"Гаряче" Зайцеве. Інтерв'ю за день до смерті з червоної лінії фронту

У четвер 31 березня в місті Попасна Луганської області мене настиг телефонний дзвінок:

– Військовий, який учора був у твоєму сюжеті, сьогодні зранку загинув.
– Хто?
– "Годзила".

У такі миті хочеться кричати.

Коли слухаєш щоденні зведення штабу АТО, на кшталт, "за минулу добу 1 загинув, 4 пораненні", – це не пробирає. Це статистика. За цими цифрами не стоять знайомі обличчя. Ти просто порівнюєш: більше чи менше загиблих та поранених, ніж було днем раніше.

Геть інша ситуація, коли серед загиблих виявляються люди, яких ти знаєш.

Так вийшло, що з Дмитром Годзенком, позивний "Годзила", ми познайомилися 30 березня, за день до його загибелі. Того дня наша знімальна група "5 каналу" приїхала до Зайцевого, однієї з найгарячішої точки АТО. За правилами журналістів на передовій має супроводжувати прес-офіцер або військовий. Але везти нас на передову у Зайцевому відмовлялися.

І тут з'явився "Годзила". Чоловік зростом більше двох метрів з щирою посмішкою просто сказав: "Поехали".

Коли 31 березня з Попасної ми летіли до Зайцевого, аби записати хоча б слова співчуття побратимів до рідних "Годзили", з'явився допис у ФБ. Писав його син, оператор "24 каналу".

І тоді у мене з'явилася думка: напередодні "Годзила" не просто так забрав нас і привіз на передову у Зайцевому. Можливо, він сподівався серед нас зустріти знімальну групу свого сина. А можливо, просто думав: сьогодні я допоможу іншому оператору – а завтра інший військовий так само допоможе моєму сину.

А можливо, в операторах інших телеканалів він просто бачив свого сина. І розповідав нам про військові будні у Зайцевому так, наче розповідає сину.

У своєму останньому інтерв'ю "Годзила" мало казав про себе. Більше про службу та Зайцеве.

30 березня наше знайомство з "Годзилою" розпочалося з його запитання: "Что вы хотите снять?" Він одразу поставив умову: наслідки сьогоднішніх обстрілів не показувати, щоб ворог не зрозумів, де лягли його міни. Після цього ще одне запитання: 

– Броники и каски у всех есть?
– А у Вас? – напівжартома запитав я, знаючи, що на передовій військові не дуже полюбляють користуватися захистом, який заважає бігати. На "Годзилі" не було каски, та й броніка не було видно.
– У меня кевлар, – сухо відповів військовий, показуючи рукою, що бронік під верхньою одежею.

Не пройшло й 5 секунд, як почувся вибух і одразу другий.

– Так, давайте во двор, – швидко скомандував "Годзила".
– А снимать можно?
– Можно, но я не знаю, что происходит. Мне нужно рацию взять. Давайте, давайте, – підганяв "Годзила". – Сейчас я возьму рацию и прийду к вам. Если что – моментально прятаться.

Дві хвилини "Годзили" не було. За цей час ми встигли помітили, що місцеві на вибухи геть не реагують. В одному з сусідніх дворів чоловік продовжував забивати деревиною вікна, наче нічого не відбувається. А в кількох десятках метрів електрики спокійно продовжували лагодити лінію електропередачі.

"Годзила" повернувся з повідомленням: артснаряд прилетів. Ще раз наказав: знімати без прив'язки до стовпів та воронок: "Воронки со столбом в кадре быть не должно".

У цю мить десь роздався новий вибух, а по рації прозвітували, де саме впала чергова міна.

З цієї хвилини розпочалася "екскурсія" селом, і "Годзила" більше години був нашим гідом у Зайцевому.

– Вот это вот свежачок, сегодняшний, – підвів він до воронки.

З сусідньої вулиці з'явився військовий, який із чимсь на плечі прямував у наш бік.

– Это сегодняшнее, Вань? – голосно запитав "Годзила" у військового.
– Это вечернее, – відповів військовий. Підходячи до нас, уточнив: "Вчерашнее вечернее. Не разорвался. "Борода" раскопал. Вот, 120".

Прямо перед нашими ногами військовий поставив півметровий снаряд.

"Там взрыватель интересный. Я такого не видел, – почав розповідати боєць з позивним "Карандаш". – Я ж артиллерист бывший, но такого взрывателя не знаю даже. Там высота выставляется, туда-сюда".

– Скажите, вы для чего собираете эти снаряды? – запитав я вже у "Годзили". – Вы их куда-то передаете?

