Від першої особи. Сповідь розвідника
Мы разговариваем в пустом, холодном здании закрытой на время войны школы. Почти в полной темноте, подсвечивая неярким фонариком.
Окна заклеены плакатами и школьными картами, сквозь которые каждые несколько минут пробиваются яркие вспышки разрывов. Противник начинает традиционный ночной обстрел. Мой собеседник – командир группы спецназа. Названия населенных пунктов и фамилии, названные в его рассказе, я преднамеренно забываю…
Работа
На Донбассе живут наши люди, в регионе у нас достаточно большая поддержка. Заблуждение говорить, что население Донбасса настроено пророссийски. Больше всего развединформации мы получаем именно от патриотов, которые собирают сведения военного характера, дают точные координаты целей.
Раньше мы передавали эту информацию в штаб. Но пока информация о противнике дойдет по цепочке до высокого начальника, пока он примет решение, пока это его решение спустится по цепочке до исполнителя – от противника и след простыл… Артиллерия бьет по пустому месту. Или вообще не бьет, если решение о поражении целей не принято… Получается, человек рискует жизнью, собирает разведанные, передает их нам, и все это – впустую…
У патриотов опускаются руки. Поэтому мы стали работать напрямую с артиллеристами и командирами воинских частей, которые заинтересованы в развединформации на своем участке фронта.
Наши люди – патриоты – вхожи в кабинеты сепаратистов, их штабы. Они видят и слышат, что там происходит. Один наш патриот, который разносил чай в штабе сепаров, просто взял и нарисовал нам на карте стрелки, откуда и как они будут наступать на наши позиции. Он запомнил наизусть и количество войск противника, и количество единиц бронетехники. Это была очень точная информация.
Есть много людей, которые готовы с оружием в руках бороться за украинский Донбасс на оккупированной территории. Они соединяются в группы, и готовы устраивать диверсии, добывать важные документы, брать "языка". Для такой партизанской работы нужно бесшумное оружие, нужна взрывчатка, нужны яды… Нужны средства связи. Но никто не хочет этим заниматься. Может что-то делает СБУ – мы не знаем.
С помощью местных жителей мы могли приблизиться к известным полевым командирам, таким как Вампир, Бэтман, захватить их и доставить на нашу территорию.
Мы докладывали по команде, что у нас есть люди в тылу противника, готовые нам помочь в проведении такой операции. Надо только все грамотно спланировать, обеспечить агентов оружием, обеспечить отход всей группы, но эта идея не нашла поддержки…
Через наших людей в штабе боевиков стало известно имя сепарского "почтальона" - человека, снабжающего шпионской информацией противника. Мы стали его контролировать. Почтальонов было несколько, цепочка передачи информации была длинной. "Наш" почтальон брал листик бумаги с разведданными в условленном месте, перевозил в другой район и оставлял в замаскированной "закладке". После чего донесение забирал очередной "почтальон". Мы аккуратно доставали листик из закладки, и заново его переписывали, меняя информацию и координаты…
Командование регулярных войск Российской Федерации, российское ГРУ пытались наладить взаимодействие между всеми бандитскими формированиями на оккупированных территориях.
От нашей агентуры мы узнали, что созывается большая сходка главарей под эгидой российских спецслужб. Поводом для собрания был день рождения одного и з полевых командиров. Боевики захватили школу, устроили там банкет…
Мы установили точное время, когда начнется это мероприятие, чтобы все бандиты находились внутри задания. И попросили нанести удар. Запросили "Смерч". В результате этой операции никто из мирных людей не пострадал. Было уничтожено более пятидесяти главарей бандформирований, выжило только 15, из которых 10 - тяжелораненные. Погибло так же три представителя Главного разведывательного управления России.
Когда мы уходим на ту сторону, то никак не поддерживаем связь с командованием, штаб не знает, где мы находимся. Если есть покрытие мобильной сети – звоним по телефону. Рации не достают. Во время Второй мировой войны были дальнобойные радиостанции у спецназа, а сейчас ничего нет. Если группе нужна поддержка: попали в засаду или надо эвакуировать раненого – надеяться не на кого. Нет ни связи, ни сил и средств у командования это сделать. И вертолеты не летают - запрещено Минскими соглашениями.
Выдвинувшись в заданный район, сразу налаживаем взаимодействие с командирами подразделений, с артиллерией. Мы уходим на задание, находим цели, докладываем по команде, и передаем информацию командирам на местах.
Командиры подразделения, артиллеристы принимают решение о поражении выявленных целей. Это, конечно, неправильно.
