Розділені вірусом
40% украинцев, опрошенных группой "Рейтинг", считают, что новый коронавирус несет угрозу их здоровью. 58% респондентов придерживаются противоположного мнения.
Одних ужасают растущие цифры заболевших и умерших. Другие говорят о мнимой эпидемии и возмущаются карантинными ограничениями. Кто-то обличает соотечественников, не носящих маски, а кто-то высмеивает сограждан, с масками не расстающихся.
Весенние рассуждения о том, что пандемия объединит человечество, а заодно сплотит и нашу страну, оказались несостоятельными. На деле глобальный кризис обернулся повсеместным общественным расколом. Впрочем, кому-кому, а украинцам к этому не привыкать.
Теперь мы делимся не только на защитников национального суверенитета и тоскующих по империи, не только на симпатиков Порошенко и Зеленского, но и на верящих и не верящих в опасность COVID-19. И особенность этого нового раскола в том, что он никак не коррелирует с предыдущими.
До недавнего времени казалось, что наше общество пришло к окончательному размежеванию на "своих" и "чужих", выстроив универсальную систему мировоззренческих координат.
Одной фразы, оброненной незнакомым пользователем соцсетей, было достаточно, чтобы узреть идейное родство или разглядеть вражескую сущность. Особенно ярким маркером становились различные теории заговора. Замечание об американцах, не летавших на Луну и устраивающих цветные революции, выдавало закоренелого имперца и ватника.
Реплика о Путине, взрывавшем российские дома в 1999-м и контролирующем ИГИЛ, обнаруживала убежденного борца с империей зла. Неисправимые зрадофилы упоминали о тайном сговоре Кремля с владельцем Липецкой фабрики. Несгибаемые порохоботы – о хитроумном плане Москвы, приведшей к власти своего агента Зе.
Но конспирология, порожденная коронакризисом, в привычную систему координат не вписывается. Если незнакомый комментатор объявляет пандемию злонамеренной выдумкой, это не говорит о его идейном облике решительно ничего.
Отрицатель коронавируса может оказаться имперским шовинистом или украинским национал-патриотом. Апологетом СССР или ярым антикоммунистом. Выходцем из 25%, голосовавших за Петра Алексеевича, или представителем73%, выбравших Владимира Александровича.
Причем в первом случае ковид-диссидента не смутят фотографии экс-президента в маске и перчатках, а во втором – рассказы действующего гаранта о тяжелой болезни его супруги.
Читайте также: Пограничное состояние
Ломка привычных маркеров порождает характерные курьезы. Стоит стороннику Петра Порошенко обрушиться на безответственных обывателей, голосующих за клоуна и пренебрегающих масочным режимом, – как в комментариях появляются другие сторонники Порошенко, категорически не согласные с такой постановкой вопроса.
А стоит коронаскептику-евромайдановцу похвалить антикарантинные протесты в Берлине, как выясняется, что лидер протестующих Аттила Хильдман неравнодушен к российскому вождю и подбадривает толпу криками "Путин! Путин!"
По сути, любой спор о пандемии и ее последствиях вынуждает заново искать "своих" и "чужих". Заново оценивать мысли, чувства и поступки окружающих. И, пожалуй, по-другому быть не могло.
Коронакризис обнажил в каждом из нас сугубо индивидуальные черты, ранее заслоненные идеологией и политикой.
Мы привыкли связывать свой и чужой политический выбор со складом личности. Охотно ставили диагнозы оппонентам и льстили единомышленникам – игнорируя то обстоятельство, что и Петра Алексеевича, и Владимира Александровича могут поддерживать или порицать совершенно разные люди с разными мотивациями.
Но с приходом пандемии каждому из этих людей пришлось отреагировать на новую потенциальную угрозу. Кто-то становится заложником собственных страхов и пытается обезопасить себя любыми средствами. Кто-то старается нащупать баланс между осторожностью и полноценной жизнью.
Кто-то ищет виновных. Кто-то смиряется с неизбежным. Кто-то прибегает к защитному механизму отрицания, объявляя угрозу несуществующей. И выбор той или иной психологической модели говорит о нашем внутреннем мире гораздо больше, чем голосование весной и летом 2019-го.
Мы привыкли дискутировать о либерализме и государственном принуждении. О том, допустимо ли жертвовать личными свободами во имя победы в гибридной войне с Москвой. Но если для кого-то военное закручивание гаек было жертвой, то для других оно стало окном возможностей, позволяя навязывать собственные ценности всей стране.
Читайте также: Левиафан на карантине
А потом пришла пандемия с локдаунами, продемонстрировавшая, кто есть кто. В отличие от войны, карантин не подарил дополнительных возможностей никому, кроме бюрократии и полиции. Он действительно потребовал жертв от каждого украинца: заставив по-новому взглянуть на принуждение и личную свободу.
Как следствие, тысячи граждан, ратовавших за жесткую руку и мечтавших об украинском Пиночете, внезапно полюбили либеральную Швецию с ее особым либеральным путем.
Мы привыкли спорить о Родине, истории, языке и пантеоне героев. Но возбудителю новой инфекции безразлична наша идентичность: для него имеет значение наша биология.
У престарелого украинца оказывается больше общего с престарелым жителем страны-агрессора, нежели с юным украинцем, который с высокой вероятностью перенесет болезнь в легкой форме и потому имеет все основания возмущаться карантином.
Российский патриот, чтящий воевавших дедов, ненавидящий США и при этом попадающий в группу риска из-за диабета, уподобляется американскому диабетику – и отдаляется от физически здорового российского патриота, не намеренного огранивать себя ради чужой безопасности.
Миллионы людей могут считаться единой нацией, но SARS-CoV-2 разбивает нацию на множество отдельных индивидов с разными биологическими характеристиками и разными приоритетами.
Вопреки весенним надеждам коронакризис никого объединил – он породил дополнительные линии размежевания, не совпадающими с прежними. Но, по крайней мере, мы убедились, что биологическое бывает куда значимее идеологического, психологическое – важнее политического, а индивидуальное – сильнее национального.
И, вероятно, это главный урок, преподнесенный человечеству в 2020 году.
Михаил Дубинянский