– Нет. Большие неразорвавшиеся снаряды у нас редкие. Неразорвавшийся снаряд обычно закапывается. Потом, когда к нам приезжают…

Вот, ОБСЕ сегодня нет – ОБСЕ знает, когда будут стрелять, поэтому они в этот день не ездят. Собираем снаряды, чтоб зафиксировать. Потому что они потом начинают рассказывать, что это мы "стреляем", звук идет "отсюда", мы слышали звук выстрела, но не можем точно определить. Вот, пожалуйста.

– У вас постоянно такие обстрелы? Или это только в последние дни?

– У нас – постоянно. Сейчас идет уже 4 дня подряд. Иногда может 3-4 дня не быть обстрелов, потом 3-4 дня быть. Тут какой-то закономерности нет. Под обстрелом мы понимаем тяжёлое – то, что вы видели. 120-минометы, 150-ка, артиллерия – это тяжелое. Гранатометы, пулеметы, это такое. Гранатометы только 4 взорвалось, пока вы были тут (на ту мить 10 хвилин, – авт.).

– А почему здесь такое напряженное место?

– Сложно судить. Я просто не был в других местах. Я 14 месяцев стою здесь. Может, где-то еще более напряженные места, сложно сказать. В моем понимании – это село не особо кому надо.

Может, зашло много БК (боєкомплект – авт.) сепарам. Может, тренируются на нас. 

У них же, у местной "армии ДНРовской", я не говорю за русские войска, – своя система подсчета. У местных – пошел в боевой выход, получи какие-то премиальные. Поэтому они лезут, пытаются напасть или симулировать диверсионную операцию. Скорее всего, подсчет идет от трудочасов.

А россияне – они просто учатся. Они здесь как на полигоне. Тут шикарный полигон. Можно подъехать, разложиться, причем, в боевых условиях.

– На полигонах не отвечают...

– На полигонах – нет. Но мы тоже. Вот это стреляло, если это 120-миномет, то минимум 6,5 км. На таком расстоянии я его с гранатомета или с пулемета не достану, как бы ни хотел.

Поэтому они здесь в безопасности. Они встали, у них корректировщик сидит, с двух точек отстрелялись – получили свои пятерки, или что они получают.

Почему здесь – сложно сказать. Тут вообще такое направление, достаточно интересное. Дорога, Дзержинск с правой стороны и на Артемовск можно попытаться пройти. Если будет линия прорыва, то я думаю, что она пройдет где-то здесь, если цель будет Артемовск.

Они на Артемовск давно уже зубы точат. Для них это важный город. Узел транспортный хороший, плюс много предприятий. Так что Артемовск – нужный городок.

– По их действиям видно, что готовятся к прорыву?

– Я не тактик, не стратег, но тревожат нас очень часто. Стрелковое ежедневно. Может, просто готовят, чтобы мы на автомате работали, а потом в какой-то момент будет прорыв. Мы готовы. Но знаете, как говорят: "пастушок, который постоянно кричал "волки", на 20-ый раз к нему не пришли". Может, они рассчитывают, что мы притупим свою бдительность.

Там, наверху, три хаты, где были их корректировщики. Оттуда вся деревня Зайцево видна как на ладони. Мы эти хаты отбили. Я не считаю это нарушением перемирия, потому что три хаты на нашей территории корректируют по нам огонь, плюс снайпера там сидели как на охоте, как в тире сверху стреляли.

Нам просто пришлось, потому что жить-то охота. Мы даже здесь не могли вот так ходить, как мы сейчас с вами. Вдоль забора идешь, и только слышишь вокруг тебя: щелк-щелк, щелк-щелк: пульки свистят. Но теперь эта территория наша, и выстрелы стали достаточно хаотичны.

А крупная артиллерия – она все равно корректируется из Шахты Изотова. Там нормальная аппаратура, трубы, они сверху видят всю эту площадь.

– А когда у вас последний раз потери были?

– 200-е у нас, к счастью, были очень давно. Где-то с месяц назад. Два 300-х у нас было где-то дня 4 назад.

Тут дни бегут очень быстро. У нас же ни выходных, ни праздников, ни суббот, ни воскресений. Возле трассы ты знаешь: поток машин пропал – значит, суббота-воскресенье. А у нас здесь потока машин нет, каждый день одинаковый.

– Как День сурка.

– Да, День сурка. У нас снег выпал – вот это изменение. А так…

Сейчас уже мало в селе осталось людей. По спискам 350 людей. А раньше это было большое село, тысяч 5-6 точно.

Вообще Зайцево только наполовину наше. С той стороны – сепарская половина.