Взаимодействие на местах должен организовывать штаб. В штабе должны принимать решение о поражении целей по результатам нашей работы. Но это в идеале. В американской или немецкой армии. У нас же половина времени уходит на установление рабочих контактов с командирами на местах, чтобы тебя не обстреляли, когда ты пойдешь на ту сторону…
Самое страшное не то, что тебе готовит противник; страшнее попасть под свой же "дружественный огонь", потому что свои не знают, где ты находишься…
Война в штабах идет одна, а на местах – другая. Однажды нам нужна была БМП для прикрытия – мы пошли и договорились с командиром соседнего подразделения. Конечно, так нельзя делать – без ведома своего командования. Но если действовать по уставу, пройдут минимум сутки, когда ты получишь эту бронемашину или не получишь ее вообще. А она тебе нужна срочно, и от этого зависит успех всей операции…
По целям, находящимся в стратегии, мы взаимодействуем с начальником разведки сектора. Единого разведывательного органа в рамках сектора не существует. Что-то там есть, на бумаге. Но оно не работает. Никто не занимается сбором и анализом информации от всех силовых структур, развитием агентурной сети, партизанского движения.
Мы фиксируем переход войск и техники из Российской Федерации через нашу границу, следим за тем, куда она направляется. В самом начале войны, когда через границу переходили только отдельные подразделения РФ, мы установили, что в станице М. был построен целый укрепрайон, в котором находилось большое скопление войск.
По нашим координатам артиллерия отстрелялась, но очень осторожно, не сильно… А я думаю, что если бы мы тогда уничтожили базу противника полностью, сжигали бы их колонны, как только они пересекают границу, мы бы остановили агрессию. Никакой путин не справится с таким потоком гробов.
Если к нам заходят российские колонны, а обратно отправляются цинковые гробы – значит, мы начали побеждать. Мы не одолеем врага, если не будем воевать. Наша задача – уничтожение противника. Это нормально для страны, против которой совершена агрессия. Война должна стать всеобщим народным делом, должно быть тотальное уничтожение всех, кто с оружием в руках пришел на нашу землю.
Еще одна проблема - бюрократия. Ты заехал на базу – бегом взять продукты, пополнить БК и тебе надо ехать срочно назад. Но ты не можешь этого сделать. Тебе нужно маршрутные листы отдать, подписать, отчет написать… Столько головной боли… Тебе надо действовать, а тебе говорят: стоп! – садись и пиши. Для чего это во время войны?..
Я первый свой отчет написал три недели назад. Я должен был бы писать отчет каждую неделю, но разве у меня есть время для этого?..
Я должен заниматься противником, находить координаты целей, чтобы мы по ним работали. Если бы я постоянно писал отчеты, это были бы мемуары. Но сколько бы целей тогда не было выявлено и уничтожено?..
Предательство
Однажды мы обнаружили укрепленный лагерь, где находилось несколько сотен боевиков, были там "Грады", бронетехника. Это место надо было сравнять с землей. Чтобы они боялись украинской армии. Чтобы они видели, что умеем воевать. По нашим координатам артиллерия нанесла удар… После чего противник пригнал экскаваторы и два дня закапывал трупы в общих могилах. У сепаратистов руки тряслись от страха. Многие просто сбежали. К нашим постам боялись на километр подойти…
…Группировка в аэропорту находилась в полном окружении. Мы пробивали коридор, чтобы доставить туда боеприпасы, топливо и продукты. Операцией руководил генерал К.. Перед нашей группой стояла задача выявить силы противника, его огневые средства на пути следования колонны.
Мы свое дело сделали – дали точные координаты: где неприятельские пушки, танки, где устроены засады…
По ним должна была отработать артиллерии. И только после нее колонна на прорыв. Но артиллерия сделала всего несколько залпов… А колонна уже пошла, ее обстреливают, жгут…
Мы выходим на связь узнать что за ерунда происходит? Нас никто не слушает, потому что уже дана команда идти вперед. Потому что еще за день до прорыва министр обороны доложил президенту, что аэропорт разблокирован. И это попало в СМИ.
Колонна добралась до аэропорта с потерями. После чего кольцо окружения снова закрылось. В западне оказались и гарнизон аэропорта, и колонна, и две группы спецназа.
Началось методичное уничтожение войск внутри котла. Необходимо было срочно восстановить коридор. Тогда весь наш отряд, все кто находились на базе, взяли свое штатное оружие и пошли в штаб. Мы пришли и поставили ультиматум: если вы ничего не сделаете, чтобы прорвать кольцо окружения, мы вас всех расстреляем. Здесь же. На следующий день они разработали план операции по деблокированию аэропорта.
