Петро Канонік: У Донецьку дуже багато техніки. І все новеньке, все з Росії
Петр Каноник – командир группы украинских офицеров в Совместном координационном центре по контролю за прекращением огня.
До возобновления боевых действий он находился в Донецке, где вместе с российскими офицерами и представителями боевиков пытался контролировать режим прекращения огня.
У Каноника – большой дипломатический опыт. В мирное время он был заместителем начальника управления верификации Генштаба – небоевого, военно-дипломатического подразделения. Там он занимался международными договорами, проблематикой Черноморского флота в том числе.
"Украинская правда" выяснила, что, несмотря на обострение на фронте, координационный центр продолжает свою деятельность в Донецке.
В интервью Каноник рассказывает, чем в оккупированном городе занимаются украинские военные, а также о том, что сейчас происходит в Углегорске и Донецком аэропорту.
– Петр Иванович, вы по-прежнему находитесь в Донецке. То есть, несмотря на военные действия, ваш центр продолжает работу?
– Мы – заложники судьбы. Под нас не подписан до сих пор протокол, мандат нам не предоставлен, соответствующий иммунитет отсутствует.
Но мы работаем, потому что мы – военные. Даже письменного приказа нет о том, что мы здесь. Мы как бы находимся в Дебальцево, в секторе С. Но на самом деле мы в Донецке.
– Происходят ли в настоящее время контакты с русскими?
– Мы продолжаем работать каждый день. Офицеры круглосуточно дежурят в одном зале – и российские, и украинские, и от Донецка.
Им поступают сведения, что обстрелян населенный пункт N. Мы пытаемся выяснить и получить подтверждение – так это или нет. Дальше уже принимаем меры для того, чтобы прекратить огонь. И потом получаем сводки, согласовываем, принимаем совместное решение относительно того, сколько же было обстрелов с той или иной стороны.
– ОБСЕ вместе с вами находится?
– Нет, центр ОБСЕ находится в гостинице Park Inn. Мы с ними работаем, периодически встречаемся. Раньше они чаще к нам ездили.
– Чем еще занимается ваш центр?
– Сейчас мы работаем над проблемой похищения наших военнопленных, похищения наших раненных, над составлением полных списков их местонахождения, в чем они нуждаются и так далее.
– Получается, что пленными вы начали заниматься после обострения?
– Нет. Пленными мы занимались всегда. Просто когда у нас была реальная возможность заниматься исключительно вопросами прекращения огня, мы в первую очередь занимались этим.
По вопросам пленных я связался с омбудсменом Донецка Дарьей Морозовой, она мне обещала помочь в этом вопросе, но потом сказала, что ее срочно вызывают, и лучше звонить Виктору Медведчуку.
Если это даст хоть какой-то результат, и я спасу нескольких людей, это будет нормально.
– Вы уже контактировали с Медведчуком, когда он приезжал в Донецк?
– Нет, он приезжал тогда тайно, встретился с Захарченко и с Плотницким. Они выстроили перед поездкой в Минск какое-то совместное видение.
А потом они жестко себя повели: начались атаки против наших вооруженных сил. Уже в Минске они на Кучму наезжали и заявляли, что они готовы прекратить режим огня и выйти на уровень выполнения первого этапа Минского меморандума при условии, что линия разграничения будет начинаться именно с того момента, когда они захватили дополнительные территории.
– Какие вопросы кроме задачи по пленным вам еще удается решать?
– Максимальное участие в этих процессах ОБСЕ, Красного креста, вопросы об эвакуации "200". На сегодня мы занимаемся вопросами создания гуманитарного коридора. Во вторник была достигнута договоренность о гуманитарном коридоре из Дебальцево и Углегорска на один день.
Кроме того, дали возможность силам АТО забрать из Углегорска наших погибших.
– Находясь в Донецке, вы видите отношение местных жителей к Украине. Какое оно, предпринимаются ли попытки настроить население против Украины еще больше?
– Здесь в последнее время опять начинаются волны, что именно украинский Су-25 сбил Boeing. Я обращаюсь к святая святых – "Инструкции по летной эксплуатации самолета Су-25", напечатанной в 87 году воениздатом в Москве. Это самая точная характеристика.
