Адвокат Фейгін: Рятуючи Савченко, зможемо вирішити проблеми й інших ув'язнених

11 мая 2015 года свой очередной день рождения летчица Надежда Савченко встретила в следственном изоляторе "Матросская тишина".

Выходной день. Никаких подарков и свиданий.

Незадолго до этого ее дело выделили из общего дела о военных преступлениях на Донбассе, в котором фигурирует около 60 обвиняемых, в числе которых Коломойский, Аваков, Гелетей, комбаты добровольческих батальонов.

Следственный комитет России, несмотря на решение Европарламента с призывом к России освободить делегата ПАРЕ Савченко, продлил следствие еще на полгода.

Международное давление, в том числе активность комитета по международным делам Палаты представителей США,  который утвердил новый текст резолюции по Савченко, предполагает новый виток санкций в отношении России и ее чиновников.

Но это, кажется, мало кого волнует в Кремле.

Адвокат украинской летчицы Марк Фейгин говорит, что все, вовлеченные в дело Савченко в Кремле и в следственном изоляторе, прекрасно понимают, что дело украинской летчицы – фарс, но будут продолжать играть отведенные им роли.

С Марком Фейгиным мы встречаемся на Остроженке.

Скандальный адвокат, известный по защите Pussy Riot, ждет на улице. Кивком головы приглашает в абсолютно пустой ресторан "Жеральдин".

Фейгин выглядит так, словно готов защищать своих клиентов не только в рамках закона. На нем очки как у Нео из "Матрицы". Да и сам он чувствует себя членом движения сопротивления "системе".

Он вполне буднично рассказывает о прослушке, о том, что сам может оказаться в числе подозреваемых в экстремизме.

"Дело Савченко для меня может стать последним. Но я готов к любому повороту событий. Я многих защищал, и знаю, что за меня отомстят. Убьют всех", – говорит адвокат, прищурив взгляд.

Судя по всему, он имеет в виду националистов, с которыми поддерживает связь. Он и, правда, вместе с коллегой Полозовым защищали основателя "Боевой организации русских националистов" (БОРН) Илью Горячева.

– Скажите, когда вы в последний раз видели Надежду? Как она себя чувствует?

– Мы виделись в пятницу 8 мая. Она чувствует себя неплохо.

Она изначально была крупной девушкой, не щуплой. Ее вес колебался между 75-77 килограммами, а сейчас она весит 52. Это уже прямое следствие ее голодовок.

Пока ее организм по-настоящему не может переработать пищу. Хотя она получает сейчас нетвердую пищу. У нее нарушена перистальтика, пищевод, желудок за такое количество дней, которые она провела в голодовке, отвыкли переваривать твердую пищу. И ей придется еще кое-то время восстанавливать здоровье.

– Вы не так давно были в Вашингтоне, встречались с конгрессменами по делу Савченко, расскажите о результатах поездки?

– Это моя вторая поездка по делу Савченко в США. Я встречался с конгрессменами и сенаторами, в основном из украинского корпуса, который тесно сотрудничает украинской диаспорой в США. На встрече было с десяток конгрессменов, несколько сенаторов.

Нас принимали на самом высоком уровне. Вместе с матерью Надежды – Марией Ивановной Савченко мы встречались с Самантой Пауэр.

Были и не протокольные встречи, на которых обсуждалась политическая программа поддержки Савченко. Все эти встречи были для того, чтобы резолюция по Надежде, которая будет приниматься, прошла все стадии согласования.

– Что это даст?

– Прозвучит статус Савченко как военнопленной. Потому что до сих пор официально используется термин hostage – заложница.

Действие Женевской конвенции и дополнительного протокола, определенно маркируют ее как военнопленную. Благодаря этому статусу любое преследование в общих судах в России невозможно.

Я считаю, это один из путей освобождения Савченко.

– Насколько сильно лобби Савченко? Что говорят конгрессмены?

– Они все понимают, что Савченко не виновна, они понимают, что она стала элементом политического торга. Придерживаются проукраинской позиции в отношении Крыма и лиц, незаконно перемещенных на территорию России.

– Есть ли точная цифра, сколько таких украинцев сейчас находится в СИЗО на территории России?

– Точно около 10 человек, а по моим неподтвержденным данным до 30 человек.