Кроме того, что это большое село, оно еще островками. Возле Артемовска КПВВ "Зайцево" – это тоже Зайцево. Но там до линии фронта километров 20 железно есть. Поэтому зачастую все путают: приезжают на "Зайцево" – что у вас ничего не стреляет? Там понятно, что не стреляют, а тут…

– Как местные к вам относятся?

– Местные относятся к нам плохо. Пропаганда продолжает работать. Врать не буду, есть процентов 10-20 хороших людей, которые все понимают. Есть старики, они уже мудрые по жизни, они просто хотят, чтоб все закончилось. А есть такие четко выраженные сепары.

Но что вы хотите – тут в каждой хате кто-то воюет с той стороны. Как они должны к нам относиться? Естественно, что плохо.

Они все скрывают, что у них дети на фронте. Рассказывают какие-то страшные истории.

Вот недавно абсолютно случайно так получилось. Тут есть особенно визгливая барышня, которой всегда "всёплохо". Где бы что бы ни произошло – она тут же, всегда в курсе событий, она обязательно брат-сестра того, с кем что-то произошло.

И что-то она визжала-визжала в очередной раз. А еще самое смешное, приехал наш замполит Николаевич, он пытался все объяснить. А она говорит: нет, вы должны отсюда уходить. Он говорит: послушайте, если мы уйдем, то зайдут сепары. Она говорит: "Нет, они не зайдут. Нам сам Басурин сказал".

Понимаете?..

– А телеканалы здесь какие показывают?

– У нас сейчас сателитарка. Тут на простую антенну ловит буквально один канал, сигнал от Горловки. Мы не смотрим не потому, что мы такие патриоты. Там действительно грустно, а ты ж понимаешь, что к чему.

Ну ладно, пускай я зазомбированый с нашей стороны. Но когда начинаешь ту чушь слушать, то больше 20 минут не выдерживаешь и выключаешь.

– А вы откуда?

– Я родом со Львова, а живу в Киеве.

Цієї миті ми підійшли до чергового пошкодженого будинку. "Годзила" запропонував увійти у двір. Розповів, скільки снарядів та мін влучили в будинок.

– Это вот прилетело сверху, ушло одно. Это так попало. Это отдельные все. Это дом не очень везучий. Вон ямки, тут весь огород так "засеян". Тоже в дом попадало. Это такой дом, что в него много прилетало. Люди зашли, мусор вынесли, позакрывали и уехали.

– Это местные ходят убирают?

– Местные, которые живут здесь. Вы поймите: если уехало, то процентов 30, не больше. Они все живут за 2-3 километра, только с той стороны. Человек, который живет на оккупированной территории, слушает то радио, общается с теми всеми, а потом приходит сюда и видит свой разбитый дом и меня, – естественно, у него ассоциируется, что это сделал я.

Приходит и говорит: это вы по нам стреляли. "Но как же мы? Мы вот здесь стоим. – Нет, это вы".

Я когда еще первый год был, то пытался что-то доказывать, а сейчас: хотите, верьте, хотите – нет. Если в мозгах ничего нет, то, что ж. Я вам не доктор.

Ідемо далі вулицею. Кожен будинок з дірками у стінах або даху.

– А когда основная часть людей уехала?

– После Нового года, когда начались обстрелы. Тут волнами уходили. И Зайцево, за счет того, что большое, выселяется районами. Например, начинает сейчас лететь по этому району, выехали эти улицы. Есть еще один район, туда 2 дня очень активно насыпают – видимо, надо ждать выезд оттуда.

А тут остались все те, кто уже не выедет. Либо старики, которые вообще уже неликвидные, либо несколько умалишенных мамаш с детьми, которые говорят "а мне некуда ехать". В моем понимании: лучше жить на вокзале с детьми, чем здесь.

Тут есть одна женщина, которая удочерила 4 или 5 девочек. К ней гуманитарка эшелонами.

Я не против гуманитарки – но возьмите ее силой в машину и вывезите. Вот, приезжает губернатор. Неужели нельзя выдать одну комнату? Какая бы комната ни была в Артемовске, она все равно будет лучше, чем жить здесь.

А вот в этом доме жила сепарша-корректировщица.

– А как вычислили?

– СБУшники или контрразведчики, короче, какие-то профи. В какой-то момент нам сообщают, что у вас будет спецоперация.

Самое смешное, тут о нас ходят легенды, что мы – нацики. Мы все пытались понять, почему "нацики". А потому, что мы – национальная армия. Потому мы – нацики. В их понимании Нацгвардия = нацики.

Она же не разбирается, кто ее забрал. И когда ее привезли и оказалось, что ее просто посадят, – она за первые полчаса сдала всё и всех, с явками и адресами. Она думала, что взяли ее нацики и сейчас везут её где-то закапывать, расстреливать, убивать. А когда узнала, что просто срок – то счастье, ура, yes.

