть такой сильный и умный защитник, как Путин, не оставляет умы людей даже на самом низу, где соотношение пенсий и цен немногим лучше, чем в самой Украине. В отношении же нашей страны у обывателей формируется снисходительно-пренебрежительное мнение: "Без нас Украина ни на что не способна".
Фактически Путину через огромный массив российской пропаганды удалось создать искусственный медийный язык, на котором говорят без малого 140 миллионов человек. Кремлевские кукловоды успешно внушили массам мысль, которую, хотя и с иным оттенком, культивировали ещё творцы Третьего Рейха: "мы – они", "друг – враг", "русские – все остальные".
Но следует ли нам быть такими же недальновидными, чтобы не замечать этого и на дипломатическом фронте, когда титанические усилия немецкой и французской сторон разбиваются о циничную ухмылку российского президента?
Возможно, сегодня он – единственный, кто отдает себе отчёт в том, что диалог идёт на совершенно разных для сторон языках.
Станислав Васин, Макеевка, для УП