Это могут быть и военнослужащие, и сотрудники украинских спецслужб, потому что мне известно, что есть составы по шпионажу.

Мы каждый раз сталкиваемся с новой информацией. Причем люди попадают абсолютно случайные.

Вот, к примеру, задержали пенсионера, который ехал к знакомым в Крым. Николая Карпюка, одного из лидеров УНА-УНСО, вообще задержали шестого марта на границе с Брянской областью, он сейчас находится во Владикавказе. К Карпюку очень сложно попасть. Мы сейчас этим занимаемся.

Плюс дело крымских террористов –  Сенцова, Кольченко, Черния и Афанасьева. Чернию и Афанасьеву, которые сотрудничают со следствием, дали по 7 лет. Сенцову грозит до 20 лет. Это подследственный ФСБ, подсудность военного суда с этого года.

– С каким структурами из Украины вы сотрудничаете в деле защиты Савченко? Насколько эффективна эта работа?

– С государственными структурами, которые имеют отношение, как к правовым вопросам, так и политическим. От следствия, которое ведет СБУ в Киеве, мы получаем документы по делу Савченко.

Все доказательства  невиновности, полученные следствием в Киеве, удалось приобщить к делу. Сделано главное – данные биллинга мобильного телефона доказывают, что она попала в плен за два часа до гибели российских журналистов.

Эти доказательства исчерпывающие абсолютно. Они официально по соглашению о правовой помощи переданы ГПУ Украины.

Также переданы допросы сослуживцев Савченко – Синеовского, Гвоздиковского, сестры Веры Савченко, которая тоже была участницей событий и попала в плен.

Также мы походу дела получали документы на Морецкого, который утверждал, что Савченко над ним издевалась. Биллинг телефона, который мы получили, доказывал, что в то время, когда по его версии Савченко его избивала, она находилась в Бродах в военной части.

Все понимают, что нет никакого состава преступления в действиях Савченко. Есть 24 тома по 300 страниц.

– Что сейчас ей предъявляет следствие? Как звучит формулировка?

– В окончательной редакции фигурирует три состава преступления: пособничество в убийстве двух и больше лиц. Сейчас из фабулы уже убрали формулировку, о том, что погибшие исполняли свой профессиональный долг.

Второе – покушение на убийство, якобы она с позиций Айдара хотела убить пять мирных граждан. Они не погибли, а сбежали из этого места, которое подверглось обстрелу и, таким образом, остались живы.

Из фабулы обвинения следует, что она, якобы залезала на 40-метровую матчу в районе Стукалова, и оттуда, рассматривая в бинокль поселок Металлист, корректировала огонь артиллерии. А она в это время просто была в плену в военкомате батальона Заря, о чем свидетельствует биллинг.

Третье обвинение – в том, что она незаконно пересекла государственную границу. Она, якобы, будучи отпущенной из плена 23 июня ополченцами батальона Заря, самостоятельно въехала на территорию Воронежской области, где и была задержана.

– Хорошо понимая политический контекст, какие, на ваш взгляд, существуют реальные сценарии развития событий?

– Дело это решается не в процессуальном, правовом ключе, а исключительно в политическом ключе.

Если бы оно решалось в процессуальном ключе, то независимый суд – как некий арбитр – давно бы ее отпустил на основании многих доказательств невиновности.

Но есть некая политическая воля Путина, чтобы довести этот процесс до конца и осудить Савченко. Именно так выражена эта воля и никак по-другому.

В этом деле совершенно несложно разобраться. Просто Надежда Савченко, и не только она, стала заложницей России.

Ее уже не могут отпустить просто по закону. Потому что тогда по закону никто бы не аннексировал Крым.

– Вас критикуют за излишнюю публичность процесса. Если бы он был менее публичным, возможно, возникли какие иные варианты решения? Возможно, на каком-то этапе можно было отыграть ситуацию?

– Меня критиковали за то, что мы влазим в процессуальные вопросы, доказываем ее невиновность. В то время как Россия незаконно взяла на себя функцию универсальной юстиции, взявшись судить преступление, совершенное на территории другого государства.

Да, статья 12 уголовного кодекса РФ позволяет это делать, если речь идет о преступлениях в отношении граждан РФ и ее интересов.