– А вы не знали, что тут живет корректировщица?

– А откуда мы узнаем? Мы ж не будем в хаты врываться. Корректировка – это раньше было микропленки и карты. А сейчас – мобильный телефон, позвонила "по улице Попова три метра правее" – как мы ее поймаем?

– А какова дальнейшая ее судьба?

– Не знаю, честно говоря. Кому она нужна... Ценности вообще никакой не представляет. Это гадость, которая, лишь бы нам наср*ть, готова помогать сепарам.

– Как у вас с обеспечением?

– Хорошо. У нас всегда все есть и всегда было. Поэтому, когда начинают рассказывать, что чего-то не хватает – это неправда. Поверьте, я далек от вылизывания задницы начальству, я достаточно в этом плане категоричный человек.

С прошлого февраля, когда я пришел 14 месяцев назад, у нас всегда было всё.

Сейчас приезжают, спрашивают: что тебе надо? Мне ничего не надо, я б свое уже поотдавал. Одежда, еда портятся, просим людей, чтоб не возили. И это было всегда с первого дня.

Проблема только с водой. Хотя Жебривский гордо сказал, что он сделал воду – это неправда, воды здесь нет.

БК – то же самое. Есть какие-то позиции, но я понимаю, что их не хватает по всей армии. Дефицит – гранаты для подствольного гранатомета, сигнальные ракеты.

Легенды о том, что "армию плохо снабжают" – это с первой волны. Тогда естественно, не было ничего. Начиная с четвертой волны – было всё.

У нас был один наркоман и бухарь. Где-то все потеряет, попропивает, потом ходит в туфлях, звонит маме: мне не выдали берцы. Мама пошла, подняла депутата, такой кипиш, приезжает проверка. А ларчик просто открывается. Его уже списали.

– С зарплатами тоже нет проблем?

– У нас зарплату задержали только один раз, когда мы пришли с учебки. Это была обыкновенная тупая бюрократия, кто-то не выслал вовремя документов. На второй месяц нам заплатили все.

– А с выплатами боевых?

– С выплатами боевых есть. Нам платили, но эта подлая экономия...

У нас ротация – Майорск-Зайцево. Майорск тогда был первая линия, это сейчас он уже вторая. Шахта "Южная" в Дзержинске – то же самое, первая линия. У нас ротация с места на место. То есть, мы всегда были на передке.

В Майорске бои были каждый день. Говорят: подайте, кто на боевые. А как мне подать? У меня 70 человек, как я могу подать: я участвовал, а он – нет? У нас либо всем платить, либо никому не платить. Потому обидно.

В августе мне выплатили за один день, когда меня ранило.

То есть, уже не объяснишь, почему нет боевых (сміється).

Самое большее было за май-июнь прошлого года. А потом – то платили, то не платили.

Дело в том, что записи в штабе не соответствуют тому, что было на самом деле. Вели бои или нет – у них своя система. Вот если кого-то ранило, то гарантировано, что в этот день боевые будут. А все остальные: у вас не было боев.

Дайте тогда определение, что мы называем "бой"? Когда ты сидишь в окопе, и по тебе стреляют – это бой или нет?

– А сколько военных готовы перейти на контракт?

– Мало. Очень мало. Тут в чем проблема. Наш "год службы" еще два месяца назад закончился. А нас все держат здесь.

Тот же Полторак, Муженко, вышли б и сказали: пацаны, так и так, еще месяц, два, и каждый себе пишет галочку в календарике и дни отрывает.

У нас человек 30 хотели подписывать контракт, а потом рукой махнули.

Нас не выводили 13 месяцев, – хоть изредка отдохнуть дайте!

– Чтоб вы понимали, где мы сейчас находимся. По этой дороге, через 250 метров, зайцевская школа. Последний день работы этой школы – выпускной вечер в мае 2015-го. После выпускного в школу заселили боевиков.

Школа сделана очень хорошо, ее ничем не пробьешь, буквой "П". У них там во дворе сзади всё прячется.

Вот эти дома – это был как раз тот опорный пункт сепаров, который очень сильно мешал нам жить. На крышу залазил с биноклем и просматривал все село. И они спокойно за школой ставили миномет и начинали работать. Сейчас этого уже нет поста. Они продолжают работать, но уже вслепую абсолютно.

– Эти дома отбили?

– Да, 23 февраля. Мы им сделали "подарок". А саму школу брать не имеет смысла, потому что там поле идет, и дальше вторая часть села. И доставку БК придется делать по полю. Соответственно, это будет второй мини-ДАП.

