Без табу
Исторические аналогии бывают разными. Оригинальными и затасканными, поверхностными и глубокими, натянутыми и очевидными. А еще они бывают табуированными.
Для нашей продвинутой общественности таким табу было сравнение украинских радикалов с национал-социалистами.
Аналогии между Украиной и Германией 1930-х свидетельствовали о враждебном ватном мировоззрении. Они означали ретрансляцию кремлевской пропаганды и дискредитацию воюющей страны в глазах Запада. Умным и патриотичным людям полагалось лишь острить на тему нацистов, которых у нас нет и быть не может.
Долгое время это было аксиомой: защищая репутацию Украины, надо защищать доброе имя наших ультраправых. И мы старательно избегали любых параллелей с гитлеризмом.
Но парадокс в том, что для самих праворадикалов этого табу никогда не существовало. Их никогда не смущали ни зиги, ни факельные марши, ни свастики с вольфсангелями. Их не беспокоило ни мнение Европы, ни подыгрывание кремлевской пропаганде.
Сравнение с нацистами, оскорблявшее нас, не оскорбляло их: в праворадикальной среде всегда преобладало благосклонное отношение к Гитлеру. Конечно, считалось, что фюрер совершил фатальную ошибку, отказавшись от союза с ОУН и развязав репрессии против украинских националистов, но это не мешало ему оставаться для них "уважаемой личностью" и "великим человеком".
Собственно, скандальный случай с Марьяной Батюк стал скандальным лишь потому, что львовская активистка вынесла наружу мысли, давно обсуждавшиеся в ее кругу.
И теперь, когда маховик ультраправого насилия в Украине раскручивается все явственнее, а погромы уже вошли в привычку, стоит отбросить ложный стыд.
Если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то логично сравнить это с уткой. А если в 2018 году юные украинские радикалы действуют так же, как юные немецкие радикалы в начале 1930-х, то бессмысленно прятаться от неудобных параллелей.
Да, германских нацистов принято считать абсолютным злом, чуждым и отталкивающим пугалом. А радикальные украинские парни остаются для нас "своими". Их деятельность оценивают, подыскивая смягчающие обстоятельства. Делая скидку на войну и коллективную травму. Памятуя о том, что "не все так однозначно".
Но численность гитлеровской молодежи выросла с 700 человек в 1926-м до 18 тысяч в 1930-м именно потому, что и в Веймарской Германии все было не так однозначно. После пережитого за последние годы украинцы могут лучше прочувствовать неоднозначность той эпохи.
Нам легче представить облик юношей, надевших коричную форму, чтобы "не просто любить свою Отчизну, а бороться за нее, не щадя жизни".
Нам легче разобраться, почему тогдашняя Германия относилась к их бесчинствам благосклонно.
Праворадикальное насилие в Украине считается обоснованным, когда кто-то оскорбляет чувства миллионов украинцев. Но в свое время гитлерюгенд начинал с нападений на кинотеатры, демонстрировавшие американскую ленту "На западном фронте без перемен". После серии погромов фильм был снят с проката.
И он действительно оскорблял чувства миллионов немцев. Их погибшие отцы, мужья, братья, считавшиеся героями, были показаны как участники бессмысленной мясорубки. Разве современным украинцам не знакомо такое же искреннее негодование – после того, когда у нас появился собственный военный опыт и собственные погибшие герои?
Праворадикальное насилие в Украине часто интерпретируется как вынужденная самозащита. Но и гитлерюгенду тоже приходилось защищаться.
В январе 1932-го Германию потрясла гибель шестнадцатилетнего Герберта Норкуса. Вместе со своими товарищами парень раздавал листовки в берлинском районе Моабит и был атакован молодыми боевиками-коммунистами. Получив несколько ножевых ран, Герберт умер по дороге в больницу.
На его похоронах прозвучали гневные слова: "Никто не отнимет у нас надежду на то, что наступит день мести. И тогда те, кто болтает о гуманности и любви к ближнему, но убили нашего товарища без суда, узнают силу новой Германии".
Разве этот пафос не близок нам – уже познавшим, что такое праведная ненависть и кровь, пролитая врагом?
Праворадикальное насилие в Украине часто оправдывают, ссылаясь на гибридную войну с Кремлем. Но в 20-х и 30-х годах у немецкого общества было для этого не меньше оснований.
В 1923-м план коммунистического восстания в Германии разрабатывался не в Берлине или Гамбурге, а в Москве, на августовском заседании Политбюро. Противники молодых гитлеровцев подчинялись Коминтерну, были самой настоящей пятой колонной и несли реальную угрозу немецкому суверенитету. А мысль о том, что парни в коричневых рубашках полезны в качестве противовеса, выглядела вполне здравой.
Кто поймет это лучше украинцев, живущих под кремлевским прицелом? Нам дано по-новому оценить известную реплику из фильма "Кабаре" Боба Фосса: "Пусть они покончат с коммунистами, а потом мы сможем их контролировать".
Принципиальная ошибка Веймарской Германии состояла в том, что коричневое насилие рассматривалось как инструмент. Как средство, которое оправдывается некими целями и будет отброшено после их достижения. Но в действительности тогдашнее насилие было не средством, а целью – и стало прелюдией к несоизмеримо большему насилию.
Украина делает схожую ошибку всякий раз, когда спорит о том, оправдана ли очередная праворадикальная атака.
Мы рассматриваем борьбу с врагами как цель ультраправых, а биты с ножами – как средство ее достижения. Хотя в действительности все наоборот.
Для тысяч молодых украинцев насилие становится образом жизни, источником власти и самоуважения. Именно оно является целью.
А враги – будь то покойный украинофоб Бузина или ромы-наркоторговцы – выступают средством. Средством, благодаря которому насилие выглядит обоснованным и приемлемым.
Праворадикалы не решают проблему пятой колонны или этнической преступности: они решают проблему легитимизации праворадикального насилия. По мере легитимизации насилие будет только нарастать, задевая все новые слои общества.
И пока мы этого не осознаем, для Украины будут актуальны неприятные параллели с Веймарской Германией. Равно как и риторический вопрос из того же фоссовского "Кабаре": "Вы все еще думаете, что можете их контролировать?".