То есть критикующие настаивали, что надо было стоять на том, что Россия нарушила юрисдикцию, поскольку неочевидно, что объектом ее посягательство были российские граждане. К тому же она выполняла присягу и долг, и она чисто теоретически могла быть причастной к гибели каких-то людей как военнослужащая.

Мы выбрали другую стратегию – активное доказательство ее невиновности.

– К чему может привести такая стратегия, если вы все равно говорите, что Путин принял волевое решение посадить Савченко любой ценой.

– Путин хотел использовать Савченко как инструмент для пропаганды. А инструмент оказался с обратным действием.

Абсолютно все, вне зависимости от решений суда, будут знать, что она не виновна. Это дала нам публичность и открытость.

Это такая омерта, сговор. Все знают, что она не виновна, но все будут молчать и изображать, что она виновна.

Будем изображать, что здесь что-то решается, что правосудие есть. А моя тактика – в том, чтобы на белое говорить белое, а черное – черное. В России нет правосудия, я так и говорю.

Я не пытаюсь подыграть российской власти в ее декоративных спектаклях. Я не пытаюсь играть в их игры. И не пытаюсь заботиться о своем будущем.

Парадокс заключается в том, что только так можно помочь Савченко.

Параллельно сейчас рассматривается дело режиссера Олега Сенцова. Вы можете сказать, что оно привлекает столько же внимания? Вы можете себе представить, что изначально его обвиняли исключительно в поджоге двери офиса "Единой России"! Там даже хулиганство не маячит.

А сейчас есть все шансы, что он получит 20 лет.

– В чем ошибка защиты Сенцова? В том, что они не сумели сделать процесс таким же публичным? Что-то еще можно изменить?

– Уже нет. Поздно. Я отказался подписывать подписку о неразглашении материалов дела. А адвокат Сенцова подписал.

У Савченко аж до 9 июля был адвокат Шулеженко, но никто не знал, что она находится в России. Десятого июля мне позвонили из МИД Украины, после разговора прислали соглашение. И с 11 июля 2014 года я нахожусь в этом деле. Спустя несколько дней я пригласил Николая Полозова и Илью Новикова, они сильные "процессуальники". Но стратегическое руководство осуществляю я.

– Итак, если вернуться к вариантам развития событий, то какие, на ваш взгляд, сегодня наиболее реализуемые?

– Очень хороший сценарий в нынешних условиях. Ее осудят, но положение уголовно исполнительного кодекса позволяет отбывать наказание на территории Украины. Ее отправят, и она как бы уедет отбывать наказание в Украину.

Вот накануне Меркель беседовала с Путиным, и я на 100% убежден, что вопрос о Савченко затрагивался.

Чем больше будут западные лидеры разговаривать, тем скорее исполнится этот сценарий, о котором я вам сказал.

Плохой сценарий – если ее осудят, и она останется здесь отбывать. Она к этому не готова.

– За десять месяцев работы над этим делом что вам удалось понять о системе, перспективах, вашей подопечной?

– Для меня Надя стала символом непокорной Украины перед имперской Москвой. Украина, вообще, у меня больше с женщиной ассоциируется.

В чем сакральный смысл этой ситуации? Савченко – она есть суть и лицо новой Украины. Она ни разу не была в России. Она из поколения, которое стало полноценным в независимой Украине. Они не знали Советского союза.

Из 34 лет, 24 года Надежды пришлось на независимость. Она обрела свою идентичность в независимой Украине.

Она не ощущает себя частью какого-то братского народа. Она – украинка. И это не поза, как читают в России – это ее суть.

Она в полном смысле соответствует расхожему образу женщины – украинки. Она очень подходит на роль жены бойца из УПА.

У нее характер импульсивный, энергичный, беспокойный. Настоящая украинка именно такая.

Ее многие неправильно оценивают, считая, что женщина-летчик в армии это что-то такое противоестественное. Она в своей силе очень женственна.

Ее вещи сугубо женского характера интересуют ничуть не меньше, чем армейские вещи.

Она придерживается традиционных украинских взглядов. Она человек свободных убеждений. Неправильно ее называть украинским националистом. Она – антикоммунист, человек свободных убеждений, но при со скепсисом относится к леволиберальным явления, таким как Pussy Riot или Femen.