Если брать, то идти уже в наступление до упора, до какой-то очередной линии. А так, зайти-взять, какой смысл?

– Да, большое это Зайцево выходит.

– Зайцево вообще специфическое. Газа здесь нет, все столбы и трубы повреждены.

Жебривский сказал, что он сделал воду, отчитался об этом – но воды нет. В моем понимании "сделать воду" – это когда она с крана бежит. А если она доходит до какого-то колодца где-то за 2 километра – это вода не сделана.

А списали как за кран. Ну, и как за логистический центр.

– Что означает "списали за логистический центр"?

– Как что? Постройка всего этого г***. На кой это нужно было? Чтоб люди не стояли на Артемовском блокпосте и закупались в этом центре? Но люди не ехали за килограммом мяса! Люди ехали – снять деньги, пойти в аптеку, еще что-то.

Ровно через 2 км – центр Артемовска, где стоит банкомат, больница, куча магазинов, кафе на худой конец. Но "гениальное" было решение: "Людям нужно сделать логистический центр".

Вот сегодня там было много людей, но это все торговцы, покупателей в нем нет. Но деньги на него списали.

Після цих слів "Годзила" запропонував самим зайти до місцевого магазину: "Обратите внимание на двойные ценники".

І дійсно, на окремих товарах вказані дві цифри. Продавчиня пояснила, що цей товар залишився ще з тих часів, коли магазин перебував на непідконтрольній українським військовим території. Тоді продаж проводився як за гривні, так і за російські рублі. Сьогодні ж, запевняє жінка, за рублі вже не продає.

Натомість рублі на руках у місцевих залишаються. Пенсіонери досі отримують "російську допомогу". Для цього раз на місяць ходять на ту частину Зайцевого, яку контролюють проросійські сепаратисти. На підтвердження цього "Годзила" провів до однієї з місцевих бабусь. Жінка спочатку неохоче спілкувалася з журналістами. Тож військовий спробував трохи підтримати її:

– Люди не могут поехать в Артемовск и получить пенсию. По массе причин: нет автобуса, нет пропусков, нет документов. И женщина не может получить пенсию на украинской стороне.

Після цього жінка розповіла: щоб доїхати до Артемівська за пенсією, витрачає 6 годин. І це лише в одну сторону. Пенсія – півтори тисячі гривень. Грошей не вистачає, тож від "російської допомоги" не відмовляється. "Допомога" у рублях рахується як українська пенсія, от тільки за кожну гривню дають лише 2 рубля, тобто загалом – 3 тисячі рублів.

Жінка запросила у двір, щоб продемонструвати місця, куди влучили міни, та будинок з забитими вікнами і пошкодженим шифером. Каже, що кожну ніч спить на підлозі під стінкою, бо так безпечніше. Хто й звідки обстрілює її будинок, "не знає".

– Как пенсионеры проходят на ту сторону? – запитав я у "Годзили", коли вийшов з двору жінки.

– Тут у нас есть сосед-комбат, который стоит возле нас, со стороны Майорска. Там есть проход. Мы уже много раз говорили этому комбату – закрыть проход, это  добром не закончится.

Он отвечает: нет, у меня такой команды нет. А он такой: бывший ментяра, которого выгнали с милиции, потом выгнали с военкомата.

Когда мы стояли на Майорске, у нас такого не было. Мы солдаты, стоим на линии фронта, мы должны делать всё ради безопасности. А вой местных "нам некуда ходить" – ну извините, война идет, не я ходил на митинги, не я голосовал "на референдуме".

– Все-таки не понятно: зачем нужно разрешение, чтоб перекрыть этот проход?

– Я еще раз говорю: на своем участке просто желание нужно, политическая воля. Вот здесь наш комбат нам доверяет, мы доверяем своему комбату. И если я решаю, что так надо, он приезжает, я ему объясняю "так, так и так". Он: все, ок, понял. А там…

Причем самое смешное, что бойцы у него адекватные, ротные нормальные, мы с ними в очень хороших отношениях. А оно – #уйло.

Да и, честно говоря, – неделю осталось бороться с этим всем…

На останніх словах ми підійшли до наших машин. Я якось буденно запитав "Вы с нами?" – маючи на увазі, чи поїде "Годзила" з нами до місця, де підібрав нас. "Нет, нет, я здесь", – якось із сумом відповів він.

Цієї миті знову десь вибухнула міна.

– Давайте, едьте скорее, – підігнав нас "Годзила".

Ми поспіхом потиснули йому руку, швидко сіли в машину й рушили.

Він залишився.

Борис Давіденко, спеціально для УП