Прапори наших дідів

75 лет назад, 3 ноября 1943 года, началась Киевская наступательная операция. Три дня спустя советские войска вступили в столицу УССР.

И если раньше это историческое событие трактовалось вполне однозначно, то теперь возникают деликатные вопросы. Изгнание гитлеровцев из Киева – это освобождение? Или смена одного оккупационного режима другим? Или что-то третье?

Не секрет, что руководству УИНП близка концепция, согласно которой современная Украина – прямая наследница УНР, а не УССР.

Соответственно, весь советский период – оккупация. А Вторая мировая для украинцев – прежде всего, попытка восстановления суверенитета и борьба Украинской повстанческой армии за независимость.

Очевидный плюс этой концепции в том, что она весьма схожа с историческими нарративами Польши и Балтии: таким образом Украина подчеркивает свою принадлежность к западном миру.

А минус в том, что эта концепция полностью игнорирует объективные обстоятельства, отличающие Украину от восточноевропейских соседей и балтийских стран.

Численность подпольной Армии Крайовой, воевавшей за суверенную Польшу без нацистов и коммунистов, достигала почти 400 тысяч человек. В то же время просоветская Армия Людова насчитывала лишь около 50 тысяч.

Этот восьмикратный перевес нашел естественное отражение в памяти большинства поляков. Герои АК преобладали в семейных историях, в воспоминаниях о родственниках и знакомых, в рассказах бабушек и дедушек.

Официальная коммунистическая пропаганда, пытавшаяся принизить Армию Крайову и возвеличить Армию Людову, отвергалась польским обществом. А государственная политика памяти, утвердившаяся в Польше после краха коммунизма, органично сочеталась с частной памятью граждан.

У нас все с точностью до наоборот.

Максимальная численность Украинской повстанческой армии составляла порядка 100 тысяч человек. В то же время в сталинской армии воевало от шести до семи миллионов уроженцев Украины.

Таким образом, мы имеем не восьмикратный, а более чем шестидесятикратный разрыв. И он очень плохо согласуется с моделью исторической памяти, продвигаемой УИНП.

В рамках этой модели бойцам УПА отведена роль наших "воевавших дедов", которых можно с гордостью противопоставить Москве.

На фоне украино-российской схватки многие из нас приписывают повстанцам 1940-х свои сегодняшние мысли и чувства.

Но к реальной УПА большинство украинцев отношения не имеют. Внуки и правнуки борцов за независимость не только находятся в меньшинстве, но и крайне неравномерно представлены в разных регионах страны: фактор, опять-таки отличающий нас от Польши или стран Балтии.

Главная проблема, связанная с общенациональным культом УПА, – не ее искаженный имидж, сформированный советскими пропагандистами. И не ее истинные грехи, которые сегодня пытаются отрицать или оправдывать.

Ключевая проблема в том, что деятельность украинских повстанцев охватывала лишь ограниченную территорию. По объективным причинам УПА практически отсутствует в живой, семейной памяти одесситов и харьковчан, уроженцев Запорожья и Днепра, Херсонщины и Полтавщины, Черниговщины и Черкасщины.

Для большей части страны бойцы УПА навсегда останутся абстрактным официозом: просто раньше они были официальными злодеями, а теперь стали официальными героями.

Между тем деятельность Красной Армии так или иначе затронула всю Украину, хотя везде оценивалась по-разному.

Большинство украинских семейных историй связаны именно с РККА. Большинство наших дедов и прадедов служили именно там.

Но концепция советской оккупации оставляет всем этим людям только две возможные роли: а) пушечное мясо, насильно мобилизованное в оккупационную армию; б) коллаборанты, добровольно воевавшие на стороне СССР и, следовательно, предавшие независимую Украину и свой народ.

Логика – штука упрямая. Она не позволяет принимать какую-то концепцию в целом, но делать частные исключения для родных, близких и просто симпатичных людей.

Если в 1921-1991 годах независимая Украина была оккупирована, а ваш дедушка сделал в СССР военную или гражданскую карьеру, то он – коллаборационист.

Если рассматривать украинскую Вторую мировую исключительно как войну за независимость, то предателями окажутся не только маршал Тимошенко, генерал Черняховский или летчик Кожедуб.

Например, пронзительный и антисоветский "Бабий Яр" киевлянина Анатолия Кузнецова – тоже взгляд предателя. Поскольку в этой автобиографической книге критикуемые Советы все равно рассматриваются как "наши", и 6 ноября 1943 года описано как освобождение Киева, а не смена одного оккупанта другим.

Предателем и коллаборантом становится каждый, кто, проживая на украинской территории, считал СССР своей страной. Хотя таковых в годы войны были миллионы.

Как будет разрешена эта проблема, если концепция советской оккупации все-таки утвердится в качестве официальной и единственно верной?

Скорее всего, никак. В Украине просто возникнет пропасть между национальной памятью и памятью частной, личной, семейной.  

Два исторических нарратива – государственный и неофициальный – будут существовать параллельно, почти не пересекаясь друг с другом.

Ситуация, хорошо знакомая по коммунистическим временам, когда в учебниках излагалась одна история, а на кухнях – совершенно другая.  

Мы рискуем получить страну, где учителя будут рассказывать юному украинцу о героических предках, воевавших за свободу и независимость в рядах УПА. А, придя домой и попытавшись выяснить подробности, тот же юный украинец с изумлением узнает, что его реальные предки воевали на стороне советских оккупантов – причем не просто воевали, но даже и гордились этим.

Национальная память и казенное лицемерие станут синонимами.

Нравится это кому-то или нет, но украинскую историю ХХ века невозможно привести к единому знаменателю.

Это история, где опыт Второй мировой войны действительно был очень разным. Где одних украинцев военные бедствия настигли уже осенью 1939-го, а других – только летом 1941-го.

Где представления об оккупации и освобождении, о защитниках и агрессорах кардинально различались. И эти различия естественным образом отложились в памяти миллионов людей.

Украина – не Россия. Но, кроме того, Украина – не Польша и не Балтия. И попытка подогнать наше прошлое под заимствованные шаблоны вряд ли принесет что-то, кроме искажений, недомолвок, притворства и фальши.

Михаил Дубинянский