План был неплохой, и сначала все шло по нему… Коридор восстановили, бОльшая часть войск вышла из окружения. Как вдруг поступила команда сворачивать коридор, по которому отходили войска…
В этом коридоре ключевым был блокпост, который стоял на дороге, в низине между двумя населенными пунктами, занятыми боевиками и российскими десантниками. Блокпост держал дорогу, ведущую в аэропорт. Мы находились рядом, когда вдруг поступила команда отходить. В это время противник яростно атаковал блокпост, и мы решили присоединиться к его защитникам.
Там стоял "Айдар", взвод 80-й бригады, и три танка первой танковой бригады. Эти танки вскоре удрали…
Враг подошел очень близко, на расстояние двух десятков метров. Кричали "Сдавайтесь!". Кидали в нас гранаты. А в это время рядом, в километре от поста на господствующей высоте находился наш командир полка с отрядом спецназа.
Мы просили помощи – подкрепления, боеприпасов, а он просто развернулся и уехал. В спешке забыли одного солдата. Он спрашивал, что ему делать, поскольку все сбежали…" Очень трудно ответить на такой вопрос солдата, когда поле боя оставил командир…
Во время того боя было уничтожено 78 человек живой силы противника. Мы отстояли блокпост; и взяли одного пленного. Нас обещали наградить, но не дали ничего. После боя мы поехали в штаб к генералу К., и сказали все, что думали. О дурацком размещении блокпоста в низине, когда на соседних господствующих высотах можно было организовать огневые точки и контролировать дорогу; о внезапном сворачивании коридора; о преступных командах отступать…
Генерал посоветовал держать эмоции при себе… А потом "зарезал" наши награды.
В летние месяцы войны группа постоянно находилась на задании. Войска шли вперед, нужна была развединформация. В районе аэропорта группа работала на износ. Почти не ели и не спали. Неделями. Зато мы знали, где находится противник, какие у него силы и огневые средства…
Мы знали, какие колонны и где переходят нашу границу; мониторили информацию в Краснодоне, в Ровеньках, в Красном Луче, Стаханове, Алчевске. И тут говорят, что засекли в этом районе непонятно чью разведгруппу, скорее всего противника… Разрешите открыть огонь на поражение? И генерал Б. спрашивает нашего командира: не ваши ли это люди в этом районе? А он смотрит на карту, и я не понимаю, где он сам находится…
Однажды мы получили ценные разведданные о сосредоточении крупной группировки войск противника, докладываю командиру. Он говорит: это хорошо, но меня это мало интересует; мне поставлена задача разведать совсем другой район. Что на это можно возразить?
Наш командир очень высокого мнения о себе. Мы, простые бойцы, для него никто. У нас нет связей, нет денег. За нами никто не стоит.
В мирное время, чтобы стать командиром элитного полка спецназа, надо было иметь хорошие связи. Армия тогда никому была не нужна, и эта должность была карьерной, статусной, хлебной...
Но началась война, и оказалось, что наш командир - человек некомпетентный. Сначала мы этого не понимали, потому что с ним даже не встречались, не имели собственного представления об этом человеке. Потом вдруг он приезжает, отдает приказ отходить в сторону противника, бросает тебя на поле боя… - все это выглядит более, чем странно…
Задача командира спецназа – развивать его, заниматься боевой подготовкой, идти в ногу со временем, идти на шаг впереди противника… Командир должен организовывать боевую работу, обеспечивать подразделение снаряжением и оружием, постоянно учиться сам, и учить воевать подчиненных…
Командир должен подбирать людей, жить и воевать с этими людьми. Спецназовцы не должны листья собирать, и заниматься хозработами… Они должны постоянно учиться воевать. Люди должны бежать из полка не потому, что они ерундой занимаются, а потому что в полку большие требования, потому что им тяжело, и они не справляются. Должна быть каждодневная физическая подготовка, огневая подготовка, специальная подготовка… Все это обеспечивает, и за все это отвечает командир.
Командира нет в подразделении – в прямом и переносном смысле. Нет на фронте уже полтора месяца. Такое ощущение, что ему все равно – где ты есть и что с тобой происходит. И мне уже тоже все равно и что он делает. Главное, чтобы не мешал заниматься нам своей работой - воевать.
От нашей работы противник несет большие потери. Как-то нам поступило письменное предложение от сепаров "работать вместе" за большие деньги. Хотели заплатить несколько десятков тысяч долларов за план размещения наших войск. Мы – люди вежливые. Ответили залпом "Смерча" по штабу этих сепаратистов.
Спасибо артиллеристам.
 |
Юрий Касьянов, для УП
