Після Томосу
За последние несколько месяцев украинцы успели стать знатоками церковной политики и настроиться на скорое получение Томоса.
Среди активной части общества преобладают два взгляда на автокефалию. Для одних это пиар Банковой; предвыборная технология, призванная мобилизовать патриотический электорат.
Для других – историческая веха; вопрос национальной безопасности; ключ к маргинализации враждебного Московского патриархата.
В действительности обе точки зрения вполне справедливы и ничуть не противоречат друг другу. Но есть еще одно, третье измерение автокефалии, о котором сегодня задумываются немногие.
Томос и создание единой поместной православной церкви – это пример победы, которая неизбежно обнажит наши ценностные противоречия.
Каких-нибудь пять лет назад мы дружно боролись с авторитарным пророссийским Януковичем. При этом одни из нас делали акцент на слове "авторитарный", а другие – на слове "пророссийский", но пока ВФЯ сидел на Банковой, эта разница не бросалась в глаза.
Все, кто противостоял донецкому автократу, считались "демократическими силами".
А после свержения Януковича стало очевидно, насколько отличаются наши приоритеты и наши представления об украинском будущем. Кто-то готов поддержать национальную версию авторитаризма, а кто-то отстаивает либеральные принципы и отвергает любое закручивание гаек.
Одержав победу над локальным злом, страна ввязалась в глобальную дискуссию о ценностях.
Московский патриархат был и остается для нас клерикальным аналогом Януковича. В глазах прогрессивной общественности УПЦ МП олицетворяет реакцию, корысть и лицемерие, щедро приправленные прокремлевской позицией.
Мы обрушиваемся на "московских попов", но при этом одни из нас делают ударение на слове "московские", а другие – на слове "попы". И эта разница, трудноуловимая сейчас, отчетливо проявится после украинской победы на церковном фронте.
После Томоса лицом к лицу столкнутся два альтернативных мировоззрения.
С одной стороны – пространство патриархальных ценностей, молитв за Украину, рассуждений о вере и духовности. С другой стороны – пространство модерного, светского, раскрепощенного, насмехающегося над "духовными скрепами". Фактически это два разных мира, сосуществующие в украинской патриотической среде.
Читайте також
Украина – не Эстония, где верующими себя считают только 16% граждан, а действующий президент Керсти Кальюлайд не скрывает своих атеистических взглядов.
В то же время Украина – не Польша, где после краха коммунизма последовал запрет абортов, а набожные депутаты Сейма порываются закрутить гайки еще туже.
Украина – не Испания, где новый премьер-министр Педро Санчес отказался приносить присягу на Библии. Даже будучи неверующим, любой отечественный политик будет имитировать религиозность.
В то же время Украина – не Россия, где церковь тесно срослась с государственным аппаратом, а оскорбление чувств верующих стало грозным обвинением. История россиянина Руслана Соколовского, осужденного за ловлю покемонов в храме, кажется нам дикой и абсурдной.
Но не стоит тешить себя мыслью, будто в Украине достигнут гармоничный баланс светского и клерикального. Это точно такая же иллюзия, как гармония "демократических сил" при Викторе Януковиче.
Иллюзия, которая поддерживается благодаря доминированию враждебного Московского патриархата. Когда одиозная УПЦ МП будет вытеснена единой поместной православной церковью, иллюзия баланса развеется.
Границу между украинским клерикальным и украинским светским придется очерчивать заново – и это станет нелегкой задачей.
Нам предстоит длительный и болезненный диалог о государстве, религии, традициях и свободе.
Допустимо ли сращивание православной церкви с государственной властью?
Сейчас, когда крупнейшая церковная организация занимает откровенно антиукраинскую позицию, ни о чем подобном не может быть и речи. Другое дело – будущая единая поместная церковь.
Инициировав борьбу за Томос, украинское руководство уже отошло от принципов светского государства, и на фоне гибридной войны многие считают это оправданным.
Но наивно полагать, что, добившись для Украины автокефалии, власть имущие остановятся на достигнутом. И не попытаются сделать новую поместную церковь своей политической опорой: благо перед глазами есть заманчивый пример соседней России.
Допустимы ли нападки на православное духовенство? Можно ли осуждать коммерциализацию церкви или активное вмешательство священнослужителей в светские дела? Когда речь идет о "московских попах", никаких сомнений у нас не возникает.
Но единая поместная церковь будет выглядеть общенациональным достижением, звонкой пощечиной Кремлю. Соответственно, нападки на эту церковь и ее служителей станут восприниматься как подыгрывание врагу в информационной войне.
И велика вероятность, что, перейдя в лоно новой украинской церкви, вчерашние "московские попы" тут же окажутся вне критики. Как в 2014 году вне критики оказались украинские радикалы.
А как быть с чувствами верующих? Допустимо ли ограничивать чужие права и свободы ради их защиты?
Сегодня эта проблема не стоит остро, поскольку львиную долю православных верующих составляют прихожане УПЦ МП, автоматически приравниваемые к "вате". С точки зрения украинской общественности, чувства "ваты" задевать не только можно, но и нужно.
Мы беспрепятственно высмеиваем ханжей, обскурантов, экзальтированных бабушек, собравшихся под знаменами Московского патриархата. Но в будущем большинство этих людей окажутся прихожанами единой поместной православной церкви.
Их консервативные взгляды приобретут иной общественный вес. А защита их чувств превратится в удобный и востребованный политический инструмент.
Да, Томос – когда бы он ни был получен – станет для независимой Украины шагом вперед. Но всякий шаг вперед означает новые вызовы и новые коллизии, от которых никому не удастся спрятаться.
И уже сейчас полезно задуматься: а как бы лично вы отнеслись к кощунственной ловле покемонов в Успенском соборе Киево-Печерской лавры – после того, как национальная святыня будет передана украинской поместной церкви?
Михаил Дубинянский
