Бог з пробірки, або Вірус стане перевіркою на міцність для всього світу
Эпидемия похожа на терроризм. Урон от реакции нередко превышает урон от события. А страх способен продать нам то, что мы никогда не стали бы покупать.
В 2015 году Юваль Ной Харари написал о том, что человечество смогло победить голод, войну и эпидемии.
Сегодня, когда пандемия коронавируса в самом разгаре, эти слова израильского автора принято вспоминать с издевкой.
О какой победе можно говорить, когда эпидемия властвует в самом центре цивилизации? И когда уносит жизни представителей того самого "золотого миллиарда"?
Скептики внезапно получили трибуну. Каждый из них отныне волен бичевать технический прогресс. Ведь именно технологии позволили локальной мутации разлететься по всему миру. А вся хваленая цивилизация, по мнению новых луддитов, капитулирует перед вирусом.
Чем это не наказание рода человеческого за гордыню? И чем не напоминание о том, сколь слаб человек и смешны его потуги считаться венцом творения?
Но в том и штука, что короткая память – это удел тех самых глашатаев апокалипсиса, которые всегда возникают во время потрясений.
Реальность же в том, что мы живем бок о бок с эпидемиями всю нашу историю – и разница лишь в выкупе, который мы им платим.
Нынешняя эпидемия и впрямь выглядит сурово. Принято говорить, что последний раз нечто подобное возникало сто лет назад – когда в разгар Первой мировой штаммом "испанского" гриппа переболела треть планеты, а сама болезнь убила от 50 до 100 миллионов человек (около 5% населения планеты).
Но при всем своем трагическом масштабе эпидемии ХХ века проигрывают предшественникам по проценту смертности. А сами болезни начинают переходить из категории "божьей кары" в разряд медицинских и социальных проблем.
За примерами далеко ходить не надо.
Четырнадцатый век. Бактерия Yersinia pestis, живущая на блохах, начала заражать укушенных ими людей. Чума началась в Азии и медленно двигалась на запад. Суммарно она убила четверть населения Евразии – от 75 до 200 миллионов человек.
Шестнадцатый век. Испанская флотилия приносит в Мексику черную оспу. Через девять месяцев из 22 миллионов местных жителей в живых остается лишь 14. А другие инфекционные болезни, привезенные конкистадорами, в итоге довершили разгром, оставив к концу века в живых лишь два миллиона аборигенов.
Спустя два столетия нечто подобное повторилось на Гавайях, куда Джеймс Кук привез целый набор европейских инфекций. За 75 лет из полумиллиона местного населения в живых осталось 70 тысяч.
На этом фоне все эпидемии последнего столетия выглядят куда более вегетарианскими. Абсолютные цифры потерь от холеры, тифа и туберкулеза пугают нас множеством нулей. Но по отношению к общей численности населения планеты они уже не выглядят как библейская кара.
Скученность населения и развитие транспортной сети должны были помочь новым болезням повторить рекорды средневековых пандемий. Но этого не случилось.
Харари не ошибся – человечество и впрямь сумело победить те болезни, от которых умирало на протяжении всей своей истории.
Оспу удалось одолеть в 1979-м – благодаря вакцинации.
Вспышки чумы время от времени случаются в разных регионах планеты, но число погибших идет на десятки, а смертность среди заболевших не превышает 5-10%.
Человечество вооружило себя медикаментами, антибиотиками и средствами дезинфекции. И выиграло.
Выиграло – вопреки тому, что эпидемия коронавируса пытается убедить нас в обратном.
Теперь мы знаем, что новые инфекционные болезни появляются в результате случайных мутаций в геномах патогенных микроорганизмов.
В отличие от наших средневековых предков мы понимаем природу болезни, и она уже не выглядит как кара небес и предвестник конца света.
Современная медицина способна решать наши проблемы. Чего не скажешь об индейцах майя, которые верили, что оспой людей заражают злые боги Экпец, Усанкак и Сохалкак, летающие от деревни к деревне.
Ацтеки пытались болезни противостоять, но их медицинский протокол сводился к натиранию смолой и накладыванию на язвы кашицы из давленных черных жуков.
О беззащитности человечества чаще всего рассуждают люди, которые плохо знают историю. Или те, для кого магическое мышление ближе и понятнее научного.
