Її величність Емоція
13 марта 1996 года житель шотландского городка Данблейн, 43-летний Томас Гамильтон, явился в местную начальную школу с четырьмя пистолетами и револьверами. Открыв огонь, он убил 16 детей и их учительницу, после чего застрелился сам.
Британское общество было шокировано. И в 1997-м владение короткоствольным оружием запретили.
Как следствие, в течение семи лет общее число насильственных преступлений в Англии выросло на 88%, число вооруженных ограблений – на 101%, изнасилований – на 105%, убийств – на 24%.
Более того, за пять лет удвоилось число преступлений с применением огнестрельного оружия, которое после запрета стало использоваться исключительно криминалом.
Правильно ли поступили британские власти?
С точки зрения здравого смысла, разумеется, нет. Но в эмоциональном плане шестнадцать застреленных одномоментно школьников – гораздо большая трагедия, чем многие тысячи людей, убитых, покалеченных, изнасилованных и ограбленных по отдельности на протяжении нескольких лет.
А для общественного мнения эмоции важнее холодной логики – практически всегда и практически везде.
Эмоциональная составляющая играет важнейшую роль в жизни любого социума и выступает неиссякаемым источником парадоксов.
Гибель нескольких европейцев в результате террористического акта вызывает больше скорби, чем уничтожение сотен африканцев или арабов. Болезнь собственной собаки или кошки тревожит больше, чем землетрясение на другом конце планеты. Над утонувшими пассажирами "Титаника" до сих пор льют слезы, а 160.000 жертв начавшейся в том же году Первой Балканской войны не вспоминает никто.
Может ли быть иначе? Видимо, нет.
По-настоящему сильные эмоции порождает то, что выбивается из привычной картины реальности.
Смерть родственника, гибель друга, несчастный случай с коллегой будут шокировать всегда, ибо вместе со знакомыми людьми мы теряем часть привычного мира.
Но когда речь идет о посторонних, все становится сложнее.
Сотни умерщвленных террористами иракцев или нигерийцев оставляют нас равнодушными, поскольку в нашей картине реальности Африка и Ближний Восток уже давно выступают как территория насилия и крови. Зато Париж или Ницца остаются территорией праздника, поцелуев, круассанов и шампанского – и потому любой совершенный там теракт вызывает бурю эмоций.
Показательна в этом смысле и новейшая эмоциональная история Украины.
До войны глубокий общественный шок был связан главным образом с криминальной хроникой: мажоры-убийцы на дорогих авто, Оксана Макар, расстрел охранников в ТРЦ "Караван".
Затем все прежние переживания оказались мелкими и незначительными, а на смену им пришли потрясения совсем иного порядка.
На Майдане жестоко избиты протестующие – как такое возможно в Украине?! На Грушевского первые убитые в столкновениях с "Беркутом" – как с этим жить?! В центре столицы уже десятки погибших – мыслимо ли это?! А потом последовали Крым, Донбасс, Одесса, Иловайск, Дебальцево...
В какой-то момент стало казаться, что с довоенными эмоциями в Украине покончено навсегда, и отныне все шокирующее будет связано исключительно с войной и фронтом.
Но прошло пару лет – и трагические вести из зоны АТО уже не встречают в обществе прежнего резонанса. Зато всю страну потрясло мажорное ДТП в Харькове – совсем как в мирное время.
Это естественно: шокирует не трагическое, а непривычное.
Как ни прискорбно, но далекий фронт, где регулярно гибнут украинские военные, уже встроился в обыденную картину реальности. А "Лексус", внезапно вылетающий на тротуар и убивающий сразу пятерых случайных прохожих, по-прежнему из этой картины выбивается – и задевает украинцев за живое.
Что ж, общественные эмоции не могут быть другими, и их всегда стоит принимать как данность.
Бессмысленно упрекать наше общество в непоследовательных эмоциональных реакциях; пенять украинцам за недостаток скорби в одном случае или за избыток страстей – в другом.
А если вы считаете себя обладателем холодной головы, способным повлиять на общественные веяния, то лучше сосредоточиться не на самих эмоциях, а на их последствиях.
Во-первых, следует помнить, что эмоции являются наиболее эффективным мобилизатором общества.
Многие исторические сдвиги, важнейшие шаги, судьбоносные преобразования достигаются лишь за счет стихийного эмоционального порыва.
Так, зимой 2013-2014 годов одной логики и рассудительности нам было бы явно недостаточно, чтобы отстоять европейский вектор и предотвратить превращение Украины в полицейское государство.
Во-вторых, те же эмоции оказываются разрушительным оружием в руках демагогов, популистов и авторитарных правителей.
Успешное наступление на личные свободы возможно лишь в ситуации, когда коллективный разум отступает под напором чувств.
И на фоне сиюминутного наплыва эмоций нередко принимаются решения, за которые приходится расплачиваться годами и десятилетиями.
В-третьих, при всей своей мощи общественные эмоции – это продукт с ограниченным сроком годности.
То, что сегодня потрясает до глубины души, уже завтра может быть снято с повестки дня и забыто.
Мать, запирающая детей без еды на девять дней; патрульный, убивающий юного пассажира BMW; чиновник, позволяющий себе кощунственное высказывание, – все они собирают богатый урожай страстей, зачастую весьма кровожадных. Но проходит несколько месяцев, полгода, год, – и никому из виртуальных судей даже не придет в голову поинтересоваться: а что стало с фигурантом громкой истории?
Эта быстротечность может быть как пагубной, так и спасительной.
Очень часто многообещающий всплеск эмоций угасает, не послужив импульсом к развитию общества. А иногда и кратковременной вспышки бывает довольно, чтобы совершить грубейшую ошибку.
В одних случаях важно не упустить момент, когда стихийный эмоциональный порыв способен перерасти во что-то системное и важное для страны.
А в других – достаточно не поддаться этому первому порыву; просто переждать, пока общественные страсти немного улягутся. И тем самым избежать глупого и непоправимого.
Остается самая малость – умение вовремя отличить одну ситуацию от другой.
Михаил Дубинянский, для УП
