Террор як спосіб спілкування
Имеющейся информации о прогремевших в Макеевке 20 января двух взрывах явно недостаточно, чтобы с достаточной степенью достоверности строить гипотезы о причинах происшедшего.
Звучат самые различные версии: от мести некоего дельца за "проплаченное", но неполученное место главы "Макеевугля", до возможной причастности к взрывам представителей власти, заинтересованных в тотальном "закручивании гаек" и усилении нажима на оппозицию.
Впрочем, некоторые выводы можно делать уже сейчас. Использование террора представляется закономерным результатом выстраивания жесткой вертикали власти, полным ходом осуществляемого нынешней украинской властвующей элитой.
Вместо декларируемого наведения порядка, проводимая политика способствует умножению "горячих точек", причем в самых неожиданных местах социально-политического ландшафта.
Цена порядка
Властвующую элиту образца 2005-2010 годов подчас упрекали в излишней ориентации на Запад, а вот главное отличие нынешней заключается в активном использовании российского опыта по наведению порядка.
Некоторые достижения новой власти на этом поприще, возможно, и существуют. Однако осознание действительной цены этих достижений пока не достигнуто, и прозвучавшие сначала в Запорожье, а теперь в Макеевке взрывы являются первыми звоночками, напоминающими о ее величине.
Если порядок достигается исключительно силовыми, насильственными методами, то тем самым разрушаются и без того слабые, недостаточно развитые механизмы диалога различных социальных, политических и экономических актеров, а так же разрешения конфликтов между ними.
Конфликты никуда не исчезают – просто они либо принимают скрытую, латентную форму (которая становится явной при первом же ослаблении давления "сверху"), либо вытесняются за пределы существующих институтов.
Осознание того, что будет исключительно так, как решено "наверху", лишает стимулов к диалогу и поиску компромиссов "внизу" – при решении корпоративных конфликтов (версия о связи взрывов в Макеевке с борьбой за место главы "Макеевугля"), при идеологических спорах (как в случае подрыва памятника Сталину в Запорожье) и во многих других ситуациях.
Почему бы не попытаться решать конфликты "внизу" так, как это принято "наверху" – с помощью применения силы, давления, угроз?
Сила и угрозы тогда становятся универсальным средством общения в самых разных сферах.
Попытки государства монополизировать насилие возможны лишь при условии тотального контроля, на что у украинского государства нет ни необходимых ресурсов, ни даже желания, учитывая стремление нынешней элиты поддерживать контакты с Западом и не выглядеть столь же одиозно, как, скажем, белорусская элита.
Ряд социологов, например, Мишель Виевьорка, призывают осмыслять терроризм как особого рода реакцию на отсутствие институционализированных каналов общения и поиска компромиссов.
Действительно, подобный подход позволяет объяснить распространение терроризма как на международном (ввиду недостаточности каналов выражения и защиты интересов целого ряда негосударственных актеров, которые не согласны с неолиберальной моделью глобализации), так и на национальном уровне (в случаях, подобных российскому или украинскому).
Терроризм представляется с этой точки зрения попыткой "довести свое мнение", когда другие способы оказываются недоступны. Чем жестче вертикаль власти, тем меньше способов "довести свое мнение" у тех, кто удален от ее вершины.
Слабое звено донецкой цепи
Если вышеизложенное верно, то тенденции к использованию террористических методов для достижения целей (шантаж посредством угрозы нанесения масштабного ущерба населению) сильнее там, где вертикаль власти успела принять наиболее завершенные формы.
То есть в самом Донецком регионе, опыт управления которым силами "донецких" сейчас переносится на всю Украину.
Впрочем, взрывы в Макеевке показательны: этот город имеет особую репутацию – система управления здесь выстроена четче и жестче, чем где-либо.
Дабы сделать мой тезис более легким для восприятия (по крайней мере, теми, кто знаком со спецификой тюремной среды и с тюремной субкультурой, а таких в нынешней властвующей элите немало), можно провести следующую параллель.
"Красные" зоны (которых, к слову, было особенно много на востоке Украины) называются так из-за целенаправленных усилий администрации поставить под свой контроль все происходящие в среде заключенных процессы.
Для этой цели она строит свою вертикаль, в которую включены и оперативники, и представители "актива" из среды осужденных. "Красные" зоны отличает особая жесткость – так представители администрации и "активисты" наводят "порядок".
Но при этом "горячих точек", то есть очагов потенциальной нестабильности, в "красных" зонах ничуть не меньше, чем в других.
Бунты и массовые вскрытия вен при отказе администрации пойти навстречу осужденным в значимых для них вопросах оказываются здесь расплатой за иллюзию порядка, достигнутого исключительно силовыми методами.
Антон Олейник, для УП
