Наш час
На следующей неделе намечается большое открытие европейских границ. Наступает время путешествий в Швейцарию, полетов в Грецию и поездок в Нидерланды.
Правда, на этом празднике возрождающейся глобальной жизни мы пока чужие. И нет гарантии, что Украина полноценно приобщится к нему в июле или позже.
Если Европа запомнит лето 2020-го с ограничениями и мерами предосторожности, то в памяти украинцев может остаться невыездное лето 2020-го.
Железный занавес – старый или новый – принято рассматривать как историю о пространстве. Но кроме того, это история о времени.
О том, как непреодолимые барьеры равнозначны существованию в разных временных измерениях. Наше далекое и недавнее прошлое – яркое тому свидетельство.
Попробуем пересмотреть "Дикаря" с Марлоном Брандо, "Римские каникулы" с Грегори Пеком и Одри Хепберн или "Джентльмены предпочитают блондинок" с Мэрилин Монро.
Три знаковых фильма вышли в одном и том же 1953 году и вроде бы отражают дух эпохи. Но кто поверит, что байкер Джонни Стрэблер – герой того же времени, в котором разоблачали врачей-убийц и врага народа Берию?
Что репортер Брэдли и принцесса Анна, рассекающие по Риму на мотороллере, – персонажи из того же времени, в котором москвичи давили друг друга на похоронах вождя?
Читайте также: Левиафан на карантине
Что героиня Монро со своей песенкой "Diamonds are a Girl’s Best Friends" – привет из того же времени, в котором обитали ссыльнопоселенцы и амнистированные уголовники, знакомые нам по "Холодному лету пятьдесят третьего"?
Нет, западный мир жил в одних пятидесятых годах, а наши бабушки и дедушки – в других. И после либерализации советского режима этот временной разрыв сократился лишь незначительно.
Закрытые границы. Недоступные плоды массовой культуры. Технические и бытовые новации, доходившие до СССР с опозданием на многие годы. Непохожие политические и экономические реалии.
Все это означало жизнь в разных временах, не подвластных одному и тому же календарю.
Американские или европейские семидесятые – с потрясением основ, энергетическим кризисом и разгулом терроризма – имели мало общего с семидесятыми наших родителей: временем застоя, колбасы по 2.20 и дорогого Леонида Ильича.
Расхождение времен не исчезло и с крахом Советского Союза. В нашей коллективной памяти остались нищие бандитские девяностые, которые до сих пор служат для Украины эталонной страшилкой.
И только единицы из нас сумели застать 1990-е такими, какими их видел тогдашний Запад: временем цивилизационного триумфа и фукуямовского конца истории.
Перелом произошел в 2000-х и 2010-х. Благодаря глобализации, подарившей человечеству одни и те же достижения, проблемы и вызовы. Благодаря мировому рынку, сглаживавшему материальное и технологическое неравенство.
Благодаря новым информационным технологиям, связавшим миллиарды землян. Благодаря открытым границам, возросшей социальной мобильности, учебе и работе за рубежом, массовому и доступному туризму.
По сути, обычные украинцы впервые получили возможность жить в одном времени с ранее недосягаемым Западом.
Наше время сблизилось с чужим вплоть до одного дня, который можно было начать в Киеве, Львове или Днепре, а закончить в другой точке континента.
Даже один день, проведенный в Венеции, Праге или Барселоне, уравнивал нас с тысячами людей, прибывших туда же со всех уголков планеты. Зачастую более успешных, более обеспеченных, более беззаботных, но наслаждавшихся Гранд-каналом, Карловым мостом или наследием Гауди в те же часы и минуты.
Глобализация сделала за нас то, что мы не могли сделать для себя сами. Общему времени не мешала ни наша бедность, ни структурная отсталость, ни политические дрязги.
Ему не помешала и гибридная война, сначала поместившая Украину в центр мировой повестки, затем заставившая нас пристальнее следить за происходящим в мире, но при этом пощадившая быт большинства украинцев.
Более того, поначалу наше общее время не сильно пострадало от пандемии COVID-19.
Новый коронавирус застал врасплох всех, и Украина вводила локдаун практически синхронно с европейскими государствами.
Мы переживали, боялись и надеялись вместе с голландцами и португальцами, немцами и словенцами, французами и финнами. При закрытых границах мы жили одной повесткой – и в одном времени.
А потом выяснилось, что результативность локдауна и последствия его ослабления заметно отличаются от региона к региону и от страны к стране. Мир начинает делиться на чистых и нечистых.
На тех, кто уже добился стабилизации; и тех, чья статистика считается недостаточно обнадеживающей. На тех, кто уже готов к восстановлению глобального быта; и тех, кого предпочитают держать на расстоянии.
Начинается существование в разных временах. И перепрыгнуть из одного временного измерения в другое не удастся: как минимум потребуется 7-дневное или 14-дневное пребывание в чистилище.
Читайте также: Обыкновенный легитимизм
Ранее глобализация несла украинцев по течению, и этого оказывалось достаточно, чтобы жить в одном времени с идиллической Австрией или Данией. Но теперь это право нужно заслужить.
За него необходимо платить – как противоэпидемическими, так и политическими усилиями. Увы, отечественная платежеспособность остается под вопросом.
Конечно, временной зазор, отделяющий нас от соседей по континенту, пока невелик. Он исчисляется неделями. Возможно, месяцами. По меркам 1950-х, 1970-х или 1990-х это ничто.
Но нашему современнику, избалованному 2010-ми, в тягость даже такой разрыв. А еще тягостнее неопределенность.
Никто не скажет наверняка, какой будет динамика пандемии и ограничительные меры в разных регионах и государствах.
Насколько увеличится или сократится расхождение времен этим летом, осенью, зимой или в следующем году. Причем оптимистический сценарий, связанный с появлением эффективной вакцины, тоже чреват временным разрывом.
Одни получат доступ к панацее раньше, другие – позже. Украинцам придется стоять в очереди за право возвращения к прежней жизни, и никому не известно, насколько протяженной окажется эта очередь.
Что ж, во всяком случае, критерии будущей победы над SARS-CoV-2 очевидны. О преодолении коронакризиса можно будет говорить тогда, когда "наше время" и "общее время" вновь окажутся синонимами.
Без оговорок, без дополнительных условий, без зазоров длиной в недели или месяцы. И с уверенностью в том, что любой итальянский, британский, греческий или шведский день может стать и нашим.
Михаил Дубинянский