Там четко написано в первой книге о ракете Р-60, что она может быть использована как ракета класса "воздух-воздух". Написано, что ее дальность пуска до высоты полета 3 000 м составляет 1 500 м, а больше 3 км - рассчитывается по формуле h/2.
Максимальная высота полета Су-25 составляет 7 км. Получается, что 3,5 км - максимальная дальность пуска ракеты. Самолет Boeing был сбит на высоте 10 600 м. Су-25, может лететь максимум на 7, плюс 3,5 километра, то есть уже не дотягивает до необходимой высоты.
Есть еще одна ложь. Эдуард Басурин, их замкомандующего заявил, что Горловку бомбят наши самолеты Су-24, фронтовая авиация, бомбардировщики.
Я ему отвечаю: "Вы говорили, что бомбили 50-килограммовыми бомбами ФАБ-500 (фугасная авиационная бомба – УП). ФАБ-500 – это не 50 кг, а 500. После падения одной только бомбы образуется воронка от 8 до 12 м в диаметре в зависимости от плотности грунта, и сносит она полквартала. Ты можешь мне показать, где такое?" В ответ тишина…
Следующее. Если бы украинская сторона стреляла по городу, здесь бы постоянно светомаскировка была. Ни разу город Донецк не погружался в темноту. Здесь постоянно самая яркая иллюминация, свет горит в полную силу. Если бы наши стреляли, то все выключалось бы. Ни один снаряд в радиусе нескольких километров от меня не падал на территорию Донецка.
Но отсюда постоянно летят снаряды. У меня есть точные расчеты по согласованию с российской стороной, донецкой: сколько обстрелов было, сколько отсюда уходило на сторону Донецка, и сколько приходило. Получается, что в самые тихие дни из Донецка по нашим позициям выстреливалось до 30-40 тонн реактивных артиллерийских снарядов.
А в самые тяжелые – до 150 тонн. Если умножим на количество дней, то получится, что они уже выстрелили по нам около 5 тысяч тонн.
– Это за то все время, когда вы пребываете в Донецке?
– Да. Я приехал сюда 11 декабря. Через неделю будет два месяца, как я здесь. И вот такими методами абсолютных цифр и доказательств можно разваливать информационную систему. Мне одинаково жалко как жителей Донецка, так и углегорских, и краматорских и жителей Мариуполя, которые становятся жертвами этой войны.
– После обострения ситуации на фронте кто-то отвечает за вашу безопасность? Вас кто-то охраняет?
– Военная полиция донецкой стороны. Если можно так говорить, что охраняет. Они сами угрожали, что расстреляют всю мою группу, если хотя бы один снаряд упадет на их населенный пункт.
Но к стенке нас тоже ставили. Это был патруль, который нас остановил. Мы были вместе с донецким офицером. Патруль вытащил нас из машины. Увидев, что я в украинской форме с флагами украинскими на плечах, требовал их срезать, потом меня приставили к машине и говорили, что сейчас расстреляют.
– А что в это время делал донецкий офицер, который вас охранял?
– Его тоже поставили к стенке. Он достал свое удостоверение, показал им, но они все равно долго изучали, кому-то дозванивались. И мои разговоры, что "мы миротворцы, ребята, вы что делаете?".
Оказалось, что среди них есть бывшие украинские "альфовцы", "беркутовцы".
– Из Киева?
– Да, киевские. Они здесь, в Донецке. Я хотел бы, чтобы вы обратились к Яценюку, Турчинову, к кому хотите…
Здесь очень много ребят, которые хотят мира, и которых незаконно разогнали по всему свету. Если к ним обратиться с предложением вернуться, если у них руки не запачканы кровью, они готовы вернуться в Украину.
– Это силовики?
– Да. Это "альфовцы", "беркутовцы". Я их проблематикой пытался заниматься вначале, когда Украина только начинала противостояние с Российской Федерацией, по Крыму и так далее. Их же тогда Яценюк и Турчинов объявили врагами, расформировали.
– Как они объясняют то, что сейчас они находятся на той стороне?
– Так их же преследовали.
– То есть они сбежали от преследования в Донецк?
– Они сбежали от незаконной расправы.
– И поэтому сейчас там служат. Но готовы вернуться, если их простят? Я правильно понимаю?
– Некоторые готовы вернуться, если их не простят, а снимут с них незаконные обвинения. Простят тех, кто виноват, а те, кто не виноват- за что их прощать? Тем более что президент издал указ об амнистии для тех, кто воюет на этой стороне.