Впрочем, это не отменяет того, что магическое мышление – чаще всего признак примитивизма или шизофрении, или расстройства адаптации.
Читайте также: Нам тут жить
COVID-19 – не первая из вспышек новых вирусов в нынешнем столетии. В 2002 году мы наблюдали за атипичной пневмонией, в 2005-м – за "птичьим гриппом", в 2009 это был "свиной грипп", а в 2013-м – Эбола.
На фоне предшественников, нынешний коронавирус безусловно грозит стать самым серьезным испытанием – ранее самой убийственной была Эбола, унесшая жизни 11 тысяч человек.
Сейчас, безусловно, рано говорить о том, какую печальную статистику оставит нам нынешняя пандемия. Но при этом важно учитывать один факт. Современные эпидемии – они куда больше про инфраструктуру и экономику, нежели про медицину как таковую.
Для того, чтобы "приручить" болезнь, человечеству требуется до двух лет.
Обычно за это время новый вирус удается распознать и изучить. Не всегда его удается искоренить – примером тому может служить грипп (убивает от 300 до 600 тысяч человек ежегодно) и СПИД.
Но при этом вакцины от гриппа позволяют контролировать вспышки болезни, а медицинская терапия позволяет превратить СПИД из смертельного приговора в хроническое заболевание.
Скорее всего, медицина найдет ответ и на нынешнюю вспышку коронавируса. А потому пандемия вместо предвестника апокалипсиса грозит стать тестом инфраструктуры системы здравоохранения.
Отделит работающие методы профилактики от малоэффективных.
Постфактум оценит компетентность политиков и международных институтов.
Определит работающие медицинские системы и имитационные.
И, в итоге, станет стресс-тестом для каждой страны – проверив всех без исключения на прочность и компетентность.
И точно так же она станет стресс-тестом для экономических систем. И речь не только о размерах экономики и величине резервов.
Пандемия рискует стать еще и проверкой на адекватность ответных мер. Примерно так же, как раз за разом подобной проверкой на адекватность становится терроризм.
Вопреки распространенному мнению, сам по себе терроризм не является прямой и явной угрозой.
Арифметика цинична: в том же 2012 году он унес жизни 15,5 тысячи человек. В то время как от ДТП в мире ежегодно гибнет 1 250 тысяч людей.
А потому разрушительный эффект от терроризма проявляется не столько в момент теракта, сколько в момент реакции на него.
Непропорционально жесткий ответ чреват куда более масштабными разрушениями. Как это случилось после терактов 11 сентября, когда война в Ираке обернулась дестабилизацией Ближнего Востока и возникновением ИГИЛ.
За последние десятилетия мы неоднократно становились свидетелями того, как политики торгуют страхом перед террористами. Получают полномочия, развязывают войны, закручивают гайки и нивелируют свободы.
Макс Брукс писал о том, что страх – это самое фундаментальное чувство, потому что оно умеет прекрасно продавать нам что бы то ни было. А потому те, кто торгуют страхом перед фанатиками, продают нам свою политическую монополию и наше согласие кастрировать собственные свободы.
Точно такой же риск есть и у нынешней пандемии.
Она пугает нас своей внезапностью и повсеместностью.
Неизученностью и неумолимостью.
Есть риск, что нам станут продавать те методы борьбы с ней, которые имеют мало общего со здравым смыслом. От шагов, убивающих экономику, до чрезвычайных положений, уничтожающих свободу.
Очень у многих велик соблазн сказать, что эпидемия – как и война – все спишет. И они будут торговать неврозами, пока не добьются от нас желаемого.
Каждый из нас будет проходить тест на своих богов и вполне вероятно, что после изобретения вакцины антипрививочников в мире станет меньше. Сразу по двум причинам.
А еще этот вирус станет проверкой на прочность для всего мира. Потому что от способа реагирования на этот вызов будут зависеть контуры нашего будущего.
Кто-то наверняка станет инвестировать в идею нового изоляционизма – как способа спрятаться от эпидемии. А кто-то будет продвигать идею нового глобализма, вспоминая о том, что именно он в свое время позволил победить злых богов нашего недавнего прошлого.
Гигиена – она ведь не только про руки. Она еще и про головы.
Павел Казарин