Она очень прямолинейна. У нее нет ничего за пазухой. Она иногда у меня с испугом спрашивает: "А что будет, когда меня освободят? Как я это все вынесу?". "Ты вынесешь, так как сможешь", – говорю ей. А она: "А если вдруг я не оправдаю доверия?". Значит, ты его не оправдаешь. Свобода – это риск. Я буду ее защищать столько, сколько будет длиться процесс.

Я прекрасно понимаю, что это может быть для меня последним делом. Мне из ФСБ передают, что они очень недовольны моим поведением. Они ведут проверку по экстремизму. Они не хотят, чтобы я не занимался адвокатурой, крупными политическими делами...

– Вы вместе с Николаем Полозовым защищали Pussy Riot. Это тоже было громкое дело, и также вас критиковали за публичность, за излишний пиар. Спустя два года после выхода девушек из колонии, Pussy Riot как явление умерло.

– В отличие от Савченко Pussy Riot были пустыми.

Их поступок, как у нас писали многие публицисты, был больше, чем они сами. Они просто занимались переодеванием и перекрашиванием волос.

Но им тоже помогла публичность. Их, как и Ходорковского, их отпустил Путин под Олимпиаду в Сочи.

Мне видится, что спасая одну Савченко, появится возможность решить проблемы и всех остальных.

Я не знаю, каким будет ее будущее. Вполне вероятно, что когда она вернется, что создаст организацию по защите украинских узников, будет ездить на заседания в ПАСЕ, ходить на заседания в Верховную раду...

– Чего, на ваш взгляд, добивается Путин при помощи украинцев, которых он взял в заложники?

– В этих арестах нет логики, составов преступлений. Это абсолютно иррациональное решение. У Путина есть страх. И именно это побуждает его к компромиссам.

Когда мы работали над делом Arctic Sunrise, мне в какой-то момент сказали, что надо выйти из дела и будет результат. И вот Путин освободил ребят по просьбе президента Норвегии. И жест этот был приурочен к дням русской культуры в Норвегии.

В защиту Савченко надо вовлечь американскую администрацию. Потому что в нормандском формате не удается договориться, нужен женевский.

Сам Путин действительно хочет новой Ялты -2.

Договариваться с ним о переделе мира никто, конечно, не будет. Максимум, чего он может добиться – это переговоры. Это не означает, что признают аннексию Крыма или отдадут Донбасс. Даже Меркель заявила, все равно нужен диалог. Само собой не рассосется.

Украине же нужно евроинтегрироваться. Другого пути не существует. И если надо пойти на территориальные издержки, то надо идти даже и на то. Играть в долгую, а не в короткую.

Если играть в короткую, то вы останетесь еще в таком состоянии на очень долго. Надо сейчас налаживать жизнь, чтобы показать пример положительных реформ.

Я склонен думать, что военная атмосфера хорошо сказывается на реформах.

– А что касается России?

– У России нет никакого проекта. Крым и Донбасс – это подмена чистой воды. Если посмотреть на скорость эмиграции из России так называемого креативного класса, то будущее видится мрачным. Все это социальное напряжение вряд ли разъярится каким-то адекватным образом. Понимаете, Россия сейчас в таком состоянии, что легко можно представить себе новым премьер-министром Рамзана Кадырова.

Назначение премьером Кадырова может стать спусковым крючком. Либо второй вариант – социальный взрыв, возникший из-за падения экономики. Скорее всего, нас тоже ожидает свой Донбасс в Москве.

Я намереваюсь оставаться и смотреть, как это все будет валиться. Буду на переднем крае. Эсхатология чистая.

Золотовалютные резервы уменьшаются. Крымнашистам так и хочется сказать: "Моста в Керчи никакого не будет".

– Вы сами были депутатом, близко общаетесь с оппозиционерами. Вы видите в них реальную силу, которая могла бы подтолкнуть общество к некому новому запросу, попытке пересмотреть социальный договор?

– Одними своими действиями и словами, мне кажется, я влияю гораздо больше. Моя роль отдельная. Меня выдвигали в Мосгордуму.

Я не участвую в коалициях, я считаю, что это бессмысленно. В настоящий момент - это имитация, заигрывание с системой.

Процесс Савченко и все, что с этим связано – война в Украине и драма Крыма, гораздо важнее.

Этот процесс создает больше новых смыслов, чем участие в региональных выборах в Калуге или в Новороссийске.