– Расскажите, что сейчас на фронте. Углегорск уже полностью контролируется боевиками?
– Я так сказать не могу. Я думаю, что наши там тоже есть. Но ничего конкретно здесь говорить не имею права.
Должен вам сказать, что мы некоторыми частями аэродрома еще владеем. Кто вам сказал, что нас там нет? Более того, еще 30-31 числа мы вывели последнюю группу из нового терминала – 4 человека. Просто об этом никто не знает и не хочет знать.
У нас очень сильные хлопцы. Мы все умеем и знаем.
Я когда-то сказал Захарченко, когда он немножко выпендривался: "Саша, зайдут вот такие ребята, заберут тебя, вынесут, как вынесли наших раненых из терминала и унесут куда надо". Он психанул тогда в аэропорту, бегал туда-сюда, метал ножи в дерево, бросался на полковника Щербину (Это было 15 января, когда Захарченко обещал взять Донецкий аэропорт за 30 минут –УП ).
С ним, в принципе, можно разговаривать, и есть такая возможность. Но если ему поступают жесткие указания от северного соседа, он ничего не сможет сделать. Он технический человек, я ему говорил, что не исключено, что со временем его в лучшем случае просто отодвинут – если спредельное большое государство захочет – как устранили Стрелкова/Гиркина или Безлера.
– Что сейчас происходит в Донецком аэропорту? Там есть кто-то?
– В терминале уже, думаю, никого нет. Терминал уже не было смысла защищать, потому что от него остались развалины. Тогда из Донецка лупили "Градами". Я насчитал, что в сторону аэропорта и Песок было выпущено 150 тонн боеприпасов. Тогда снесли диспетчерскую башню, и новый терминал был фактически уничтожен.
Били "ураганами" "градами", использовали новую завезенную технику, которой я даже не знаю.
– А сейчас что происходит?
–У меня есть прямые контакты с теми полевыми командирами, которые оставались на аэродроме. Они уже пленных наших меняют на их людей. Я тоже этим занимаюсь сейчас.
– Погибших ребят оттуда вынесли уже?
– Нет, еще не всех. К сожалению, это большая проблема. Мы сегодня просили это сделать, до конца зачистить. Но вопрос в том, что они отказывают почему-то. Что-то их сдерживает, чего-то они боятся, понимаете.
Сегодня нам разрешили забрать только погибших возле Углегорска.
– В Донецке много военных?
– Здесь огромное количество войск. И все новенькое, все из России. И после этого Лавров кричит "Дайте мне доказательства (присутствия российской армии и техники- УП)!". Какие доказательства? 26 штук МСТА-С3 (Российские самоходные гаубицы - УП) только по одной улице прошло.
– Вы российской части вашего совместного центра на это указываете? Что они говорят?
– Сначала они вообще не признавали. Я был на переговорах в администрации Донецка, заставил удалиться из зала генерала Вязникова (руководитель группы представителей РФ генерал-майор Александр Вязников - УП), потому что когда я сказал, что прошли танки "под российскими флагами", он заявил, что это провокация, что нет там российских флагов.
Я ему говорю: "Выйди на улицу и посмотри на здание Донецкой администрации – везде российские триколоры висят". Его потом назад возвращал Александр Хуг (зампред специальной мониторинговой миссии ОБСЕ-УП).
Я уже говорил Вязникову, что там, где он появляется, война сразу же приобретает более высокий уровень интенсивности.
О российской технике они мне кричали, что если бы здесь прошел их танк, то был бы разбит асфальт. Но когда потом колонны этой техники пошли – и МСТА, и танки, я взял его за руку и показал: "Посмотри. А ты кричал, что один танк разрушит весь асфальт. Вон первая колонна пошла без флагов, вторая под российскими флагами, третья тоже без флагов". "Да, видел", - отвечает. Но он просто говорит "видел". И все. А мы зафиксировали это все.
Это очень не просто, поверьте мне. Здесь со временем человек черствеет и привыкает. Потому что не можешь ты каждый день, каждую минуту взрываться – здоровья не хватит.
Сначала было больно, потом досадно, что не можешь ничем помочь или почти ничем. Потом уже привыкаешь и просто выступаешь в роли статиста.
Оксана Коваленко, УП
